Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля - Глеб Павловский

Глеб Павловский

Гениальная власть!

Словарь абстракций Кремля

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

МОЯ гениальная власть

Вместо предисловия

Надо согласиться всем со следующим постулатом: гении всегда в меньшинстве, но их деятельность делает большинство богаче. И большинство должно понять, что привилегии, которые мы даем талантливым людям…

Любое выступление Владислава Суркова — акт волевой патетики, той страсти, что ведет уникальную власть сквозь мглу России в ее катастрофичное будущее. Власть видит себя уникальной, не наилучшей, конечно, зато несравненной — нам не с кем себя сравнить!

В чем великолепие российской власти? Ей все заведомо по плечу. Мы уверены, что всякая цель достижима силами данной команды, стареющей и давно всеми нелюбимой, но все той же с 2000 года. Зато мы не старимся в личном воображении.

Считая себя ультракомпетентной, власть пренебрегает простой управленческой компетентностью. Нас попрекают тем, что мы не умеем ничего толком организовать, а мы: «Ну и что? Незачем разбираться в модернизации… есть Кремль — волшебная меленка, что смелет любую задачу!» От некомпетентности мы спасаемся в проектировании. Любой провал и даже дефект власти обращается нами в проект ее усиления, в экспансию на новое поле. Проекты вечны!

Если вслед за модернизацией появится цель организовать диалог с оппозицией — Сурков договорится с Навальным и, если надо, лично пойдет митинговать на Триумфальную площадь. А вернее, кого-то наймет. Когда поставят задачу лететь на Марс, Сурков пойдет, чертыхаясь, составлять списки экипажа, по пути решая, кого он из них вычеркнет.

Наша некомпетентная сверхкомпетентность — командное свойство. Команда власти всегда готова проявить компетентность в вещах, о существовании которых еще вчера не знала. Отсюда ее кадровый застой: импровизатора заменить некому, его опыт уникален — и, зная это, импровизатор заходит все дальше. «А по-другому не пробовали? Давайте попробуем. Вдруг получится» © Сурков.

Моя власть — изрядный смутьян. Мы алчем небывалых проектов, которые отбираем негласно случайным образом. Сама их необыкновенность требует «смелого маневра ресурсами» ©, поощряя растраты. Публике нечего тут подсказать. Они комментируют прошлые действия власти, нами почти позабытые. У нас в воображении уже Silicon Valley под Кунцево, у сталинской ближней дачи, а они там все никак не забудут про трупы «Норд-Оста».

Гениальность власти нам так очевидна! Сурков посмеивается: вы называете нашу модернизацию авторитарной? Бог с вами — болтайте! Общество не возбуждает нас, не доставляет нужных гормонов. Поскольку нас не заводят, мы возбуждаемся от собственных проектов. Общественные реакции сохраняют только смысл индикаторов — по ним мы угадываем, на какие еще гадости против государства готовы те, кто ест у него из рук.

Власть чувствует себя о-о-очень мудрой, бесконечно ученее всех, кто ей что-то советует. Старый-престарый Ясин, бывший министром, еще когда о Суркове не знали в Кремле, — для нас чудак-несмышленыш. У такой власти в принципе нет партнера, нет достойного собеседника (странным исключением был Гайдар — теневой гуру любой команды в Кремле). Власть иногда навещает Общественную палату, как приют для даунов — бедняжки, какое горе! С вами здесь хорошо обращаются? Но не советоваться же нам с идиотом!

Нормальная жизнь — и вовсе не цель для власти. Мы привыкли к рутине чрезвычайных обстоятельств, к заурядности катастроф. Ставя задачи, мы их заостряем до провокаций: «либо цель будет достигнута — либо России не быть!» ©. Модернизация — еще одно имя надрыва. Объявив целью правовые институты, эту нормальную цель Медведев обосновывал как боевую. Но разве с появлением правил и институтов не меняется класс задач, где диктатуре гениев нет места? Отрыв управленческого от политического, политического — от промышленного, «провластного» — от государственного закрепил отрыв гения власти от сред, сквозь которые она движется. Результатом станет новая экспансия социума власти, о чем предупреждал еще Михаил Гефтер.

Курс на модернизацию связан с реальной оценкой ситуации лишь отчасти. «Угрожающая отсталость» России дала новый шанс приоритету чрезвычайного, освежая мандат на любые меры. Инновационный кластер в Сколково — вот запрос на божественную творческую неистощимость, вот аллея наших побед!

Моя власть — это «Наутилус» странного гения Nemo, а Россия — жуткая бездна, атакующая корпус махины, ведомой Бог весть куда… Двадцать лет непрерывно страну реформирует Кремль, скрытно подменяя курс и цели, но вечно оставаясь хранителем компаса. Центр изумительных новаций среди опасного и неблагодарного населения. Наш гений незаменим, его государственные шедевры закрепляют наше первенство.

«Власть гения, влияние великого ума… Это прекрасная власть» ©, — Юрий Олеша что-то спьяну бормочет под нос, пока бредет, пошатываясь, по Поварской от ресторана ЦДЛ к Кремлю. Доктрина гениальности власти уже возвратилась из Москвы 1937-го в Москву 2011-го, став догмой политики и почти уже государственным институтом.

А с 24 сентября 2011 года гениальность имеет прямое государственное оформление — из тандема вылупилась идея команды как династийного механизма обмена талантами в правящей группе. Передача должности из рук в руки по кругу гарантирует, что и гениальная власть вечно пребудет с нами!

Безальтернативность

В кремлевской политике стерлось понимание бесповоротности выбора важной стратегии — остался лишь страх последствий. Страх внезапного парализует политику, поощряя ее к отсрочкам. Только в этом источник затяжек с объявлением о кандидате-2012, под конец просто анекдотичных. Пример — поведение Путина в отношении Медведева, его же выбора 2007 года. Выбор он сам рекомендовал стране, отказываясь верить в его необратимость. Путин хочет сохранять отменяемость выбора после того, как выбор сделан — так мыслят все, кто лишен понятия риска. Принимаемые Путиным решения не являются решениями по сути — это лишь временные меры, они все обратимы.

Безальтернативность означает бесполезность выбора для успешной ориентации в происходящем.

Мы не очерчиваем политический мейнстрим и явно не скажем: вот курс, а вот — его границы. Проводники курса у нас не являются его последователями и не вправе нас поправлять. Даже Сурков — лишь дизайнер политики, визажист власти, хотя он-то готов для нее рисковать.

Со стороны конкурс дизайнеров выглядит борьбой фракций власти за будущий курс — но это не так. Участники фракций условны, а «кремлевские кланы», о которых много говорят, фракциями не являются — у них разные классы риска. Как показала судьба «лужковского клана», наши фракции состоят из перебежчиков и двойных агентов. Из питерских друзей Путина одни приватизируют легальные бизнесы международного класса, другие делят финансовые потоки. Вторгнуться в чужие финансы проще, чем приватизировать крепкий бизнес, зато риск сильней — без силовых инструментов здесь никак. Но каким образом все это легализовать?

События повышают неясность повестки завтрашней власти в России. Путин, чувствуя неочевидность повестки, ею играет. Путин — мастер неясности, которую сам же провоцирует. В анфиладе угроз тема безопасности нарастает; от личной безопасности Путина в системе, им созданной, — к безопасности кадров, двинутых им во власть, — к социальной безопасности миллионов, застрахованных только бюджетным местом в системе без альтернатив.

Эта система полна издержек из-за расходов на кормление элит. Она подвержена риску политического дефолта, вероятность которого — в скрытых издержках. Но все заинтересованы в том, чтобы скрыть ее слабости от себя — узнав лишнее, мы испугаемся и обесценим свой безальтернативный полис.

Табу на достоверную информацию — условие кредитоспособности в безальтернативном мире. Пока не знаешь, чем в точности манипулируешь, делаешь это легко. Если в одном из полей вырвется риск, есть чем его закрыть. Бросаешь в спасаемый Банк Москвы ресурсы — растут риски там, откуда их черпаешь. Кто за это ответит — Кудрин? Лужков? Наша власть глубоко эшелонирована, социально и финансово застрахована, но ее резервы насыщены колоссальными рисками. Как преступный крупье в казино, мы ставим и ставим на самих себя. Империя риска безальтернативна, зато дефолтна.