Выбор - Анатолий Рогов

И многие шли за ним в самом деле завороженные, с подлинным благоговением, как за истинным духовным пастырем, почти пророком.

С жидовствующими нельзя было не бороться, тем более что большинство из них были лица духовные: из семнадцати обличенных в Новгороде тринадцать духовные.

"Вси сонмятся, вси о вере пытают". Отрицали троичность: дух святой как может быть воплощен? Мнили Богородицу - человекородицей. Про Христа говорили, что тот "просто человек есть, а не Бог и распят бысть от иудей и истле во гробе яко человек, и не воскресе, не вознесеся, ни имать судите человеком".

Оскорбляли священные предметы: кусали их, бросали в скверные места, спали на иконах, привязывали кресты к хвостам воронов. Подьячий Алексей Костев напился пьян, влез в часовню "да, сняв с лавицы икону Пречистые, на нее скверную воду спускал и иные иконы вверх ногами переворачивал".

Возмущались, что многие священники поставлены по мзде, а священных писаний и служб совсем не знают.

Такие мудрствования и богохульства жидовствующих не только рушили веру, но и расшатывали церковь. А крепкая церковь - это крепкое государство. Ибо церковь - это государево орудие, не единожды повторял Иосиф Волоцкий. И вместе с архиепископом Геннадием они все настойчивее требовали от великого князя Ивана Васильевича казнить всех еретиков самой лютой смертью, другим на устрашение. Особенно усердствовал Иосиф. Говорил и писал так, словно проклятые жидовствующие уже ходили по русским городам и весям целыми толпами и не сегодня завтра все из-за них взаправду рухнет безвозвратно.

На самом же деле семнадцать человек обличили в Новгороде аж за несколько лет, то есть их было совсем мало.

Волоцкий нарочно нагнетал обстановку, чтобы посильнее напугать великого князя тем, что может произойти с церковью. Истинные же причины сих нагнетаний крылись в совершенно другом.

Третью русских земель владели тогда монастыри и церковные приходы. И многими-многими тысячами крестьян владели. Были монастыри и храмы очень богатые. Владетельные люди ведь без конца одаривали их кто пашнями и лесом с деревнями, кто реками и озерами с рыбными ловлями, кто житом и скотом или лошадьми, или деньгами, или золотом и мехами да серебром и серебряной церковной утварью - мало ли чем. И знатные постриженники делали в обители изрядные, а то и огромные вклады. И все заказные требы священнослужителям непременно оплачивались. Были у монастырей и разные доходные промыслы и рукоделия. А некоторые, в том числе и Иосиф Волоцкий, даже ростовщичествовали; ссужали деньги частным лицам под большие проценты.

В тысяча четыреста девяностом году в Москве собрался очередной священный собор, и присутствовавший на нем Нил, к тому времени уже прозванный Сорским, первым громогласно заявил, что подобные стяжательства монастырей несовместимы с иночеством, ибо человек постригается для того, чтобы уйти от мира сего, от всего мирского, чтобы устроить душу свою и спастись - ибо в миру спастись "не можно". И иночество - первый ангельский чин, инок - Божий воин на земле, и на небеси он тоже будет в ангельском воинстве - как же он может радеть о земном, что-либо стяжать, хапужничать, чревоугодничать? Только праведными трудами рук своих обязан он добывать пропитание себе и только самое необходимое.

Не делаяй (не работающий) да не ест.

Лишь при полной немощи - по старости или в увечье - монах вправе попросить милостыню. Так заповедовал Христос. Так жили все пророки, апостолы и великие подвижники...

Нила горячо поддержал высокочтимый, мудрейший старец Троице-Сергиева монастыря Паисий Ярославов, которого великий князь уговаривал принять сан митрополита, но тот отказался, как наотрез отказался и от игуменства в своем монастыре.

И епископ Коломенский Тихон поддерживал Нила.

И старцы Валаамовой обители.

Причем все они подчеркивали, что те, кто стоит за стяжательство, не просто заблуждаются, но преследуют совсем не божественные, недостойные, постыдные цели, и взывали к великому князю, чтобы он вмешался во все это, повернул стяжателей на путь истинный - отобрал у монастырей и больших приходов все их излишние владения и богатства.

Нила, Паисия и их сподвижников тут же окрестили нестяжателями и еще заволжскими старцами, потому что большинство их оказалось из тех мест.

Иван Васильевич и сам думал очень похоже и, конечно, благоволил им, их речам и призывам. Да и как было не благоволить: послушай он их - его личные богатства выросли бы в несколько раз! Но тогда бы такие монастыри, как Волоцкий, Троице-Сергиев, Соловецкий, и некоторые епархии из его верных союзников, молитвенников и помощников в самых разных делах могли превратиться во врагов, и, может быть, надолго. И это при растекающихся по Руси ересях.

Иван Васильевич, конечно, видел, как Волоцкий со своими единомышленниками все усугубляет, сгущает, дабы посильнее напугать; приплел даже к жидовствующим его личного дьяка, главу Посольского приказа, многознающего умницу Федора Курицына, будто знает его лучше, чем он...

Короче говоря, государь Иван Васильевич хотел, но не решался.

Не мог решиться отобрать у монастырей лишнее.

Зато сделал другое очень важное. Геннадий с Иосифом на том же соборе с пеной у рта требовали казней для еретиков, кричали, что король испанский уже давно своих еретиков огнем сожигает, и нам-де надобно так же. А Нил им гневно в ответ: "Что, у Бога не хватит сил самому, что ли, исправить заблудших, неразумных чад своих? Не поносить, не укорять, а исправить! Вы почему за него, за Господа-то, решаете? Вы кем себя возомнили?! Кем?!" И Паисий так же полыхал и громил их, и отвратили, не дали завести и на Руси латинскую инквизицию, опозорить и православие смертным разгулом.

Великий князь взял да вызвал из Новгорода Великого обвиненных в ереси протопопа Алексея и попа Дениса и первого поставил протопопом в Успенский Кремлевский собор, а Дениса попом в свой великокняжеский Благовещенский. И с Федором Курицыным общался намного чаще, чем прежде, как по делам иноземным, так и по многим иным наиважнейшим. Игумена же Волоцкого не принимал совсем, хотя тот добивался встреч не единожды, умолял даже некоторых приближенных к государю бояр посодействовать ему в этом - ничего не получалось...

И тогда неистовый игумен вовсе взъярился: устно и письменно стал обвинять в пособничестве жидовствующим еретикам и в других смертных грехах митрополита Зосиму и многих других из ближайшего окружения великого князя, включая его родственников, - то есть трубил уже о явном его пособничестве и покровительстве нарушителям православной веры и церкви. "Скверный и злобесный волк, - писал он о митрополите. - Одетый в одежду пастыря, саном святитель, а по воле своей Иуда предатель и причастник бесам... Осквернил он святительский престол, одних уча жидовству, других содомски скверня. Змей пагубный, мерзость запустения на месте святе... Свински живя, он поджидает антихриста. Сын погибели, он Сына Божия попрал, похулил Пречистую Богородицу и всех святых, унизил икону Господа нашего Иисуса Христа... Говорит: нет второго пришествия Христова, а святым нет царства небесного; кто умер, тот только до тех пор и существовал, пока не умер".

Про Федора же Курицына снова писал, что тот "таился, как змеи в скважине, и прилежал звездозаконию и многим баснотворениям, чародейству и чернокнижию".

А тот просто читал не только книги духовные, но и философские, древнегреческих поэтов и драматургов, книги по астрономии и многое другое. Знал четыре языка, кроме родного. И великого князя приобщал к такому же чтению.

Тем же, по обвинениям Волоцкого, занимался и постельничий Ивана Третьего тверитянин Федор Карпов, тоже знавший несколько европейских языков, и даже великокняжеская сноха Елена Волошанка...

* * *

От Гурия Никитина Вассиан знал, что прежде нилово место на Сорке было низкое, болотистое. Лес по сторонам дремучий. Мрачное, сырое было место, лишь бобры, выдры, ужи да гадюки жили.

А увидел там по правому берегу большой холм, к лесу пологий, а от него к противоположному лесу широкая земляная плотина устроена, перед которой был обширный водоем с прозрачной холоднющей водой, потому что Сорка - река ключевая. В водоеме полно всякой рыбы, которую тоже хорошо видно. Келья Нила на этом холме. И стоит часовенка. Позади них - банька и сарай, а на плотине нигде прежде не виданная низенькая мельница, колесо которой крутится и шумит и в самые лютые зимы; тогда там все в клубящемся пару и снежно-ледяном куржаке.

И березы уже рослые на холме и на плотине.

Содеяно все руками одного Нила. И высокий холм насыпан руками, и плотина. А земля принесена с изрядного расстояния. Потому что вблизи по берегам земли оказались слабыми, и он отыскал за чащобой овражец с землей плотной, просек туда тропу - и носил корзинами. И сейчас носит, подсыпает. Но уже помаленьку: разок-другой в день сходит, и все. Да больше пяти раз туда за день и не сходишь - тяжело! Начал-то четверть века назад.