Край, где Кончается радуга - Николай Полунин

Бесконечный спуск вдруг кончился. По левую руку остался темным пятном никчемушный завалившийся штакетник, они с Ткачом утонули в темном тумане Квартала и тоже очень-очень долго добирались по улице, и всю дорогу Вест думал о ведре с водой. Дома – он и вправду почувствовал себя почти дома – на столе лежало нечто растерзанное, бесформенное, блестящее долгими лоскутками, рассыпавшееся кристалликами, крупинками и частичками. Вона! – заревел Ткач, – вона она проклятущая, это через нее я с тобой пень пнем…” Но Вест ничего не слышал. Он упал на колени, сначала окунулся всем лицом, но подавился, закашлялся и стал пить с ободка, обхватив ведро ладонями и наклоняя. “Воду-то! Воду-то зря не лей! – воскликнул Ткач. – Э-эх…”

Он махнул рукой и полез на полати. Студень успел слегка заветрить. Ткач поставил миску на край стола и сказал сердито:

– Ешь давай, ну.

Город. Перекресток пятой и шестнадцатой. Утро

И это первый из рассказов о Маугли, подумал Вест.

Он лежал животом на широченном подоконнике, разглядывая четырехэтажное здание в конце Пятой улицы. Дом господствовал над суриковыми и серыми крышами суриковых и серых коттеджей и длинных бараков. Первые лучи играли на оцинкованном листе, одиноко новом на пирамидальной крыше, столь же суриковой, как другие. Вест поворочался, высовываясь подальше, чтобы оглядеть, пока можно, улицу и дома, которые станут для него не улицей и домами, а сектором обстрела и ориентирами, и ему придется поливать очередями фигурки, и все это будет до вечера, или пока молодчики Гаты не подгонят танк, или пока не решит вмешаться Стража. Под локтями захрустело стекло. Осколки были, будто раздавили леденцового петушка, разноцветные и тоненькие, как первый ледок. Хорошо, что у них тут везде очень тонкое стекло, подумал Вест. И что комбинезон хорошо.

Раму высадил Ларик. Они ввалились сюда полчаса назад, запыхавшиеся, шатающиеся от усталости. Вест еще снизу заметил красивый витраж, и войдя первым, остановился завороженно в столбе цветного света. На лестнице шумно засопел Ален, и Дьюги застучал своей деревяшкой, и заклацали оружием остальные, а потом подошел белый, без обычной своей ухмылки, Ларик, бормотнул недовольно: “Ну, чо стоишь-то”. – и ударил дважды прикладом пулемета по брызнувшим стеклышкам, выломал раму, грохнувшуюся на мостовую, и Вест подумал: как же так, ведь наверняка засекут, но спохватился, что теперь, наверное, все равно.

Вест еще раз посмотрел на дом. Да, местечко ничего себе. Так и зовет посадить туда троих – четырех с пулеметами или с этими, как их, чудными трехствольными ружьями (а вообще-то дьявольская игрушка, особенно третий ствол, реактивный…), а лучше поставить на верхнем этаже орудие, да только как его туда вкатишь по лестнице, узкой, крутой, мрачной, воняющей кошками. Не в том, конечно, дело, что мрачная и воняет, а в том, что крутая и узкая. И наверху там наверняка не просторный зал, а крохотные каморки, сообщающиеся стиснутыми – не разойтись – коридорчиками, окошки низехонько, по одному на каморку, и перила – выщербленные грубые бруски на расшатанных железках – качаются, скрипят и того гляди отвалятся совсем… И хотя домик, несмотря на все, привлекателен, лезть туда никому не следует, потому что рядом, двести метров всего, и рамку не поднимать, стоит домик другой, в три, правда, но высоких этажа, с прекрасными пологими пролетами и широкими дверьми, и местечко здесь уже занято – ребята выправляют станины, корябая голубые изразцы пола.

Красивый особняк. Растрескавшийся зеленелый мрамор и стершаяся позолота, и цветные полукруглые витражи, и высокие сводчатые потолки… Остатки, подумал Вест, Вот именно, остатки, а никакие не “памятники раннего зодчества Края”, как толковал Крейн-самоучка. Ажурные полуобвалившиеся мостки над заболотившимися канальцами, сгнившие беседки, похожие на пагоды, мозаиковые фонтаны, облупленные, недействующие, овальные бассейны, бассейны которых забиты дрянью – уже засохшей и закаменевшей. Откуда они, каков был мир, погребенный под прямыми, как разрезы, рядами коттеджей, блокгаузов, форт-хаусов бетонных, прищуренных, словно доты, словно они вцепились в землю, не свою, отнятую… И это было не медленное наступление, нет. Город появился сразу, скачком, он не подминал под себя прежнее, он просто не посчитался с ним. Вест вспомнил виденный на Двадцать девятой, кажется, улице павильончик из старых. Павильончик жалобно торчал ногами, изумительной резьбы балками из серой стены, вставшей именно так, а не иначе, согласно затерянному в веках глобальному плану общей застройки, непонятному, обескураживающему нелепой жестокостью и механичностью.

Подошел Наум.

– Ну, решился, Человек? – в острых глазах его подрагивало, трусил Наум. – Ты давай решайся, а то хана.

Трусил, трусил синенький, от него даже спиртным несло, где только приложиться успел.

– Ты, слышь, давай не молчи, ты говори, сделаешь их или как? Или нам снова одним отдуваться?

– Дома очищены? Люди ушли? – спросил Вест.

– Какие Люди? А, жители… Ушли, ушли, ты давай лучше…

– Все ушли?

– Тьфу ты! С тобой о деле… Почем я знаю, все или не все, предупредили всех, а кто там, что там, – это не мое дело. Нашел о чем думать.

Вест сдержался.

– Кто предупредил? – спросил он.

– Я! – заорал Наум. – Я предупреждал, доволен? – Комбинезон у него на груди вздулся, псевдии при возбуждении стремились распрямиться, и зрелище было не из приятных. – Всех!

Всех твоих дорогих шлюх с их недоносками, всех трясучих юродивых, всех слюнявых…

– Заткнись, – велел Вест. – Сейчас же снаряди троих, чтоб обошли все дома.

– Да я! – начал Наум.

– Молчи. И поди-ка с ними тоже. Оставишь по одному на перекрестках, сам на площадь. Будете смотреть.

Наум постоял немного, покипел, потом шаркнул, кликнул Коротышку с Мятликом и того маленького Ткача, вечно оглаживавшего свою новенькую “зажигалку”. Они ушли.

Да, ребята, подумал Вест. Темные вы у меня. Спасибо, если хоть Город собственный знаете, а то – один – два квартала, да дорогу на комбинат и обратно. И все. Темные… Наверняка, где Восточная Трасса, не знаете. Даже Наум не знает. Казалось бы, ясно – на востоке, но нет никаких трасс на востоке, Джутовый Квартал на востоке. Путаница с Трассой получается. Местное тут в названии нечто замешано, из преданий, из изустных историй, фольклорное нечто либо жаргонное. И сколько километров или сотен километров, или тысячи километров по Восточной Трассе до Океана, не знаете. И действительно ли к Океану по ней, а не по “хитрой” Седьмой, например, улице, которая уходит в скалы, и всегда перекрыта Стражей с разрядниками на цепях. Вы даже что непосредственно за Занавесным хребтом не знаете. И я вот из-за вас ничего не знаю. Эх, хорошо бы, действительно, затесаться в Стражу, но ведь там народ дошлый, там уйма всякой техники, это ведь куда деваться, это не военные даже дела, а мощь аппарата, фундамент. Нет, в Страже меня живо расколют, нечего мне там искать. И Большой Детектор, и психогеника, и Усвоение обветшалое – все тут. Нельзя мне в Стражу, я только колесников лопушистых гожусь дурить…

Город. Двадцать четвертая улица

Дом был огромен. Причудливые башенки высвечивала блеклая луна, от которой шли такие же блеклые, неверные тени. Из-за них фасад легонько плыл перед глазами, а может, Вест просто вымотался. Он поднял голову, выискивая очертания Лунной Женщины, но там было бело, и пятна неправильной формы ни во что не складывались.

– Господин… Пожалуйте, господин.

…Старикашка Сто пятый появился на пороге Наумовой хижины минут через тридцать после того, как утомленный рассказом Наум захрапел. Вест не уснул. Он сидел, обхватив колени, и думал о мире, про который узнал сейчас некоторые из его тайн. Страшных тайн. Страшненьких. А сколько Наум не сказал, а сколько наврал, сколько не знал?.. Сто пятый вызвал Веста, отрекомендовался дрожащим шепотом и принялся делать знаки, могущие быть истолкованы как просьбу следовать за ним и, одновременно, готовность услужить во всем. Вест как должное воспринял и восхождение на Чертову Щель, и головокружительный спуск по тому самому обрыву, где вчера вечером видел своими глазами отвесную стену.

Ну, ладно, думал Вест, не заметил и ладно. И плевать. Да, Наум предупреждал, будут интересоваться. Уже, значит, заинтересовались? Куда же он меня… Черт, жалко, пистолет у, Наума обратно не вынул. Ничего. Как это, независимая информация, ой, как нужна! А Наум – он Наум и есть. И черт с ним. Но. однако как-то слишком мирно мы идем, я по-иному как-то представлял…

Вест снова вгляделся в Сто пятого. Ткач. Старенький, синенький. Идет, бормоча под нос, то ли злорадствуя, то ли причитая. Он и в Квартале все бебекал вокруг дома. Но Наум отмахнулся, сказал: Дживви-дурачок, – а кто такой Дживви?

В переулке взревело. Если бы всю дорогу не молчали будто вымершие дома, и не шмыгали одни в лунном свете поголовно серые кошки, Вест сказал бы, что это мотоцикл. Мощный. И не один. Старикашка Сто пятый моментально сжался, дернулся туда-сюда, метнулся к затопленной тьмою стене и замер там, едва слышно пискнув. Вест сообразил, что надо живее убираться, но успел лишь шагнуть – и они пролетели мимо.