Под чужим небом - Василий Стенькин

— Наши дороги расходятся. Мне — туда, к зазнобушке, — пробормотал Таракановский, махнув рукою в ночную темень.

Разговор с поручиком Таракановский насторожил Тарова. «Вон чем хочет прославиться поручик! Убийцы... Тут, однако, не только пьяная болтовня».

В конце недели из Читы приехал Семенов. Таров в присутствии Зубковского доложил атаману обобщенные материалы о положении дел. Главный штаб находился в Чите, но Семенов часто приезжал в Верхнеудинск: здесь были американские и японские войска; здесь, как он чувствовал, назревали события, угрожавшие его власти.

Справка о действиях партизан и все более активном участии в них русских крестьян и бурятской бедноты взбесила Семенова.

— Я этой красной гидре скоро отрублю башку, — процедил он сквозь зубы.

Таров подумал: «Не на этом ли деле собирается прославиться Таракановский?»

Через несколько дней распространился слух: дезертировал штабной взвод солдат во главе с поручиком Таракановским. Случаи дезертирства из белого войска отмечались часто, нередко и офицеры переходили на сторону партизан. И все же дезертирство взвода под командованием Таракановского было происшествием особого рода: в нем был замешан офицер контрразведки.

Таров еле дождался вечера. Долго петлял по городским улицам и, убедившись, что слежки нет, дворами пробрался в знакомый дом. Его встретила тетя Варя. Она сообщила, что Широких-Полянский вчера вернулся из Бичуры и просила зайти завтра.

Сергей Юльевич встретил, как всегда, очень тепло. Таров заметил в голубых глазах веселые и радостные искорки.

— Отличные дела, Ермак Дионисович! Такую силушку народную подняли — никто не устоит: ни атаман, ни япошки... Да, можете поздравить — на съезде меня избрали председателем Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией.

— Поздравляю от души. Везет мне на чекистов, — сказал он, имея в виду, что Вагжанов тоже был председателем ЧК.

— А может, не только в везении дело? — улыбнулся Широких-Полянский. — Может, эта цепочка от товарища Ксенофонтова тянется? А теперь докладывайте, что у вас, — попросил Сергей Юльевич.

— Есть весьма срочное и важное сообщение. — Таров рассказал о подозрительном дезертирстве штабного взвода. Сергей Юльевич долго молчал, шагал по крашеным половицам, на висках выпукло пульсировали вены.

— Поручик Таракановский... Вы хорошо знаете его? — Широких-Полянский подошел вплотную к Тарову.

— Не очень. Но однажды в ресторане он хвастался тем, что участвовал в расстрелах красных в Троицкосавске. Тогда же он советовал мне проситься на «живое дело».

— Да, такой к партизанам не уйдет. Значит, договоримся так: я наведу справку, где находится взвод. Зайдите завтра — все обсудим и решим...

Когда они встретились на следующий вечер, Сергей Юльевич сказал, что взвод перебежчиков содержится в карантине при партизанской части в деревне Вахмистрово. Все они называют себя рядовыми солдатами, поручика Таракановского среди них нет.

— Там он! — решительно возразил Таров. — Спрятался, подлец! Позвольте мне, Сергей Юльевич, поехать туда.

— Этого я не могу позволить. Вашу судьбу определяю не я, а Центр...

— Согласуйте с Центром. Ведь белые скоро побегут за границу.

— Вот это я обещаю.

В отношении Таракановского договорились так: Таров, переодетый в штатский костюм, и Широких-Полянский ночью пойдут в Вахмистрово и заночуют там. Утром взвод выстроят на поверку, и Таров из укрытия осмотрит солдат.

Поздно вечером они переправились по льду через реку и, обойдя стороной главную улицу Заудинской станицы, по которой беспрерывно сновали верховые казаки, вышли на тракт. Около двух часов ночи добрались до Вахмистрово. Возле деревни их окликнул партизанский патруль. Сергей Юльевич ответил условным паролем. Привели к командиру отряда. Командир хорошо знал Широких-Полянского; не раз встречал в штабе партизанского движения. Сергей Юльевич представил Тарова.

В восемь часов утра взвод перебежчиков построили напротив дома, который занимал командир отряда. Таров, отодвинул краешек ситцевой шторки, скользил взглядом по строю. Одиннадцатым стоял поручик Таракановский. На нем была потрепанная солдатская шинель и беличья шапка. Когда командир и Широких-Полянский проходили вдоль строя, он нервно шевелил пальцами...

Поручика пригласили в штаб. Он назвался Щербининым и предъявил солдатский билет.

Сергей Юльевич и командир отряда больше двух часов допрашивали «Щербинина», но он стоял на своем. Тогда, сдав поручика под охрану партизан, стали допрашивать солдат. Один из них, мальчишка лет семнадцати, сказал правду: они перешли к партизанам по заданию контрразведки. Им поручалось пробраться в деревню Колобки, где размещается главный партизанский штаб, выбрав подходящий момент, уничтожить штаб и возвратиться. Руководство операцией возложено на поручика Таракановского. Солдат назвал своих товарищей, которые могут дать откровенные показания. Поручик Таракановский был арестован и осужден партизанским трибуналом к расстрелу.

На последней встрече в конце февраля Широких-Полянский передал распоряжение Центра: Тарову предлагалось уходить вместе с атаманом Семеновым, обуславливались пароль и способ связи. Было определено задание: изучать процессы, которые будут происходить в эмигрантской среде, и деятельность белогвардейцев за рубежом. Не возникало сомнений, что они станут создавать организации, перебрасывать группы шпионов и террористов, готовиться к войне.

— Будьте осторожны, Ермак Дионисович, — предупреждал Широких-Полянский. — У японцев есть мудрая пословица: осторожность — сестра храбрости... Петрович пренебрег этим и погиб...

— Как погиб? — Слова Сергея Юльевича поразили Тарова.

— Погиб наш дорогой Петрович. По приезде в Читу остановился, говорят, в какой-то захудалой гостинице. На беду случайно повстречался с начальником семеновской полиции Околовичем. Тот опознал Петровича и арестовал. Пытали, издевались... Военно-полевой суд приговорил Вагжанова к расстрелу, приговор исполнен, — тихо проговорил Сергеи Юльевич и отвернулся к окну. — Поэтому еще раз напоминаю вам, товарищ Таров, об осторожности, — сказал он, справившись с волнением.

Положение белых войск с каждым днем становилось все более безнадежным. Повседневно создавались партизанские отряды, полки, армии... Семеновцы, каппелевцы, чешские легионеры, японцы откатывались под напором народной ярости.

Белые оставили Верхнеудинск. С последними войсками Таров добрался до Читы, снял комнатку в небольшом двухэтажном доме на малолюдной Ингодинской улице.

В Чите Таров стал чаще встречаться с атаманом. Семенов относился к нему с доверием и, пожалуй, даже покровительством. Ермак Дионисович участвовал во всех встречах с японцами. Отношения атамана с его высокими шефами складывались в тот период весьма драматично.

В первой половине мая атаман вызвал Тарова. Семенов сидел в кресле, положив руки на огромный стол. Против обыкновения, генеральский костюм был сильно помят.

— Поздравляю, капитан Таров, с присвоением очередного воинского звания, — произнес Семенов и через стол вяло пожал руки.

— Благодарю, ваше превосходительство! Вы очень добры ко мне, — льстиво проговорил Таров.

— Верных людей я не забываю... Я жду командующего японскими войсками генерала Маримото Оой, — сказал атаман, переходя к делу, — будешь за переводчика.

— Спасибо за доверие, ваше превосходительство!

Семенов вроде бы не заметил благодарности Тарова. Очевидно, предстоящая встреча с японским генералом тревожила Семенова: ничего хорошего от этого свидания он не ждал. Уже несколько раз японцы, не ставя его в известность, вступали в переговоры с красными, производили невыгодную для него передислокацию своих войск.

...В кабинет быстро вошел Маримото Оой. Ростом на голову ниже атамана, он был плотным, приземистым. Оой высокопарно поприветствовал Семенова и вдруг, точно дома, бесцеремонно снял форменную фуражку и вытер платком лицо, шею, пригладил ладонью коротко подстриженные седеющие волосы.

Атаман в выжидательной позе неловко застыл посередине кабинета.

Генерал Оой равнодушно спросил Семенова о здоровье и, не дослушав объяснений, начал излагать «новую» политику японского правительства на Дальнем Востоке.

— Императорское японское правительство, учитывая складывающиеся в мире условия, решило пересмотреть свою дальневосточную политику, — заученно проговорил Оой. Он уселся в кожаное кресло и жестом указал Семенову на другое. Императорское японское правительство торжественно заявляет, что Япония не имеет никаких территориальных претензий на Дальнем Востоке и выведет свои войска, как только будет исключена возможность угрозы Корее и Маньчжурии и обеспечена безопасность жизни и имущества японских граждан в этом районе...