Путешествие на север - Любовь Федорова

Похоже, что сначала они наведались в храм, а потом замешкались за пустырем среди лодочных сараев. Почему пошли туда, а не к пристани, тоже неясно. У сараев они некоторое время топтались на месте, что-то выясняя. После чего двое удалили со своей дороги третьего, забрали у него кошель и документы, если при нем таковые были, опростали содержимое кружек в канал, забрав одни записки с грехами, и отчалили с Чаячьего в неизвестном направлении. Причем, помимо медяков, лежала в береговой глине и тяжелая десятиларовая монета из тусклого золота. Мелочь выбирать из берега Нонор не стал, а десятиларовик подобрал и приобщил к делу. Неуютный храмик на маленьком островке навещали не только рабочие с мануфактур, но и кто-то позначительнее. И у этого значительного человека должна была иметься причина для посещений. Возможно, как-то связанная с записками о грехах и ночным происшествием.

Вернулись разосланные по перевозам помощники и доложили: в ночь убийства лодку на Чаячий нанимал только один человек – темноволосый, в черном плаще, расшитом стеклярусом. Дело было в конце вечерней стражи, в последнюю ее четверть. Причалил он к тем самым шатким мосткам, заменяющим пристань, и велел себя подождать. Перевозчик полночи мерз в лодке, плюнул и вернулся на Рабеж один. Все остальные участники событий если и прибывали на островок, то добирались либо на собственных, либо на краденых лодках.

По опросу свидетелей тоже ничего путного не получалось. Ошка приходил в трактир в начале первой ночной стражи, но там не нашлось лишних углей, чтобы насыпать ему в горшок. Он согласился подождать, пока угли приготовятся, заснул в тепле на видном месте и проспал стражи полторы, а когда вернулся – сразу прибежал обратно, потому что храм уже был ограблен. В трактире третьи сутки догуливала местная свадьба, не все свидетели и по сей день были трезвые, но Ошку они запомнили, потому что украсили его спящего столовой зеленью и сильно от этого смеялись – трактирщик подтвердил. Причем из трактира в храм никто не поднимался, пустырь хорошо просматривался из окна, а вот с другой стороны, от лодочных сараев, легко было пробраться незамеченным.

Случайно ли Ошка ушел так вовремя или намеренно, пока было неизвестно. Что за человек нашелся под перевернутой лодкой – тоже. Приплыл он с Веселого Бережка, но мало ли людей берет лодки на Рабежском перевозе? Они приходят на Рабеж откуда угодно. Хоть с Матолоша, хоть с Приречья. Об обнаружении трупа вывесили уже объявление на тумбе у префектуры, послали запросы в Городскую и Тайную Стражи, но ответа пока дожидались. На завтрашний день решили уже выставить сам труп на площади для опознания.

Инспектор Нонор нарисовал схему преступления на листочке. В схеме этой было больше вопросительных закорючек, нежели установленных фактов. Он посмотрел на то, что у него получилось, встал из-за стола, застегнул воротник плаща и отправился погулять по Веселому Бережку и посмотреть на его обитателей.

С полицейским жетоном в кармане ходить по городу было совсем не то что просто так или на подхвате у Нонора. Правда, внутренний голос напоминал иногда Мему, что обманывать людей нехорошо. Но Мем возражал себе, что он жетон взял не для баловства, а для пользы.

На Рабежском перевозе Мем насчитал семь лодок. По каменной лесенке он спустился к пристани и стал прохаживаться вдоль воды, копаясь в карманах и оглядываясь по сторонам.

– Да надоели уже, – жаловался один перевозчик другому. – Только ко мне человек подошел на Монетный ехать – они шасть ко мне и давай выспрашивать. Рассказывай, дескать, то и это, как ты полночи на Чаячьем мерз. А так вот и мерз. Из-за того мерзавца деньги потерял, из-за этих с префектуры – клиента. Не по темени, так по макушке. Что за невезение?..

– Скоро мост достроят – у нас совсем работы не будет, – пообещал ему товарищ.

Мем приостановился.

– Почем стоит на Монетный и обратно, уважаемый? – спросил он у жалобщика.

– Медяк туда, медяк обратно.

Мем стоял в задумчивости.

– Ну, давайте за медяк в оба конца, коли я вас недолго буду ждать, – предложил сосед.

– Что ты мне работу перебиваешь! – возмутился первый. – Если на Монетном немного дел, так и я за медяк свезу. Только без обмана!

– Мне только зайти и вернуться, я ключ забыл, – сказал Мем. – Согласен я. – И спрыгнул в лодку.

Перевозчик, сопя, развернул суденышко носом в сторону Монетного и погреб против течения.

– Что же, обманывают вас часто? – поинтересовался Мем, когда лодка вышла на середину канала.

– А то, – сказал перевозчик. – Вот давеча вечером тоже. Я его туда, а он обратно обещал и не пришел. Что ли упер чего, да попался – говорят, потом по Чаячьему ночь полиция шастала. Замерз, как собака, даром трудился... А теперь ко мне меднолобые пристают: вынь им да положь, когда отвез, когда вернулся...

– Надо же, – удивился Мем. – Что на Чаячьем воровать? Топляк на дрова?

– Вот и я удивляюсь. Вроде, приличный был господин.

– Может, он на берегу украл, а на Чаячьем скрывался?

– Может, и то.

– А откуда подошел? Или за пазухой чего нес?

Перевозчик оглянулся через плечо.

– Оттуда. С монастыря. Брел по берегу. Издали рукой машет: сюда, мол. Ну, я его и подобрал. Что ж, мне работа не нужна, что ли? А преступник или нет, не мое дело. Пусть в префектуре разбираются. Им там делать нечего, кроме как вопросы задавать. А я им на все их вопросы честно ответил.

– Так монах, раз с монастыря.

– Что ж я, монаха от рабежского гуляки не отличу?

Плащ спереди в бусах...

– Может, он сам гнался за кем?

– На воде туман был, фонарь лодочный в трех шагах не видать.

– Ну, весла-то в уключинах скрипят, не видно, так хоть слышно, – подсказал Мем.

– Эх, пинком его через коромысло! – вдруг озарило перевозчика. – Я же зря его ждал! Он, чтоб мне не платить, сам взял лодку с берега. Или подсел к кому! Точно! Я еще думал, кто там вдоль берега веслами плюхает! Он и был! А я-то, дурень, еще полстражи на его совесть надеялся...

– Стойте! – велел Мем, порывшись в рукаве. – Вот же он, мой ключ. Не надо мне на Монетный! Я думал, я его забыл. Поворачивайте обратно.

– Тьфу ты, – огорчился перевозчик. – Третий день мне не везет. Полушка с вас. За обман.

На пристани Мем забрал полмедяка сдачи и отправился к монастырю, который серой гранитной громадиной устроился на остром носу берега. С севера возле него тек Рыбный канал, с востока – Рабежский. Мем пошел в ту сторону, куда ему показали. На самом деле он представления не имел, что ищет. Просто у него появилось такое чувство, будто он, словно собака-ищейка, встал на след. Зацепился. Мем был уверен, что идет куда следует.

Вдоль топкой кромки, по самому низу крутого берегового откоса, Мема вела раскисшая тропинка. Тростник и прошлогодняя осока в воде были поломаны лодками. Массивные серые стены наглухо отделяли монастырь Скорбящих от веселых кварталов. В этом месте Столицы без всякого перехода жили бок о бок святость и разврат. Границей между ними служила только сточная канава, возле бревнышка через которую Мем и приостановился.

Ага, сказал он себе. Сначала господин Мерой издали рукой машет, и его видно. А потом такой туман, что фонарь лодочный в трех шагах не разглядеть. Что это значит? Это значит, что в банях сливают воду по Рабежскому колоколу – между вечерней стражей и первой ночной. Вот от этой-то воды в полночь всякий раз получается туман втрое гуще обычного. Теперь известно не только место преступления, но и время. Мему стало забавно. Он кое-что вызнал и был очень доволен собой.

Он окинул взглядом глухую высокую стену и стал подниматься с берега к монастырским воротам, где было вывешено расписание служб.

Мем не считал себя человеком особенно религиозным. Он соблюдал, конечно, общепринятые правила, но молиться за весь мир было не его дело. Для такого, он считал, существуют люди более способные и более достойные – монахи. Их труд и их сан Мем уважал, но свою жизнь собирался посвятить совсем другим занятиям. Поэтому про монастырь Скорбящих он знал только то, что именно с него начинался когда-то город Тарген, ставший впоследствии столицей великого государства, и еще то, что регулярно раз в месяц в соборном храме здесь проводят всеобщее покаяние за грехи предков – действо, вне сомнения, полезное, но очень уж длинное и скучное. Сам Мем предпочитал поговорить с Единым приватно, с глазу на глаз, и молитвы прочитать по книжечке, а не толкаться среди прихожан, тщетно пытаясь в общем гуле расслышать хоть половину из произнесенного чтецом или священником.

Поэтому сейчас на пороге обители ему пришлось преодолеть некоторую неуверенность. Вроде бы и являться с немолитвенными целями в монастырь было неудобно, но, с другой стороны, следы давешнего преступления с похищением тыквы и убийством агента Тайной Стражи вели именно в эту сторону. К тому же маленький храмик эргра Датара являлся приписным именно к монастырю Скорбящих.