Рублевский Казанова, или Кастинг для наследниц - Наталья Солей

– Серьезного? О чем? – искренне удивился Вольнов. Он, как всегда, был далеко в своих мыслях, мало следил за ходом беседы, совершенно не вникая в смысл слов партнерши.

– Ты надо мной издеваешься?! – вспылила она.

– Нет, конечно. Просто я устал и никаких серьезных разговоров вести не в состоянии. Надо будет съездить куда-нибудь, развеяться. Сейчас я не готов обсуждать эту тему.

– Может быть, обсудим ее на отдыхе? – с надеждой спросила Матильда.

– Не исключено. Как пойдет, – уклончиво ответил Вольнов и с тех пор всеми силами старался свести общение с юной подругой к прожиточному минимуму. То есть заговаривал с ней только в экстренных случаях, если она забывала выключить воду в ванне и могла залить соседей. Но чаще это были короткие распоряжения, чтобы вовремя сдала в чистку костюмы, купила билеты, приготовила завтрак и все в таком духе.

В самолете, где стюардессы постоянно разносили соки и кормили каждые два часа, тем для разговора с ней просто не было.

Чем настырнее вела себя Матильда, чем конкретнее становились ее притязания, тем активнее отдалялся Вольнов, в котором зрело устойчивое желание расстаться со столь упорной претенденткой на его руку и сердце.

Конечно, новая знакомая никоим образом не могла бы претендовать на место Матильды, а тем более занять его. И дело не в том, что она замужем. Это вообще не проблема, по мнению Вольнова. Другой вопрос, что Людмила, или, как она представилась, Люси, несмотря на свою очевидную привлекательность, действительно была не в его вкусе. Совсем не юное создание, а весьма деловая прагматичная особа. Ее лицо не случайно показалось Вольнову знакомым. Люси сама подсказала ему, что они действительно встречались в коридорах студии, к тому же она изредка принимала участие в некоторых ток-шоу как знаток жизни на две страны и настроений русской эмиграции в Америке.

Люси Магвайер на самом деле была экспертом в этом вопросе. Она и сама жила на две страны, в последнее время все чаще стала появляться в России, но уезжать из Америки не собиралась, в отличие от родителей, которые, по ее рассказам, эмигрировали, как многие, в конце восьмидесятых, а в конце девяностых вернулись обратно.

Постепенно попутчики разговорились. Они давно перешли на русский. Люси поведала историю переезда ее родителей в Нью-Йорк. Они давно рвались туда – в России жизни никакой, джинсы купить – проблема, жвачку – тоже.

Вольнов лениво слушал ее, но спать не хотелось. Фильм «Пираты Карибского моря» он видел, а живая беседа сокращала время в полете. Люси вообще не могла спать в самолете, потому неожиданное общение ее тоже обрадовало. Поняв, что попутчик готов взять на себя роль слушателя, она с удовольствием стала рассказывать о себе. Для Андрея ее голос звучал «белым» шумом, сливающимся с урчанием двигателей. Но при этом он все же реагировал на все ее реплики, и вполне своевременно.

– Отец у меня совершеннейший экстремист. Не знаю, откуда это пошло, может, от воспитания, может, еще от чего-то. Всю жизнь был антикоммунистом.

– Правда? – без особого интереса спросил Вольнов, только чтобы поддержать беседу. – Я жил в другой среде. Мне это не близко.

– Знаю, знаю. Власть вас опекала. Зачем кусать кормящую руку.

– Вот именно. А вашего отца, значит, власть держала на голодном пайке?

– Ну уж нет, мой папенька в любой ситуации и при любых режимах выживет. – Она немного помолчала, как будто что-то вспоминая, и проговорила скорее себе, чем собеседнику: – Он у меня, как выяснилось, человек-загадка. Много нового о нем узнала совсем недавно. Немало мне рассказал, вот и решила приехать в Россию. – Она спохватилась и продолжила уже совсем другим тоном: – Его всегда заботил вопрос душевного комфорта. При этом он был членом партии, но тогда не было иного выхода.

– Ну да. Без этого карьеру не сделать.

– И еще, чтобы ее сделать, надо было сотрудничать с КГБ.

– Да? Я не сотрудничал, и вроде что-то получилось.

– Видимо, у вас была другая ситуация. Вообще с трудом разбираюсь в той жизни, а вы меня еще и сбиваете. Если не интересно, то я могу не рассказывать.

– Рассказывайте, у вас такой приятный голос, моторы рокочут так успокаивающе, я вспоминаю прошлое, мне кажется, что я молодой, но сейчас здесь, с вами, и меня вербует КГБ.

– Это было бы крайне непатриотично. Я гражданка Соединенных Штатов и вербую вас в ЦРУ.

– Тоже неплохо, – лениво отозвался Вольнов. Ему нравился этот безответственный треп, напоминавший о былой жизни и ничего общего с его личными представлениями о прошлом не имевший. – И как же папа сотрудничал с КГБ? Доносил, сдавал адреса, явки?

– Все проще. Следил за коллегами. Каждую неделю составлял отчеты о том, кто с кем о чем разговаривал. Но никогда правду в этих отчетах не писал, никого не подставлял. Так вы все и жили, вернее, выживали в тоталитарном режиме и при этом еще пели песни, написанные моим прадедом про утро, которое встречает прохладой…

– Господи, все в кучу: кони, люди, революционные поэты-песенники.

– Да… Насыщенная история. Но энтузиазм первых пятилеток, которым горели предки, нам по наследству не достался.

– Надо же, дедушка чуть ли не про паровоз пел, а в вас никакого патриотизма, папа экстремист.

– Я патриотка своей страны, Америки. Никакой ностальгии по России не испытываю. Меня привезли туда в десять лет, а что было до этого, я помню смутно.

Все мои воспоминания – рассказы родителей. Они были врачами-психиатрами, а еще увлекались музыкой, а их родители были технарями, инженерами, которые создавали российскую военную авиацию. Мой дед участвовал в строительстве авиационных и военных заводов в Польше, Германии, работал и в Японии. Из своих бесконечных поездок привозил папе жвачку, джинсы, пластинки, магнитофоны. Оттуда пошло увлечение музыкой: «Битлз», «Дип пепл». Папа, сравнивая то, что продавалось тогда в Москве, с теми вещами, которые ему привозил мой дед, приходил к заключению, что жить в России плохо. Он видел яркие упаковки западных товаров и не верил утверждениям, которые слышал каждый день по телевизору в выступлениях Хрущева, а потом и Брежнева, говоривших о том, что это вредно для советского сознания. Еще отец привозил ему глянцевые журналы с красивыми картинками. И этот так называемый «разврат» очень сильно на него повлиял. Этого было достаточно, чтобы привлечь внимание КГБ. Он понял, что люди, которые увлекаются западными вещами, неугодны строю.

– Господи, какой бред, – проговорил Вольнов, сбившийся со счета, какой стакан виски он допивает. – Что ж вы вернулись в такой кошмар?

– Странный вопрос. Сейчас-то все с точностью до наоборот. Отец при всех его талантах заводить знакомства не смог стать своим в Америке. Там он – эмигрант, а значит, человек второго сорта. Вернувшись же сюда, он сразу был принят в светской тусовке – его приглашают, всюду зовут на ток-шоу, он даже в кино снимается, играет американцев. К нему относятся с огромным уважением. И все потому, что он из Америки.

– Да, у нас почему-то это вызывает священное почитание. А у вас тоже не сложилось там?

– О нет, у меня все по-другому. Я американка. У меня муж – стопроцентный американец, сын рожден в Америке и при желании может баллотироваться в президенты Соединенных Штатов. Я приехала в Москву потому, что здесь полно свободных ниш. Мой муж – продюсер многих программ на национальном телевидении, а я его форматы продаю здесь. Знаете, какая любимая фраза моего отца?

– Страшно подумать.

– Он любит говорить: «Хотите избавиться от подделок, выбросите все русское на помойку». Россия может изобрести автомобиль? Не может. Россия может изобрести холодильник? Не может. Россия может сделать телевизор или видеоплеер? Не может. Если Россия не может изобрести этих предметов, то она и музыку не может изобрести, не может изобрести ценный телевизионный продукт.

– Знаете что: вы – патриотка своей страны, а я своей. Я за державу в ответе, – сразу протрезвел Вольнов. – И скажу вам, что лично я произвожу очень даже ценный телевизионный продукт, имеющий огромный рейтинг.

– Я знаю. Но ведь вы не изобретали велосипед. Ток-шоу, реалити-шоу – все это наш формат, у нас позаимствовано. А ваш «Судный час» продан вам коллегой моего мужа.

– О, я смотрю, вы там все друг друга знаете. И в курсе всех наших дел. Не думал, что вы смотрите наш канал.

– Я все смотрю. Это моя работа.

– О нет, о работе мне сейчас совсем не хочется говорить, – капризно заявил Вольнов. Мысленно он уже проклинал себя за то, что завел разговор с этой дамой. «Кой черт занес меня в эти дебри? Что за люди эти женщины. Всем что-нибудь надо. Одной ребенка подавай. Эта уже успела замучить своими американизмами и явно хочет мне что-то впарить. Отличная возможность. Никакой защиты, высота одиннадцать тысяч метров без парашюта, а у нее небось наготове целый пакет предложений. Надо держаться от нее подальше».