Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля - Глеб Павловский

Своеобразный социум. В нем есть номинальные институты, но воспользоваться ими могут лишь те, у кого много долларов, и на них они покупают отдельное правовое благоприятствование. Такой глубины разобщения, асоциальности, аномии трудно было бы добиться любой из прошлых тираний. Сталин далеко зашел в разобщении граждан, применив ужасные репрессии, и всех прогнав сквозь войну. В новой же России его задача решилась «снизу» — отчаянными усилиями людей, задешево сбывавших все виды человеческих связей.

Растет объем теневых ресурсов, никак не капитализируемых. Превращают какую-нибудь условную Магнитку в собственность, но рабочие не становятся собственниками своего труда. Им дано добровольно подвергаться произвольной эксплуатации. Без государства их собственность на труд неликвидна; зарплату не платят.

В конце 1990-х годов возникают анклавы собственности, не признанной никем из приписанных к этим анклавам. Захваченные советские комбинаты с трудом могут быть проданы — их проще отнять, что и делают. Собственность помещают в неправовой периметр, но даже мощным конгломератам трудно держать оборону — периметр дорого стоит. Сколько зарыто братвы, с автоматами и без, на спорных рубежах этой «собственности»?

Дефолт 1998 года — второе учредительное для нашей власти событие, удар по доверию к долларизированным инструментам в их функции Государственности. После дефолта возник было спрос на государство. Недостижимые институты капиталистической экономики — собственность, ликвидность, капитал — делегируют государству, которого нет. Зато есть запрос на некую власть — защитника частных анклавов. Ликвидностью в нем станут уже не доллары, а «доллары плюс», деньги-власть.

Обыватель бежит с бесполезного рынка, а власть платит ему задержанные зарплаты или пенсии. Маленькие, ведь это лишь отступные. За труд здесь не платят. Платят за отказ собственника от всех титулов собственности. Это общество бюджетных крепостных, у которых, правда, есть воля уйти восвояси, в никуда, в Канаду.

Попытки подвести регулярную экономическую базу под суверенное управление территориями РФ долго были неудачными. Ельцин выходил на рынок займов в роли «главного демократа». Команда реформаторов Чубайса — Немцова строила эталон переходной экономики — рай для быстрых спекулятивных инвестиций. Путин то навязывал Россию Европе в роли эксклюзивной сырьевой базы, то предлагал Бушу военный союз с объединением энергосистем.

На рынок вышла Государственность. После ряда попыток и поисков — у Путина они займут первый срок его президентства — модель симбиоза власти с рынком нашлась. Финансовый «треугольник Кудрина — Сечина» завершил поиски.

Возникла экономически респектабельная власть — суверенитет-монополист, кредитоспособный агент глобального рынка. Внутри страны гражданин России не является носителем государства, зато власть выступает им вовне.

Наш суверенитет гарантирует любому из лояльных определенную долю. А некоторым дает и полную гарантию их собственности. Но только с согласия государства, и власть может согласие отозвать. Памятна реплика Дерипаски, будто он готов немедля отдать государству заводы со всем остальным и уйти в никуда, как бродячий монах. То был не просто всхлип лоялизма. Это говорил хозяин, знающий, что управляемый капитал принадлежит ему не вполне. Он капитализирован лишь через капитализацию власти в целом.

Это превращает вождей России в мегасобственников. Им незачем монетизировать собственность — они обладают целым, землей и страной, в большей степени, чем вожди СССР. Политбюро ограничивала монополия внешней торговли, глобализация не проникала внутрь страны. Это политически сковывало позднесоветскую власть, та не смела усилиться за счет анонимного рынка.

Российские институты власти — не правовые и не противоправные, они внеправовые. Они обусловливают защиту собственности включением собственника в некие договоренности. Граждане не могут выйти на рынок, хотя их пускают — иди, дорогой, только с чем? Тебе нечего капитализировать! Единственный обладатель безупречно оформленных прав собственности — государство. В этом качестве Государственность — конкурент гражданина, и мало кто выдержит ее конкуренцию. Но для мира это безразлично, ведь права торговца активами России оформлены должным образом. Титул суверенитета позволяет нам оформлять, переоформлять и отнимать любые права.

Никакая «приватизация», формально присваивая статус частной собственности некому имуществу в РФ, не может изменить ситуацию. Эти раздачи остаются простым «землеотводом» единого собственника национальной территории.

Зато найдено главное, что искали под именем свободы, собственности и порядка, — защита! Гражданин получил блага, предоставляемые правом и капиталом, — без права и без капитала, а по договоренности о пропорции благ, причитающихся из бюджета. Каковы условия сделки? Они неизвестны, но привязаны к месту сделки и к классу твоей лояльности.

Потребность в безопасности удовлетворена. Борьба с неопределенностью завершилась Государственностью, которая ее исключает…

Доверия к властям не возникло, страх сохранился. К нему добавился избыток гарантий в невыгодной форме. Государственность предлагает гражданину страховку закрытым списком, снимая с себя ответственность за цену при переменах мировой конъюнктуры. Тарифы растут, гарантии дешевеют, но власть не несет за это ответственности… пока держатель гарантий не возмутится. Тут губернатор вызывает ретейлера, бьет кулаком по столу — «фиксируй тарифы, сукин сын, — у меня выборы!»

Гарантии есть, но ты прикреплен к гарантиям и не можешь их обменять или продать. Они неликвидны.

Государственность, страховщик всех интересов, включая собственные, опьянена и теряет контроль над ситуацией. Угрозы застрахованы — и власть ослепла, полагая реальным лишь то, от чего страховала. Фактически же она не готова ни к какой новой угрозе. Отсюда иллюзия, что все и дальше будет, как было до сих пор.

Обратная мысль слишком страшна, чтоб ее допустить. Переброска денег со статьи на статью бюджета, уводя от края, питает веру, будто «мы следуем в мировом мейнстриме» ©. Риски игнорируют — даже многомиллиардную аферу Банка Москвы, ударившую по всей РФ.

Преобразуема ли Государственность — в государство? Медведев подозревает страну в «азиатчине», но мы слишком инновативны. Здесь нет института, о котором можно сказать — так было всегда! И не случайно спорное утверждение президента, что государству Россия — двадцать лет. Государственность это процесс, а не институт — мы вправе обратить любой свой элемент власти в любой другой. Ничто не несет легитимности вечного, ничто традицией не освящено. При всех клятвах верности Конституции туда непрерывно вписывают поправки. Их вносит некто «тандем» — которого в Конституции нет.

Российская Государственность на мировом рынке — инноватор и инновационный продукт. Но инноватор не знает, как дальше вести дело. Он вцепился в изобретение, ценность которого растет в фантазиях вместе с чувством его гениальности… Сделав некогда нечто, боишься не сделать ничего умнее, догадываясь, что успех был случайным. Страх упустить везение известен игрокам. Он привязывает к некогда сделанной ставке. Такова азартная стратегия нашей команды власти. Гений стал рабом рулетки.

Демократия

Я рассматриваю демократический опыт России как эксперимент. Демократия у нас может получиться, а может — нет. Удача или неудача импровизации определяется кроме прочего проработкой опыта строительства демократических институтов. При отсутствии политического анализа есть риск провалить эксперимент. Этот риск усиливается и у нас.

Известен «парадокс Бёкенфёрде» — либеральная демократия опирается на основания (культурные и социальные), которые сама не создает и создать не может. Это призыв к анализу оснований. Рассмотрим Российскую Федерацию как многоактную импровизацию, возникшую по случайным причинам для решения срочных проблем (сохранения централизованного контроля на территории остаточной России/РСФСР;ответственности по внешним долгам СССР; контроля за союзным ядерным потенциалом и т. д.). В дальнейшем импровизация обросла распределительными коалициями и группами интересов. Обросла организациями, притворявшимся «институтами». В России разница между организациями и институтами мала.