Реквием - Грэм Джойс

Лицо юноши омрачилось. Лица его друзей омрачились тоже.

— Ты не дашь мне что-нибудь за это? — спросил он.

— За что?

— За то, что я показал тебе это место. — Он протянул жесткую ладонь, ожидая денег. Теперь он уже не казался таким красивым.

Том оглянулся. Улица была пустынна.

Том был высокого роста и, хотя не любил драться, всегда тешил себя мыслью, что может за себя постоять. Но драться из-за какой-то мелкой монеты казалось бессмысленным. Он протянул юноше пару шекелей в обмен на первый приобретенный опыт.

— Этого мало, — сказал тот, сделав шаг к Тому. Том посмотрел ему в глаза:

— А что, если вместо этого я стукну тебя башкой о стену?

Он сделал выпад — больше для виду, — словно хотел выхватить у араба свои деньги, и тот отпрыгнул в сторону. Том пошел прочь, не обращая внимания на ругань за спиной.

Он знал, что Виа Долороза приведет его к храму Гроба Господня, но столкновение с арабскими мальчишками выбило его из колеи. Он быстро шел по улице, игнорируя таблички, отмечающие древние достопримечательности, попадавшиеся все чаще. Ему стали встречаться и другие туристы. Еще один араб, присвистнув, поманил его. Том сделал вид, что не видит его и не слышит.

Дойдя до храма Гроба Господня, он с ужасом увидел у входа в усыпальницу огромную очередь паломников. Но в сам храм, построенный над гробницей, можно было пройти свободно. Храм, принадлежащий Греческой православной церкви, был просторен и увенчан куполом. Воздух был насыщен благовониями, лампады под иконами мигали в желтовато-коричневом полумраке. Около усыпальницы разыгралась некрасивая сцена. Служители оттаскивали в сторону рыдающую пожилую гречанку в черном облачении вдовы, которая, по-видимому, не хотела покидать придел гроба. У стоявших поблизости паломников был растерянный вид, но служители держались невозмутимо, словно для них это было заурядным делом.

На Тома этот скандал подействовал удручающе. Он обошел храм и обнаружил с задней стороны небольшой придел, устроенный в углублении. Заглянув внутрь, он увидел крошечный алтарь, сверкавший иконами в золотых и серебряных окладах. Перед ним горели свечи, и в узкой дверке, служившей входом, курился фимиам. Пригнувшись, Том с трудом протиснулся в этот проход.

— Добро пожаловать! — Из темноты прямо на него выпрыгнул жирный черный паук с человеческой головой; Том отшатнулся и ударился головой о стену. — Добро пожаловать!

Это был затаившийся в дальнем углу, укутанный в черное облачение священник в камилавке служителя Восточной православной церкви. Седая борода доходила ему до пояса, конец ее был заправлен за кушак. Священник, сверкая глазами, призывно кивал Тому.

— Черт! — отозвался Том, потирая ушибленную голову и вспомнив, что обещал сделать то же самое с головой арабского юнца. Но тут он сообразил, где находится, и поправился: — Вот дерьмо! Господи Иисусе!

— Да-да! Добро пожаловать! — повторил паук-священник. Очевидно, его знания английского этим ограничивались. Он коснулся лба Тома, но тут же убрал руку, поцокав языком и покачав головой. — Плохо! — сказал он и всунул в руку Тома маленький пластмассовый крестик. — Дар! — произнес он, протянув ладонь и лучезарно улыбаясь.

Том возмущенно посмотрел на него, затем порылся в карманах и достал несколько шекелей. Священник взял деньги и вручил Тому еще один пластмассовый, крестик. Покидая храм, Том чувствовал, что устал от всего этого. Для первого дня впечатлений было больше чем достаточно.

Он изучил карту, отыскивая кратчайший путь к Дамасским воротам. Солнце спряталось за крыши домов. Резкие тени поползли от нагретых стен. Улицы и переулки почти совсем опустели, и он все время сверялся с картой, чувствуя, что где-то свернул не туда. Пройдя сквозь анфиладу осыпающихся арок, он оказался в узком, мощенном булыжником проходе между высокими стенами, где пахло мочой, хлоркой и гниющими овощами. Звук его шагов разносился гулким эхом. Проход вывел его на столь же пустынную широкую улицу. Он опять посмотрел на карту. По ней выходило, что улица должна быть прямой как стрела, а на самом деле она уже дважды круто поворачивала влево. Наконец он добрел до какого-то исключительно унылого района Старого города, куда, казалось, никогда не заглядывает солнце.

Краем глаза он заметил какое-то движение в глухом боковом переулке, заканчивавшемся полукруглой аркой. С одной стороны арки были запертые, почти истлевшие ворота. В тени под аркой стояла женщина с покрывалом на лице и манила его рукой — тихонько, но настоятельно. Инстинкт велел ему не обращать внимания, но в жесте женщины было что-то гипнотизирующее, и он остановился. Он сделал шаг к ней, и на него пахнуло сильным и острым запахом специй.

Женщина была одета в какое-то тряпье. Черная ткань покрывала спускалась ниже подбородка. Это была старуха, ее загорелые руки напоминали выдубленную кожу. Он заметил, как под накидкой сверкнул один глаз.

Но что-то было не так. В животе у Тома все сжалось. В этой старухе было что-то пугающее.

Она опять поманила его. А затем, поднеся руку ко рту, послюнявила указательный палец через черную ткань покрывала и, медленно повернувшись, стала писать что-то пальцем на стене около арки. Изъеденный временем камень сыпался из-под пальца, как песок.

Она написала латинскую букву «D».

— Мне надо идти, — начал было Том. — Я…

Женщина продолжала выцарапывать буквы на стене, словно каменотес. Но все они, кроме «D», были Тому незнакомы, — возможно, она писала на арабском или на иврите. Запах специй становился невыносимым. Том попятился из переулка, уронив свой путеводитель, и быстро зашагал прочь.

Не прошло и минуты, как он вышел к Дамасским воротам. Остановившись, он прислонился к стене. Он тяжело дышал, и вдруг ему стало стыдно. Два маленьких мальчика проехали мимо на ослике, с любопытством разглядывая Тома.

При воспоминании о старухе желудок у него судорожно сжался. Чувствуя себя крайне нелепо, он прошел сквозь ворота. Людей, толпящихся здесь совсем недавно, больше не было видно. Лучи заходящего солнца растеклись по небу под низкой грядой облаков.

В номере гостиницы он сразу запер дверь и закрыл ставни. Сняв туфли, он лег на кровать. Сразу пришли мысли о Кейти, и он, не удержавшись, заплакал. Затем он уснул.

И тогда он услышал голос.

5

— Я пытаюсь рассказать тебе, что произошло, — сказала Кейти.

6

— Очень просто. Я уволился, и все тут.

— Но, месье… Быть учителем — это призвание. Это не пальто, которое можно то надевать, то снимать. Вы не перестаете быть учителем только оттого, что министерство образования больше не начисляет вам зарплату.

— Зовите меня Том.

— Разрешите все-таки спросить вас: почему вы оставили столь важную, престижную и неплохо оплачиваемую работу?

Том все больше убеждался, что Давид Фельдберг живет исключительно ради того, чтобы говорить. Он постоянно крутился на кухне в надежде, что подвернется собеседник. Он очень ловко переходил от безобидных замечаний о погоде к обсуждению серьезных проблем, и вы даже не сразу осознавали, что вас втянули в спор, все ходы в котором заранее рассчитаны. Возникало ощущение, что вы играете в триктрак и держите в руках стаканчик с костями. Существовали определенные рамки и определенные правила разговора. Не допускались расплывчатые фразы, все слова необходимо было тщательно подбирать, а всякое небрежное, случайно оброненное замечание подвергалось ожесточенной критике.

Этим утром Давид снова повстречался Тому в кухне — точнее, он ждал его там, делая вид, что тщательно моет посуду. Он тут же предложил Тому крепкий, хорошо заваренный кофе вместо бурды, обычно подаваемой в гостинице, и пригласил Тома позавтракать вместе с ним, для чего попросил его сходить и купить круассаны в ближайшем магазинчике. Том предложил сходить в магазин вместе, но Давид наотрез отказался выходить на улицу.

Когда Том вернулся, стол был уже накрыт. Во время завтрака старик с помощью хорошо отработанных приемов стал вытягивать из Тома информацию. Он выяснил, что жена Тома умерла, что ему тридцать пять лет, что он немного поездил по свету и внезапно бросил преподавательскую работу, но причин этого поступка раскрывать не собирался.

Том, в свою очередь, узнал, что Давид родился в Греции, жил в Париже, Лондоне и во французском Алжире и говорил, помимо языков всех этих стран, также на иврите и арабском. Скудный заработок, сказал Давид, он добывал переводами различных научных трудов.

— Ну, и каковы ваши первые впечатления от Священного города? — спросил Давид, переводя разговор на другую тему.

— Он разочаровал меня. — Том налил себе вторую чашку кофе.

— Отсюда можно сделать вывод, что поездка в Иерусалим имела для вас особое значение?