Вокруг трона Ивана Грозного - Геннадий Ананьев

АДАШЕВЫ

Братья Алексей и Даниил Фёдоровичи — худородные. Алексей Адашев — постельничий у царя-ребёнка, затем и юного самодержца. Даниил начал с милостенника в царёвом полку. Оба брата оставили весьма заметный след в истории России. Алексею Фёдоровичу современники давали, на мой взгляд, даже преувеличенную оценку. Его сравнивали с земным ангелом при помазаннике божьем. «Имея нежную, чистую душу, нравы благие, разум приятный, основательный и бескорыстную любовь к добру, он искал Иоанновой милости не для своих личных выгод, а для пользы отечества, и царь нашёл в нём редкое сокровище, друга, необходимого самодержцу». О Данииле Фёдоровиче отозвались скромнее: «Достойный брат любимца государева искусством и смелостью заслужил удивление, россиян». Зря летописец не добавил, что его воеводские подвиги многочисленны и значимы.

Знатный воевода, тоже удостоенный как и старший брат чина окольничего, всё же остался в тени Алексея. Она в значительной мере заслонила его заслуженную славу.

Что же делать? История — капризней самой вздорной девы.

Алексей Адашев, будучи постельничим венценосного ребёнка, болел душой за него, переживал наносимые тому боярами обиды, возможно, более чувствительно, чем сам ребёнок. Он-то, Алексей, был старше и понимал больше. Постельничий утешал Ивана, давал ему советы, как вести себя с наглецами. Иногда это были жёсткие советы, хотя сам Алексей был ярым противником жестокосердия. Однако обстановка в Кремле диктовала ему свершать противные духу поступки.

Подрастая, Иван Васильевич всё более и более понимал, что худородный постельничий — самый преданный его слуга, и постепенно они распахивали души встреч друг другу. И всё же долго ещё Иван Васильевич, даже понявший свою власть и начавший мстить обидчикам, всерьёз не прислушивался к советам Алексея Адашева. Не отдаляя его от себя, продолжал часто с ним уединившись долго беседовать. Постельничий неотступно твердил, что не пытки и казни изменят положение дел в Кремле, да и во всей России, но уменьшение влияния боярства на дела государственные.

Адашев не просто советовал, а предлагал пути исправления неправедности: судебная реформа, которую начал Иван Третий Великий, но не довершил; смена боярства дворянством, которую тоже начал Иван Третий; реорганизация ратного устройства и, наконец, преобразования церковно-монастырского устройства. Цель этих последних заключалась в том, чтобы лишить церковь тех прав, которые подлежат только Думе, Приказам и государю-самодержцу, урезав ради этого земельные владения митрополита, его клира и многочисленных монастырей, тем самым значительно сократив доходы духовенства, которые те используют для обеспечения своей власти над светским правительством и даже над царём-самодержцем.

Царь, уже получивший прозвище Грозный, не отвергая советов Адашева, продолжал лить кровь и скоморошничать на троне. Только падение в Кремле Большого колокола и страшный пожар в Москве отрезвили юного самодержца. Он, кажется, всерьёз задумался о советах постельничего, тем более что дополнительным толчком этому послужил уже упомянутый отчаянный поступок иерея Сильвестра и последовавшая за этим затянувшаяся беседа с Адашевым.

   — Хватит постельничать да советы мне давать, — заявил Алексею Иван Грозный. — Пора, засучивши рукава, пособлять мне проводить в жизнь твои разумные советы. Я уже поручил Сильвестру готовить церковный Собор, тебе поручаю подготовку Вселенского собора, что надобно провести на Красной площади. Покаюсь перед подданными, потом примемся за преобразования. Вселенский собор — раньше церковного. Готов ли ты к такой работе?

   — Да, государь. Со всем старанием примусь за столь важное дело. Не почтёшь за ошибку, доверив мне благое.

Успешно справился Адашев с первым заданием: через малое время в Москву были присланы из всех городов люди, избранные от всякого чина и состояния. Они собрались на Красной площади в день воскресный после обедни. Иван Васильевич вышел к ним из Кремля, сопровождаемый духовенством, боярами и дружиной воинской. Отслужили молебен. Иван Грозный с первым словом — к митрополиту:

   — Святой владыко! Знаю усердие твоё ко благу и любви к отечеству, будь же мне поборником в моих благих намерениях.

Митрополит троекратно осенил венценосца нагрудным своим крестом и напевно так:

   — Благословляю тя именем Господа Бога нашего.

Замерла Красная площадь, о каких таких благих делах скажет государь, уже давно вызывавший ужас у честных граждан, особенно сановитых? Его правление в последние годы — расправа, расправа, расправа. Как с виновными в крамоле, так и без вины виноватыми.

И вот, неожиданное для всех: Иван Грозный начал прилюдно исповедоваться, но обращаясь не к митрополиту, а к боярам и князьям.

   — Рано Господь Бог лишил меня отца и матери, а вельможи не радели о мне: хотели быть самовластными. Моим именем похищали чины и чести, богатели неправедно, теснили народ. И никто не поднимал голоса протеста. Один мой слышен был — глас вопиющего в пустыне. И ещё — лились мои слёзы. Замкнувшись в себе, я казался слепым и глухим. Не внимал стенаниям бедных, и не было обличения зла в устах моих, — длань царя словно повисла над думными боярами, князьями и думными дворянами. — Вы делали что хотели, злые крамольники, судьи неправедные! Какой ответ дадите нам ныне?! Сколько слёз, сколько крови от вас пролилось?! Я чист от сей крови! А вы ждите суда Божьего!

Вот теперь всё вроде бы встаёт на свои места: сейчас царь Грозный крикнет именем Божьим палачей, и пойдёт потеха. Перед ликом не только москвичей, а и всей России, которая своими выборными как бы благословит очередное кровопролитие.

Ничего подобного. Иван Грозный поклонился низко во все стороны и заговорил иным тоном, полным покаяния:

   — Люди божьи и нам Богом дарованные, молю вашу веру к нему и любовь ко мне: будьте великодушны. Нельзя исправить минувшего зла, могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте чего уже нет и не будет! Оставьте ненависть, вражду — соединимся все любовью христианскою. Отныне я судья ваш и заступник.

А дальше ещё радостней, ещё вдохновляюще: прощение всем виновным в неладности державной, призыв радеть за отчизну всем, от мала до велика.

И первый богоугодный шаг к исполнению обещанного:

   — Отныне я стану принимать челобитные от каждого обиженного. За разбор их и доклады мне лично ответственным определяю Адашева, рода не знатного, оттого не спесивого, доступного каждому. Отныне он — окольничий.

Возликовала площадь: благодетельный царь — чего лучшего можно желать? Иван же Грозный, ещё раз поклонившись избранным из сословий, торжественно удалился в Кремль. А новоиспечённому окольничему повелел:

   — Завтра на утреннюю молитву — в мою домовую церковь.

   — Благодарствую, государь!

Разговор, после молитв перед образами, короткий:

   — Через полгода — церковный Собор. В подготовку его не вмешивайся — он поручен Сильвестру. Подсказать ему — подскажи, если найдёшь нужным и если он попросит твоего совета. Для тебя главное: указы и законы по преобразованию, тобою предложенному. Они должны быть готовы до Собора. Я намерен получить его благословение.

   — Не ахти как велик срок, управиться всё же можно.

   — Не можно, а нужно. Кровь из носу.

   — Управлюсь. Дозволь, государь, сегодня же от твоего имени определить урок всем Приказам, собрав главных дьяков?

   — Собирай. За тобой слово твоё, я тоже послушаю. А если кто закапризничает, приструню.

Никто даже не подумал сказать Адашеву противное при государе. Впрочем, все дьяки поняли, что предлагаемое выскочкой, возвысившимся по случаю, не в ущерб, а во благо России. Да и им самим тоже. Их права не ущемляются, напротив — растут. Особенно это касается Поместного и Разрядного приказов. А что ещё нужно чиновникам? Не заволокитят решение вопроса, если оно им самим даёт выгоду.

Ко всему прочему, ещё и Иван Грозный предупреждает:

   — С великой разумностью исполняйте урок. И без волокиты. Кто не управится к сроку, не обессудьте — придётся уступить место более разумным и оборотистым.

Как тут не засучишь рукава?

Особенно, конечно, доставалось самому Адашеву. Он крутился как белка в колесе, но вскоре оценил сполна народную мудрость: дурная голова ногам покоя не даёт. Он намеревался поднести государю проекты всех указов и законов вместе, а это дело очень трудно исполнимое. С избытком рутинной работы для постельничего, пусть он и семи пядей во лбу. Слава Богу, дьяк Поместного приказа ему подсказал:

   — Не хватайся за всё сразу. Ты прикинь, с каким делом спорей можно управиться, а на какое времени больше потребно. Вот меня, к примеру, стегай не стегай, я из шкуры никак не вылезу прежде времени. Мне от всех царёвых наместников нужно получить точные сведения о земле вольной и о той, какую можно изъять в пользу казны, тогда только появится возможность обмозговать, сколько и где дворян сажать.