Форвард — в защиту - Илья Москвин

— Молодецкого плеча! — закончил выступление хилого старичка какой-то молодец, и всё невесело рассмеялись. Юра же тянул своё:

— А этот билет мне продайте. Зря я, что ли, такой хвост отстоял?

— И правда, — сказала какая-то тётка. — Мальчонка небось не зря в Москву едет. Вон как хлопочет. А то развелось много этих самых, которые без очереди, мелиораторов, — ни к селу ни к городу добавила она. — Чернильницы только по конторам осушают. Чернила много, а порядку мало. Поезда пустые ходют, а билетов нет.

— А вы чего встреваете? — окрысился «мелиоратор», сразу утратив всю свою обаятельность.

Окошко захлопнулось, и за стеклом закачалась табличка: «Обед».

«Мелиоратор» зашёлся от ярости. Он начал было стучать в стекло, а потом повернулся к Юре:

— Из-за тебя, сопливец. Да я тебя…

Юра поспешил исчезнуть.

Отойдя от кассы, он нос к носу столкнулся со Славиком.

— Здорово, Рокфеллер! — приветствовал его Юра.

Приветствие прозвучало довольно весело.

— Салют, дистрофик! — ответил Славик. Вот он-то на самом деле находился в очень хорошем деловом утреннем настроении. В руках у него была красивая спортивная сумка, в которой, наверно, и обитали варёные раки. Славик делал бизнес. И делал успешно: все раки сегодня мгновенно были распроданы, и весёлый Славик шёл домой.

— Отдуплился! — радостно пояснил он.

Он даже кое-что рассказал Юре, солидно посматривая по сторонам. Говорил приглушённым голосом. Держался, как крупный хозяйственник.

— Есть тут одно место — мешок раков за день собираю. В кипяточек, да посолить, да лаврушки кинуть. Цена по конъюнктуре. Усёк?

Настолько он был доволен, что даже спросил, как дела у Юры.

— Плохо, — просто ответил Юра, что-то надумав. — В Москву еду.

— Это ещё зачем? — насторожился Славик. — Какое-нибудь дело?

И Юра сообщил ему следующее. Пусть Славик не думает, что история с аквариумом просто так рассосалась. Ему, Юре, приходится ехать в Москву за рыбами — те, которые погибли у Кости, только там и есть. Костя, кстати, считает, что аквариум разбил Славик. Кулак его видел?

Потом Юра отвёл Славика в сторону, достал бумажник, вынул из него деньги, потом вложил обратно три рубля и закончил так:

— А сумку отдай в камеру хранения. Чтоб легче бежать.

И они разошлись.

Подошёл одиннадцатичасовой. Кажется, «Баку — Москва». Юра, как важный деятель с туго набитым портфелем, приблизился к вагону № 8.

— Это вагон номер восемь? — вежливо спросил он проводника.

— Ха! Ты что, мальчик, арифметики не знаешь? — ответил ему проводник с очень сильным кавказским акцентом. — Номер восемь. Точно.

Юра нарочито медленно достал и стал открывать бумажник. Стал в нём копаться, и тут как вихрь налетел на него Славик. Вырвал бумажник — и бежать. Юра оторопел и к месту прирос. «Деньги! Билеты!» — хныкал он. Поезд тронулся. Но проводник на ходу втащил Юру в вагон.

…Юра не мог тогда знать, что Славика задержала милиция и тому пришлось отдуваться и за бумажник, и за раков одновременно. Но, к счастью, всё в конце концов обошлось…

Поехали!

— Не скучай, мальчик, по деньгам, — сказал проводник. — Где твоё место?

— Да я не запомнил. Ни к чему как-то было, — объяснил Юра.

— Вот молодой, — забеспокоился проводник. — Да вот здесь твоё место, слушай. Других в моём вагоне свободных нет. Значит, это твоё.

Он открыл дверь крайнего двухместного купе. Юра вздрогнул и попятился: на верхней полке устраивался «мелиоратор».

— Вот, — сказал проводник. — Этот мужчина, согласно билету, проживает наверху. А ты, значит, согласно логике, внизу. Располагайся, безбилетник, — пошутил он и ушёл.

— Очень хорошо! — тут же заскрипел Юрин сосед, свесив с верхней полки ноги в белых шерстяных носках. — Своим, заслуженным работникам на верхние полки билеты суют, а сосункам, соплякам вниз, — и замолчал, но тут же вздрогнул от посетившей его мысли: — Эй!

— Ну! — ответил Юра.

— Баранки гну! Почему тебя кацо безбилетником назвал?

— А это у меня фамилия такая, — ответил Юра.

— Ага. Ну вот я тебя в милицию в Харькове и сдам.

— Это за что?

— А за фамилию. Их там такие фамилии очень интересуют…

Поезд подошёл к станции. В коридоре зашумели, и через секунду с грохотом в купе вдвинулся здоровый дядька в соломенной шляпе и с огромным чемоданом. Свой законный билет он, как наган, нацелил на Юру.

— Мабудь, туточко, — сказал он, однако, добродушно.

Юра не стал дожидаться, пока добродушие на лице здоровяка закономерно сменится чем-нибудь похуже. Подхватив портфель, он бросился вон из купе и столкнулся с проводником.

— Э, слушай, — сказал тот. — Билета у тебя нет. Я могу этим фактом пренебречь. Но чтоб тут тебя не было. Этот высокопринципиальный товарищ не бог весть какая шишка, а нервы истреплет. Понимаешь?

— Понимаешь, — ответил Юра. — Субординация. Только я, наверно, не в тот вагон сел. Помню, что чётный… В этом поезде мои едут папа и мама. А я должен был к ним подсесть. Пойду искать.

— Ну-ну, — сказал проводник. И тут же с тяжёлым неуклюжим стуком (такой услышишь только в поездах) отскочила дверь купе и показалась неторопливая, но неуклонная фигурка «мелиоратора». Юра заспешил к тамбуру.

Перенажимав множество угловатых дюралевых ручек, переоткрывав и перезакрывав большое количество тяжёлых дверей, пройдя по двум тревожно елозившим под ногами железным листам в гулком переходе, он оказался в следующем вагоне — в шикарном международном. Но Юру он не потряс — не до того сейчас было.

Он стоял у окна и смотрел на убегавшие километровые столбы, на уходящие перелески и уплывающие просторы. А какая-то отдалённая вышка, наподобие нефтяной, наоборот, суматошно бежала вместе с поездом.

— …Бишка, фу! — закричала где-то рядом Матильда.

Юра очнулся. Он, оказывается, дома. Лежит на тахте. Наверно, задремал на миг. Потому что в этот миг Матильда представилась ему молодой и рыжеволосой. Она держала ракетку от пинг-понга, на которой весело прыгал беленький шарик. Не очнись Юра, неизвестно, куда бы завёл его дриблинг воспоминаний.

За окном повторился голос Матильды:

— Бишка, ко мне! Ну, кому я говорю!

Матильда. С неё все неприятности и начались.

И ЮРИНА ПАМЯТЬ ПОНЕСЛАСЬ В ПРОШЛОЕ.

Она, эта барынька, то ли из старинного кинофильма про даму с собачкой, то ли из полузабытого стиха («…картину, корзину, картонку…»), оказывается, певала по праздникам на общественных началах. Песня была одна и та же: «Черноглазая казачка подковала мне коня». Забрёл как-то Юра в красный уголок ДЭЗа и обомлел: Матильда — руки в боки, глаза лукаво и озорно сверкают, будто и впрямь молодая казачка, а не осколок прошлого с таксой. Голос низкий, звучный. За роялем сидела Инга Фомина, Матильдина подруга, и вполне прилично возделывала двумя руками клавиатуру. Хотя по виду она была типичная сплетница.

Юре тогда показалось, что эти две подружки стали на правильный путь. Но нет, такие не исправляются. Прибегает как-то Толик, запыхавшись, и говорит: «Матильда хочет наши Лужники прикрыть». И показал то, что ему удалось сорвать с ДЭЗовской стенгазеты:

…не пора ли

Ужасный прекратить футбол?

Вы нашу просьбу не забыли? —

Волнуется пенсионер —

Пока нам окна не разбили,

Разбейте перед домом сквер.

И вторят инженер, учитель,

И ветеран, и пионер,

Взывая к ДЭЗу: пощадите!

Разбейте поскорее сквер.

М. Серебряная.

Матильдин стих, однако, восстановили, хотя, конечно, он был странным, особенно про пионера. Но жильцы забеспокоились — решили, что лучше устроить на пустыре детский городок. Они (в основном бабушки и прабабушки) не оплошали и тоже создали свой стих: «Не хочем мы, чтоб в скверах под окошкими гулял народ с собачкими да с кошкими… и т. д.». Стихи эти в газету не взяли, но созвали собрание жильцов и большинством порешили так: всем миром взять топоры, лопаты, грабли, пассатижи и другие инструменты, взять да и создать на пустыре что-нибудь хорошее для малышей.

И вот как-то утром на пустырь заявились два дядьки. Они принесли доски и попросили юных футболистов не тревожить их, трудяг, своим мячиком. Очень культурно попросили. Руководил строительством песочницы грузный добродушный дядька в синем комбинезоне и с трубкой в зубах — Ян Яныч. Как он своим рубаночком: вжик, вжик! Или: шурк, шурк! Как он своим молоточком с красной (чтоб в стружках не затерялся) ручкой: р-раз! — и гвоздь с одного маху по шляпку уже в дереве. Высшей квалификации труженик. Похож на передовика из социалистической страны, но наш, только «прибалт», как говорил отец.