В долине Иордана - Александр Елисеев

— Аллахъ енарлъ джинзехумъ (порази, Господи, проклятаго)! вдругъ произнесъ Бедуинъ; глаза его загорѣлись зловѣщимъ блескомъ, доселѣ трепетавшее тѣло вдругъ выпрямилось, руки какъ-то порывисто приподняли ружье, и не успѣлъ я увернуться какъ длинное дуло было направлено на мою грудь. Громкій выстрѣлъ чуть не въ упоръ раздался у самыхъ моихъ ушей и раскаты его по лѣсу умчались куда-то далеко; свистъ пули, пронесшейся мимо моей головы и грузно ударившейся въ стволъ дерева, вывелъ меня изъ минутнаго оцѣпенѣнія въ которое впадаетъ обыкновенно человѣкъ въ моментъ роковой опасности. Едва разсѣялся дымокъ окутавшій мѣсто откуда раздался выстрѣлъ направленный въ меня, какъ мой противникъ, увидя невредимымъ предполагаемаго оборотня, въ ужасѣ бѣжалъ, испуская страшныя проклятія вмѣстѣ съ молитвами и заклинаніями. Я видѣлъ только съ какою поспѣшностью бѣжалъ мой невольный врагъ, какъ усиленно работали всѣ мышцы его тѣла, старавшагося уйти поскорѣе чтобы не заразится ядомъ тлѣтворнаго дыханія саахра. Машинально я приподнялъ свою берданку, взвелъ курокъ и выстрѣлилъ кверху не для того чтобы напугать бѣжавшаго врага, но чтобъ еще разъ убѣдить егочто предъ нимъ былъ не оборотень, а такой же человѣкъ нечаянно столкнувшійся съ нимъ въ чащѣ лѣсной.

Съ четверть часа я простоялъ на мѣстѣ загадочной встрѣчи, словно ожидая дальнѣйшихъ разъясненій, пока призывный выстрѣлъ Османа, заставившій меня вздрогнуть своею неожиданностью, не отвлекъ моего вниманія и не напомнилъ о возвращеніи къ своему становищу, гдѣ Османъ долженъ былъ приготовить обѣдъ.

Чрезъ десять минутъ я былъ у своего костерка, на которомъ жарилась какая-то дичь. Въ то время пока я гулялъ по лѣсной чащѣ Іордана, мой проводникъ подстрѣлилъ пару голубей и какимъ-то искусствомъ, непонятнымъ для меня, изловилъ двѣ форели изъ священной рѣки, которыхъ и приготовилъ какъ сумѣлъ. Выстрѣлъ слышанный мною послѣ перваго, поразившаго гіену, принадлежалъ Осману, который слышалъ мою дуэль съ бедуиномъ и принялъ двавыстрѣла за мою охотничью потѣху. Подъ вліяніемъ розказней веселаго Османа я скоро забылъ о своемъ приключеніи, обѣщавъ своему кавасу быть впередъ осторожнѣе на берегахъ Іордана, гдѣ бродятъ постоянно полудикіе Арабы, очень нерасположенные къ Европейцу. Суевѣрный во всемъ Османъ только по отношенію къ гіенѣ не раздѣлялъ подозрѣній встрѣченнаго мною Бедуина и отрицалъ возможность оборотничества со стороны этого сквернаго животнаго; и поэтому, посмѣялся мой кавасъ надъ испугомъ суевѣрнаго Араба, удивляясь самой возможности быть настолько глупымъ чтобы принять охотника, вооруженнаго берданкой, ножомъ, за оборотня. Добродушный Османъ и не подозрѣвалъ что онъ самъ былъ также простъ въ другихъ отношеніяхъ.

Было уже около полудня, когда мы, пообѣдавъ и отдохнувъ, погрузились въ священныя воды Іордана. Мой кавасъ отыскалъ открытое мѣстечко, гдѣ трава спускалась къ самой поверхности воды и гдѣ берегъ не былъ такъ вязокъ и болотистъ. Развѣсивъ свою одежду на ивѣ, наклонившейся прямо надъ рѣкой, я спустился осторожно въ мутныя воды всегда хранящія свѣжесть, несмотря на ужасающіе жары царствующіе въ бассейнѣ Мертваго Моря. Быстро и сильно неслись струи по глинистому ложу рѣки, захватывая съ собою ракушекъ и мелкіе камни покрывающіе ея дно. Прямые жгучіе лучи солнца падали вертикально на поверхность воды, изборожденную рябью, и освѣщали воду, пронизывая ее на сквозь. Въ затемненныхъ нависшею зеленью уголкахъ рѣки, слегка блестя своею чешуей, играли десятки рыбъ, надъ водой носились блестящія мухи, и разукрашенныя яркими красками стрекозы, а на самомъ днѣ, пестрѣя и шурша, двигались камешки уносимые рѣкой.

Полный особаго, непередаваемаго чувства, я спустился въ Іорданъ и окунулся въ его освященныя струи; сильное теченіе рѣки, которому не можетъ сопротивляться никакой пловецъ, снесло меня съ мѣста куда я вошелъ и понесло было противъ воли впередъ вмѣстѣ съ камешками бѣжавшими у меня подъ ногами. Упершись твердо въ почву руками, я думалъ устоять противъ теченія, но попытки мои были напрасны, и воля была быстро парализована. Послушный зову моего Османа, предупреждавшаго меня не ходить далеко въ рѣку, я приблизился къ берегу, ухватился обѣими руками за толстый сукъ ивы и, погруженный по горло въ струи прохладной воды, отдался охватившему меня чувству. На душѣ было какъ-то особенно хорошо, тихо и свѣтло; забыто было въ эти минуты все чѣмъ горька наша жизнь, что изнуряетъ сердце и сушитъ мозгъ… Мнѣ казалось въ эти свѣтлыя мгновенія что сердце мое такъ же чисто и свѣтло какъ и яркая лазурь палестинскаго неба и что прожитые годы не лежатъ на моемъ сознаніи какъ годы сомнѣній, пустоты, увлеченья… Мнѣ стало понятно тогда что паломникъ нашъ, купаясь въ Іорданѣ, погружается въ струи священной рѣки одѣвшись въ чистое бѣлье, которое снимаетъ по погруженіи и бережетъ про смертный часъ. Совлекая съ себя прежняго человѣка, прежніе годы, сомнѣнія и грѣхи, онъ начинаетъ новую жизнь, пріобщившись благодатнаго чувства и вѣры. А когда наступитъ смертный часъ и сама смерть заглянетъ въ глаза воину Божьей рати, онъ надѣнетъ свою іорданскую сорочку какъ неуязвимую броню, и заснетъ вѣчнымъ сномъ, быть-можетъ переживая вновь то сладостное чувство которое онъ испыталъ на Іорданѣ.

Когда я выходилъ изъ воды, совершивъ омовеніе тѣла и перечувствовавъ то, что не поддается описанію, къ нашему становищу подошел сѣдой, согбенный годами монахъ изъ ближайшаго къ Іордану монастыря Св. Предтечи. Узнавъ отъ Османа обо мнѣ какъ о пришельцѣ изъ Россіи, смиренный инокъ радостно привѣтствовалъ меня лобызаніемъ, прося посетить его скромную обитель. Мы немедленно начали снимать свое становище у Іордана. Не долги сборы путниковъ носящихъ все на себѣ, и не прошло четверти часа, какъ мы уже следовали за монахомъ по направленію къ обители Предтечи, расположенной уъ какой-нибудь верстѣ отъ Іордана, внѣ егг береговой зеленой полосы.

Скудна, бѣдна и убога съ виду тихая обитель Предтечи, отошедшая далеко отъ суетнаго міра на границу за которой царитъ еще сынъ пустыни, за-іорданскій бедуинъ. Еще бѣднѣе обитель внутри, такой обстановки не найдешь въ самой убогой сельской церкви на Руси; всего ей не достаетъ ничѣмъ она небогата кромѣ духа ея немногочисленной братіи и добродѣтелей которыми она славится даже среди Бедуиновъ. Нѣкогда богатая и славная, потомъ много вѣковъ стоявшая разрушенною и необитаемою, она населилась снова всего нѣсколько лѣтъ тому назадъ, въ теченіе которыхъ немного пообстроилась и приняла видъ жилаго мѣста вмѣсто развалинъ покрывавшихъ прежде все пространство занимаемое нынѣ обителью. Добрые иноки угощали насъ чѣмъ могли, но кромѣ оливокъ, хлѣба, рыбы и русскаго чаю у нихъ не оказалось ничего.