Взрослые игры - Тереза Тотен

После школы я направилась прямо в парк. Я выглядела очень печальной.

Нельзя было ручаться, что сестра Роуз не отправится прямо за мной в школьном автобусе или как-нибудь еще.

За оранжевыми розами и как раз перед желтыми кустами осталось пятнышко голой земли. Я вырыла линейкой ямку, затем сложила открытку и закопала ее. И перекрестилась. Не быстрым движением прямо перед грудью, а размашисто – просто на всякий случай.

Я помолилась. Не за отца.

За Марию-Катерину.

Я молилась о том, чтобы Господь в своей бесконечной мудрости нашел способ сделать мистера Сазерленда моим отцом. И чтобы он сделал это, не причиняя вреда миссис Сазерленд, которая была довольно милой, или Марии-Катерине, моей самой лучшей подруге, или моей матери, которая и так уже ужасно страдала. Спасибо большое. Аминь.

Я много молилась, когда мне было десять. С тех пор я не молилась ни разу.

4 октября, воскресенье

Оливия

Это должно было стать вечеринкой для избранных, и раньше для Оливии это имело значение, по крайней мере, отчасти. Но не теперь. Сьюз Ширдаун и Эмили Вонг устраивали тусовку по случаю дня рождения Алехандры Морены, чьи родители оставались в Колумбии. Лучшие ребята из Вэйверли и Ригби, партнерствующей с Вэйверли школы для мальчиков, собирались туда. Алехандра была безобидна и мила в своей особой незаметной манере. Иначе говоря – скука смертная. Но Оливия отказалась идти не поэтому.

Она не раз бывала на таких вечеринках, устраивала такие вечеринки, рулила ими. Оливия вздохнула, проглотила таблетки и отправилась бродить по пентхаусу. Она всеми силами боролась за то, чтобы восстановиться в двенадцатом классе именно в Вэйверли, а не где-либо еще. Отец, как делал это для нее всегда, сгладил все острые углы, и восстановление прошло без вопросов. Почему она была так одержима возвращением? Она не могла вспомнить. Это не имело значения. Оливия сохраняла дистанцию, но когда было нужно, имитировала образцово-показательное хихиканье и взвизги поддельного ужаса, притворное негодование и притворную симпатию – все фирменные знаки любой частной школы для хороших девочек. Это было просто.

Оливию смущало то, что она чувствовала себя намного старше других девочек. Конечно, некоторым из них было уже восемнадцать, но, скользя по коридорам Вэйверли, Оливия чувствовала себя сорокалетней. Желания участвовать в вечеринке это не прибавляло. А отсутствие свиты отбивало его окончательно. У Оливии больше никого не осталось. Ее бывшие лучшие подруги, Анита, Гвен и Джессика, уехали учиться в колледж. О, конечно же, они послали друг другу цветы как по расписанию и все еще время от времени обменивались эсэмэсками и переписывались, но только на Фейсбуке, так что… сами понимаете. Оливия не могла показаться на вечеринке в одиночестве. Ей нужна была по крайней мере одна подруга. В двенадцатом классе не нужна толпа подруг, оставим это для десятиклассниц. Одной будет достаточно, одной потрясающей девушки, и Оливия была практически уверена, что Кейт подойдет. Вместе они сделают пару правильных выходов на избранные вечеринки.

Она взглянула на свои часы – отцовские «Ролекс». Очевидно, в этом году мужские часы были все еще в тренде. Оливия сама дала начало этому тренду прошлой осенью. У ее отца была обширная коллекция, но он носил только «Картье», которые подарила ему мать Оливии. Кейт никогда не носила часов. За исключением этого она была полностью в тренде, а может, и впереди него. Хороший знак. А ее кажущееся равнодушие к подобной ерунде было еще лучше.

Уже прошел месяц, а Кейт не прибилась ни к одной клике, хотя большая их часть явно была не прочь заполучить ее. Опытная, начитанная и красивая – хороший расклад, но бедность и таинственность притягивали уроженок Вэйверли как валерьянка – кошек. Кейт переходила из аудитории в аудиторию – неизменно вежливая, иногда забавная – и, кажется, не обращала внимания на их предложения. Но через час она должна была прийти сюда, и Оливии это было приятно. Возможно потому, что Оливия чувствовала – Кейт тоже была «слишком стара» для своего возраста. Что-то заставило ее повзрослеть. И это сближало их.

Все налаживалось.

И тем не менее, дабы подкрепить свою уверенность в этом, в 6:50 она направилась в свою комнату к импровизированному алтарю. Зажгла свечу с ароматом лаванды и установила золотое распятие, которое дала ей Анка. Почти все, что Оливия знала о Боге и Библии, было почерпнуто из бессвязных разговоров с соседкой по комнате в Хьюстоне, от Анки и из передач Христианского телевидения («CTS – телевидение, в которое можно верить!»). В итоге пресвитерианство слилось с баптизмом и вдобавок причудливо смешалось с католичеством. Оливия уже почти что забросила молитвы, но ей все еще нравилось зажигать свечу.

В дверь позвонили. Она услышала, как, шаркая, Анка направилась открывать. Оливия задула свечу, проверила в зеркале улыбку и вышла поприветствовать свою новую лучшую подругу.

4 октября, воскресенье

Кейт

Я села в метро. Ненавижу метро. Оказываясь в общественном транспорте, я чувствую себя нищей. Если бы у меня был выбор, я бы ходила в школу пешком, но от Чайна-тауна до верхнего Ист-Сайда почти два часа пути. Два часа и две разных планеты. Иногда мне приходилось добираться домой пешком. В плохие дни. Оливия жила всего в паре кварталов к югу от школы. Отлично.

Меня поприветствовал консьерж, выглядевший, словно карикатура из «Нью-Йоркера». «Меня зовут Афтаб» был облачен во все регалии верхнего Ист-Сайда: шляпа, золотая тесьма и медные пуговицы на униформе – этот наряд не стал со временем лучше.

– Мисс Самнер ожидает вас, мисс О’Брайан.

Афтаб бегом ринулся вокруг стола к лифту и нажал на кнопку с буквой «П». Должна ли я дать ему на чай?

– Спасибо, сэр, – сказала я закрывающимся створкам.

Я вздрогнула, когда двери лифта разъехались. Матерь божья, это был пентхаус! Мне открыла женщина славянской внешности. Кажется, она обрадовалась, увидев меня.

– Добрый вечер, привет! Меня зовут Анка. – Когда она улыбалась, верхний левый резец сверкал золотом. – Проходите, пожалуйста.

Тучное тело Анки венчала сильно вытянутая вверх голова. Этот довольно экстравагантный оптический эффект лишь усиливался прической: плохо окрашенные, черные как смоль волосы были зачесаны на макушку. Казалось, волосы парят над ней, как восклицательный знак.

Она мне сразу же понравилась.

Оливия возникла как будто ниоткуда, а Анка исчезла в никуда. Я по-прежнему стояла, словно пригвожденная к мраморному полу.

– Давай, давай! – Она взяла меня за руку. – Ты ела? Я не ела. После окончания смены у меня не осталось на это времени.

– Да.

– Ну, боюсь, тебе все равно придется угождать Анке. Она наготовила еды на польскую армию. – Оливия склонилась ближе. – Это вроде лакмусовой бумажки. Анка ставила этот эксперимент на всех моих друзьях: веганах, тех, кто страдал булимией, расстройством пищевого поведения или непереносимостью лактозы, или просто не ел продукты с глютеном.

– Не могу винить ее за это.

– О, я тоже! Все это такая скука, ведь правда?

Оливия стиснула мою руку и протащила меня через прихожую в комнату, которая, казалось, парила над Центральным парком.

– Вау.

Мой взгляд скользнул по пухлым встроенным диванам в притопленной в пол гостиной, декорированной неброским камнем и необработанным деревом. А картины! Словно прогулка по Музею современного искусства.[5] Мраморный пол прихожей уступил место сланцу и мягким серым и карамельным тонам сидений. Сверкающее стекло и теплая желтая подсветка были словно отражением безмолвных огней парка напротив.

– Это так романтично.

Оливия оглядела комнату, будто видела ее впервые.

– Ты понравишься моему папе!

– У вас большая квартира?

– Я не знаю. – Оливия пожала плечами. – Тут три спальни, кабинет отца, кухня и кладовая, три… нет, три с половиной ванных комнаты. – Казалось, она мысленно строит план этажа. – И комната Анки, конечно же. Всё.

Боже, я могла бы вселиться сюда, и никто бы и не заметил.

– А я уж думала – не увижу ничего круче лифта.

– Не смеши меня.

– Защитная реакция. Привычка, – пояснила я. – Обезоруживаю обаянием. И не говори, что я тебя не предупредила.

– Своевременное предупреждение. Кстати, об обаянии, ты не видела этого мега-финансиста? Ты ведь работаешь в администрации, верно?

– Директора по связям с общественностью? Нет. Пока нет, я прихожу и ухожу, до того, как появляется он. Но я тебе ручаюсь, это какой-то сексуальный тайфун. Дрейпер поменяла духи, а Колсон и Шупер обе купили помаду новых оттенков и постоянно поправляют макияж.

– Ха! Вот это круто. – Она улыбнулась? Оливия Самнер улыбалась не часто. – Давай, идем в капитанскую рубку, к Анке на кухню.