По ту сторону синей границы - Дорит Линке

– Эз. О. Эз, – кивал в такт Йенси. Это потихоньку начинало бесить.

Дверь со скрипом приоткрылась. В щелку выглянул дед: лицо серое, седые волосы торчат во все стороны.

– Открывай, это я.

– Кто?

– Я. Не гестапо.

– А это что за чучело с тобой?

– Йенси, мой новый сосед по парте. Он из Дрездена.

Дед открыл дверь. На нем был коричневый вязаный жакет с кожаными заплатками на локтях. Мама обновляла их каждый год.

Дед осмотрел Йенси, который стягивал с себя «медвежью» куртку.

– Последний писк моды народного хозяйства?

– Ну… – пробормотал смутившийся Йенси.

Дед побрел в гостиную. Везде валялись изодранные газеты. В квартире было очень холодно и, как обычно, пахло свежим клеем.

– «Остзее цайтунг», «Нойес Дойчланд», «Норддойче нахрихтен», – вслух прочел Йенси названия газет.

– Дед собирает газеты, вырезает статьи и сравнивает, – объяснила я. – Почему ты опять не топил?

Дед обернулся.

– Если каждый будет топить как следует и уголь разбазаривать, ГДР обанкротится уже через три года, а не через десять.

Йенси фыркнул.

Дед строго посмотрел на него.

– Что с тобой?

– Фы-ы-ы зофзе-е-ем гаг мой ба-а-аба кофоры-ы-ыте.

– Вот только саксонца нам тут не хватало! – всплеснул дед руками.

Я закатила глаза.

– Так я же сказала, откуда он!

Дед хлопнул в ладоши:

– А ну-ка, скажи нам: «Дрезден»!

Йенси замотал головой.

– Неа!

– Дед, включи лучше телик. А с шуточкой этой к нему уже в школе приставали.

Дед с готовностью ткнул в пару кнопок.

Мы развалились на диване, завернувшись в шерстяной плед. Из обивки кое-где торчали пружины, но все равно было очень уютно. Я люблю приходить к деду – он рассказывает всякие смешные истории, хотя, бывает, и засыпает посередине предложения. Ну, тогда можно спокойно смотреть телик, никто не мешает.

– «Ритмы берлинского балета», – с энтузиазмом сообщил дед название передачи. – Моя любимая!

Мы открыли тетрадки по математике.

– Ненавижу математику, – заявил Йенси.

– Учиться надо не для школы, а для жизни. Как завещал великий Ленин, – заметил дед, уставясь в экран.

– Ага, – пробормотал Йенси, – слыхали.

Я пихнула его локтем в бок и начала читать задачу вслух:

– «Трудящиеся выходят на первомайскую демонстрацию колоннами по 12 человек. Сколько рядов составят работники предприятия, если их общее число 1176, из которых 48 принять участие в демонстрации не смогут?»

– Меня вычтите, – объявил дед. – Я на такие мероприятия не ходок.

– 94 ряда, – сказала я. – Даже если дед не пойдет.

Йенси хихикнул.

– Ты сегодня разве не тренируешься? – спросил дед, клюя носом.

– Не-е-е, по средам тренировок нет.

– По средам обычно сбор отряда[7], – важно сообщил Йенси. – А часто ты тренируешься?

– Четыре раза в неделю. Может, возьмут в детско-юношескую спортшколу.

Йенси вытаращил глаза.

– Ничего себе! Небось еще олимпийской чемпионкой станешь!

Дед похрапывал в кресле. Из часов высунулась кукушка, прокуковала, но он не проснулся.

– Все, пошли, – сказала я.

На улице шел снег.

На Пауль-штрассе нам встретился Андреас; в волосах – снежинки.

– Ну где вы, я вас обыскался!

Андреас отвел меня чуть в сторону.

– Покажем саксонцу Штази[8]-башню?

– Это еще зачем? – насторожился Йенси.

Андреас махнул рукой на белый двадцатитрехэтажный дом, заметный из любой части города.

– Там живут все, кто в Ростоке в органах работает!

– Да ла-а-адно, – недоверчиво отозвался Йенси. – Тогда б у них вся конспирация полетела.

Андреас хлопнул его по спине.

– А вот сейчас как поедем на самый верх да и плюнем оттуда вниз!

Мы помчались по Аугустен-штрассе и перед булочной Новака повернули в узкий переулок, который вел прямо к башне.

Дверь подъезда была заперта.

– Кого попало не пускают, – сказал Андреас. – А саксонцам вход вообще воспрещен.

Он нажал кнопку домофона нашей классной зубрилы Сабины Мюллер.

– Да? Кто там? – послышался ее голос.

– Это Андреас! – проорал он в микрофон. – Можешь по математике помочь? Что-то не соображу никак, сколько народу на демонстрацию пойдет.

Вначале ничего не было слышно, потом раздалось жужжание открывающейся двери.

– Вот дура!

Мы вошли в лифт, Андреас нажал на кнопку двадцать второго этажа. Пахло застарелым сигаретным дымом. Йенси уставился на мигающую лампочку.

– А чего мы сразу на двадцать третий не поехали?

– Там выход наружу всегда закрыт, чтобы никто вниз не сиганул. А с любого другого этажа выйти можно. Идиотство, конечно, но уж как есть.

Йенси хмыкнул:

– Чтоб вниз спрыгнуть, двадцать второй этаж тоже, небось, подойдет.

Лифт остановился. Пройдя по коридору, мы вышли на балкон и, облокотившись на перила, принялись глазеть на окрестности.

– Вон крепостной вал! – махнул рукой Андреас.

– А вон Мариенкирхе! – сказал Йенси.

– Все, начинаем! – скомандовал Андреас. – Плюем этим гэбэшникам на головы.

Я посмотрела вниз, и голова тут же закружилась. Андреас плюнул в какую-то даму с красной сумкой, набитой продуктами, но не попал.

– Слишком холодно! Слюни на лету замерзают и летят не туда.

Мимо дома шли двое полицейских.

Йенси шмыгнул носом.

– Анекдот знаете? Какие четыре года самые тяжелые в жизни полицейского?

– Начальная школа, – откликнулся Андреас. – Отстой, а не анекдот. Это каждый младенец знает.

Плевок Йенси шмякнулся на стену дома метром ниже.

– Мне холодно.

Я открыла дверь в коридор, и мы пошли к лифту.

Пока мы ждали, Андреас, прислонившись к стене и засунув руки в карманы, спросил:

– Отгадай, саксонец, сколько человек в год сигают отсюда вниз?

Йенси задумался, уставившись на натертый до блеска пол.

– Пять, наверно.

– Э-э-э, не попал! Минимум семеро. Каждый раз, когда обнаруживают стукача из Штази, ну, там, на заводе каком-нибудь, и все уже в курсе, кто стучит, он обязан покончить с жизнью. Это его долг, он бумагу подписывал. И тогда хочешь не хочешь – положено прыгнуть вниз с этой башни.

Дверь лифта открылась, и мы зашли внутрь.

– Врешь ты все, – буркнул Йенси. – Думаете, раз я новенький, так совсем тупой?

Лифт остановился на восемнадцатом, и вошел мужчина с седой бородкой. Он явно не был самоубийцей, потому что собирался ехать на первый. Когда кабина пошла вниз, он рявкнул:

– А вы что тут делаете? Вы же не в этом доме живете!

Изо рта у него противно пахло. Я отдвинулась.

– Мы к Сабине Мюллер, она нам обещала помочь.

– По математике, – встрял Йенси, – с задачкой про первомайскую демонстрацию.

– Сабина Мюллер живет на пятом, – протявкал бородач. – Тут-то вы что забыли? Вас как зовут? Из какой вы школы?

Андреас зажал нос и ткнул кнопку пятого этажа. Потом показал на Йенси и загундосил:

– Это вот он не на ту кнопку нажал. Приехал, понимаешь, из Саксонии, хотел на лифте покататься.

Йенси кивнул.

– Ага-а. У наз у Загзо-о-онии ливдов ваще-е-е не-е-еду…

– Из какой вы школы, я спрашиваю!

– Розы Люксембург, – ответила я.

Бородач смотрел на нас мрачно. Наконец лифт остановился, и мы вышли.

– Фу ты, ну и вонища, – сказала я. – Будто внутри у него что-то гниет.

– Пусть теперь нас поищет, урод! – отозвался Андреас злорадно.

– А чего мы на пятом этаже делать будем? – спросил Йенси.

– Ничего! По лестнице спустимся. Побежали!

Андреас понесся по ступенькам вниз. Но торопились мы совершенно зря: внизу нас поджидал бородач. Мы повернули с лестницы к выходу, а он тут как тут: схватил Йенси за ухо, а Андреаса – за волосы.

– А-а-а! – завопили они хором.

– Так вы еще и врать горазды! Чтоб я вас тут никогда больше не видел!

Он вытолкнул обоих на улицу так, что они чуть не упали.

Я бросилась за ними, он пихнул меня в спину.

– Тебя тоже касается, фройляйн!

На улице Йенси обернулся, потирая ухо.

– Что теперь будем делать?

Андреас застегивал куртку.

– Пошли на киндердром!

– А это что?

– Детская площадка.

Мы зашагали сквозь снег. На площадке по такому холоду было пусто. Мы втиснулись в кабинку деревянного корабля. Изо рта шел пар. Йенси начал растирать руки.

– «Сыновья Большой Медведицы» серию знаете? У меня вся есть. Моя любимая!

– Знаем, конечно. Я отцу недавно вслух читала, но он хочет только Джека Лондона.

Йенси удивленно на меня посмотрел.

– Как это – ты ему вслух читаешь? Он что, сам не может?

– У него винтики малость пооткрутились, – сказал Андреас, но я бросила на него злобный взгляд, и он замолк.

– Можно сделаться побратимами, – предложил Йенси. – Как Харка, сын вождя. А потом его стали звать Токей-Ито.

Я посмотрела прямо в его веснушчатое лицо.

– Мы тебя вообще-то еще толком не знаем!

Андреас постучал пальцем по лбу.

– Ты ж из Саксонии! Какие побратимы, ты что!

– Но я хочу-у-у! Хочу быть с кем-то, не один.