Проклятая шахта.Разгневанная гора - Хэммонд Иннес

Он снова рассмеялся:

– Mais non, ton vieux – je pariais toujour le francais quand j'etals en Afrique1. [ Нет. Старина, когда я нахожусь в Африке, я всегда говорю по-французски.]

– Или по-немецки, – добавил я.

Кто он такой, чтобы упрекать меня за то, что я дезертировал, этот жулик и негодяй, полуфранцуэ-иолушотландец.

Набежала волна, и ее белый гребень лизнул борт шлюпки, замочив мне рукав и брызнув в лицо водой. Мы подошли уже совсем близко к берегу. Я уже видел крутой песчаный откос, переходящий в скалы. Будь они все прокляты! С какой стати я должен отдавать им мои денги?

– Ты знаешь, сколько мне нужно было времени, чтобы заработать две сотни долларов? – спросил я.

– Нет, да и знать не хочу, – услышал я в ответ.

– Два года, – ответил я. – Два года в угольных шахтах возле Флоренции. Почти полмиллиона лир. Да еще за обмен заплатил Бог знает сколько.

– Ну и дурак! – презрительно бросил Малиган. – Мог бы заработать столько же за одну поездку, если бы работал с нужными ребятами в Неаполе.

– А эти деньги заработаны честным образом, – ответил я, украдкой взглянув на него.

Он внимательно за мной наблюдал, по-прежнему держа пистолет за ствол. Он, должно быть, заметил мой взгляд, потому что его рука сжала оружие еще крепче.

Я чуть-чуть переместил руку, так что теперь она оказалась совсем рядом с его сапогом. Потом посмотрел на волны, которые набегали на песчаный берег, впитываясь в песок. Корма шлюпки приподнялась. Мы были уже совсем близко. Отчетливо слышалось, как откатывается волна прибоя. Я повернулся так, чтобы освободить руки. Одно движение – и он окажется в воде, и тогда посмотрим, у кого будут деньги. Мои пальцы скользили по мокрой резине его сапог. Я напряг спину. И в этот момент корма снова приподнялась вверх, и я услышал голос Малигана:

– Хорош, ребята, причаливай. – А потом он посмотрел на меня и сказал: – Mais avec toi, mon petit, je ne cours pas des chances'. [ А что до тебя, малыш, то тут я предпочитаю не рисковать (фр.)]

Рукоятка пистолета поднялась и опустилась. Голова моя треснула, словно разбитое яйцо, и наступила полная темнота.

Когда я пришел в себя, мне казалось, что я лежу в своей койке, мучаясь похмельем. Мне было так уютно, и голова привычно болела. Стало холодно, и я пошевелился, чтобы натянуть на себя одеяло. По никакого одеяла не было. Легкий ветерок шевелил волосы у меня на голове, а ноги были мокрые. В голове стучала боль, а рядом шлепались о берег волны, словно приводя в движение этот молоток у меня в голове. Я перевернулся на спину и открыл глаза.

Звезды наверху в небе начали меркнуть, уступая место бледным лучам утреннего света. Я пошевелил руками и понял, что лежу на песке. В берег ударилась волна, залив мне ноги и снова отозвавшись болью в голове. Я сел, застонав от усилий, и огляделся. Я сидел на желтом песке, вытянув ноги, на самой линии прибоя. Набежавшая из полутьмы волна разбилась белой пеной, залив меня до пояса.

Выкарабкавшись наверх, подальше от надвигающегося прилива, я осторожно пощупал голову. Сквозь спутанные волосы пальцы прощупали огромную шишку над левым ухом и еще одну на самом затылке. Посмотрев на пальцы, я увидел запекшуюся кровь пополам с песком. Какое-то время посидел там на песке, сжав голову руками и пытаясь собраться с мыслями. Я, вероятно, нахожусь в Англии, в Корнуолле, и у меня – да, точно, у меня пять фунтов. Пять фунтов и абсолютно не на что опереться. Ничего себе возвращение в родные края. Меня вдруг охватил ужас, я быстро расстегнул «молнию» на кармашке для денег и достал оттуда пачку бумажек. Это была туалетная бумага, которую туда сунули вместо моих ста пятидесяти одного фунта. Дрожащими руками я перебирал листки в поисках пяти фунтов, которые эта свинья Малиган оставил, по его словам, мне. Один за другим я отделял листки туалетной бумаги и пускал их по ветру. Снова обыскал кармашек для денег. Там было пусто. Потом проверил карманы куртки. Ничего. И наконец в правом кармане брюк я их нашел. Это была жалкая тоненькая пачка сложенных бумажек, мокрых и запачканных. Но Боже мой, как я был счастлив, когда их нашел! После того как я решил, что остался вообще ни с чем, эти пять грязных бумажек казались огромным богатством.

Я положил их в кармашек на поясе и с трудом поднялся на ноги. Я чувствовал слабость, и меня слегка подташнивало. Скалы качались и наползали друг на друга, Я подошел к воде и стал промывать раны на голове, пока их не стало саднить от соли. Потом повернулся и пошел, увязая в песке, вдоль изгиба залива.

Серый холодный рассвет наступал медленно и неохотно, открывая широкий берег залива. Самая дальняя его оконечность выдавалась в море, заканчиваясь нагромождением скал. За этим мысом притаилась деревушка Сеннен-Коув. Задул северо-западный ветер, и на море кое-где появились барашки. Не успел я обойти залив и до половины, как нал горами поднялось солнце – воспаленно-красный диск, едва различимый за низкими облаками, которые появились на небе вместе с рассветом. Прошло несколько минут, и солнце скрылось совсем. Воздух был по-осеннему прохладным. Я остановился и обернулся назад. Черные гранитные скалы, которые я только что оставил позади, были затянуты облаками. Туман густел на глазах и опускался вниз, полностью скрывая северную оконечность залива. В течение всего нескольких минут он окончательно спустился на землю, так что теперь я шел в какой-то серой пустоте, мир сузился для меня до предела – я ничего не видел, кроме песка, и ничего не слышал, кроме шума прибоя. Влажный холод тумана, словно мокрое одеяло, давил на мою сырую одежду, пронизывая меня до самых костей. Так вот она, Англия! Мне вспомнились солнце и голубые небеса Италии. В тот момент были забыты грязь, мухи, нищета, жестокие насмешки итальянцев и даже одиночество. Я горько пожалел, что уехал оттуда.

Глава 2. В ШАХТЕ ДИНГ-ДОНГ

Я потому так подробно описал свое возвращение в родной Корнуолл, что, подобно увертюре к опере, оно самым тесным образом связано с последующими событиями. Поскольку сам я был изгоем, мне неизбежно суждено было оказаться в обществе людей, стоящих по ту сторону закона. В то время, нужно признать, мне казалось, что я являюсь жертвой самых невероятных и трагических случайностей. Однако теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что это были не случайности – все было закономерно, каждое событие было естественным следствием предыдущего. С того самого момента, когда я решил принять предложение Дэйва Баннера вернуться в Англию на «Арисеге», я вступил на путь, который привел меня с ужасающей прямотой в Крипплс-Из. [Название постоялого двора, означает примерно следующее: место отдохновения калеки (англ.)] Возможно, все это напоминает фантастику, но есть ли на свете что-нибудь фантастичнее самой жизни? Меня порой раздражают люди, которые сидят себе в своих уютных креслах и ругают, обвиняют художественные произведения в отсутствии правдоподобия. Я прочел все, что только возможно, начиная от сказок Киплинга и кончая «Войной и миром», – именно таким образом я получил образование, но пока еще не встречал книги более фантастичной, чем рассказы, которые мне приходилось слышать в шахтерских поселках Скалистых гор или на золотых приисках в Кулгарди. И тем не менее я должен признать, что, если бы мне сказали, когда я шел по окутанной туманом дороге в Пензанс, что я прямым ходом направляюсь к самой страшной катастрофе, которая только может произойти на шахте, и, более того, что я окажусь в самой гуще печальной истории безумия и алчности, да еще связанной с моим собственным семейством, я бы никогда этому не поверил. Прежде всего, я был слишком поглощен своими несчастьями. Я так мечтал вернуться на родину. Впрочем, это желание свойственно каждому корнуольцу. Он мечтает о том, как ему неожиданно повезет, он вернется домой и будет хвастаться своим богатством в родном шахтерском поселке и без конца рассказывать о том, где побывал и что с ним случалось. И вот теперь я вернулся в Корнуолл, но как? Бесправным и одиноким, к тому же без пенни в кармане. Не было, мне кажется, человека более одинокого, подавленного и напуганиого, чем я. А вокруг было уже не голубое небо Италии, а глухое безмолвие тумана. На дороге не было никакого движения. Все было мертво, холодно и мокро. Невольно вспоминались старинные байки шахтеров, разные суеверия, о которых постоянно толковали у шахтерских костров. В то время я считал, что все это глупости. Гномы и великаны, Черная Собака, Мертвая Рука и еще масса других полузабытых поверий – здесь, на утопающей в тумане дороге в Пензанс, они казались вполне реальными. Были моменты, когда я готов был поклясться, что меня кто-то преследует. Но это было исключительно плодом моего воображения. Оно же заставляло меня шарахаться от собственной тени, когда солнце вдруг пробивалось сквозь туман.