Полтергейст - Ежи Довнар

(В это время молчавшая всю эту сцену Ольга Лохтина встаёт со своего места. На ней холщовое платье, на голове белый цилиндр-клобук, на шее множество книжечек с крестами. Она подходит сзади к Распутину и обхватывает его за шею).

Лохтина: А я вот, если б посягнули на тебя, дорогусенька ты мой, защитила б тебя да всем своим телом! Сосудик ты мой благостный! Бородусенька! Мой бог Саваоф!

Распутин: Отстань, сатана! (отрывает её руки от своей шеи и отбрасывает со всего размаху на пол).

Лохтина: И всё же ты мой! И я знаю, ты меня любишь!

Распутин: Ненавижу я тебя, сволочь!

Лохтина: (быстро поднимается на ноги, опять подбегает к Распутину и обхватывает его голову) А я к тебе опять приложусь!

(Распутин ударяет её так, что она отлетает к стене).

Лохтина: Ну, бей же! Бей! Бей!

Шаховская: (бросается в Распутину) Григорий Ефимович! Григорий Ефимович! Да оставьте Вы в покое эту женщину. Она ведь сумасшедшая. Она ведь так и не извлекла никаких уроков из тех трагических дней, которые обрушились на наши головы (и более спокойным голосом). И вообще, бросьте Ваши гаремные замашки из прошлого и лучше переключитесь на что-нибудь другое. Вот, послушайте лучше балладу, которую – был такой поэт Дмитрий Кедрин – сочинил про Вас, кажется, в 1935 году. (В руках у неё появляется гитара, звучит баллада).

В камнях вылуща, в омутах вымочаСтылый труп отрыгнула водаОт Григорий осталась ЕфимычаВсё про всё – лишь одна борода.Дух пошёл. Раки вклещились в бородуПримерзает калоша ко льдуДва жандарма проводят по городуЛошадь с прахом твоим в поводу.И бредут за санями вдовицамиМать-царица и трое княжонПомнишь, баба твоя белолицаяГоворила: «Не лезь на рожон!»Нет! Поплёлся под арки РастрельиныС посошком за горючей мечтой.Слушай, травленный, топленный, стреляныйЭто кто ж тебя так и за что?Не за то ли, что кликал ты милкоюТу, что даже графьям не ровня,Что царицу с мужицкой ухмылкоюТы увёл, как из стойла коня.Слизни с харями ряженых святочныхС их толпою равняться тебе ль?Всей империи ты первый взяточникПервый пьяница, первый кобель.Помнишь, думал ты зорькою тающей:Не в свою я округу забрёлГришка! Гришка! Высоко летаешь тыДа куда-то ты сядешь, орёл?Лучше б травы косить. Лучше б в девичьейЩупать баб да петрушку валять,Чем под нож дураков ПуришкевичейБычье горло своё подставлять.Эх, пройтиться б теперь с песней громкоюВ заливные луга, где косьба.Хоть и в княжьих палатах – да с фомкоюУкокошили божья раба.

(Песня закончилась. Из глаз Распутина полились слёзы, слёзы боли, отчаяния и бессилья. Он утирает краем рукава глаза).

Распутин: Растрогала ты меня, Евгения. Только больно не за себя, больно за Россию и за ту, что была, и за то, что в ней творится сегодня. Нет у неё будущего. Растащат её по кусочкам и погубят. Погубят великую Россию. По сравнению с нынешней Россия моего времени была детским садиком. Конечно, и убивали, и резали, и взятки давали, – всё, как сейчас – но только не так предательски и не так жестоко, да и не в таких масштабах. И национальная политика была жёсткой, но в моё время Россия была пионерлагерем по сравнению с бандитским синдикатом, каковым она стала сейчас. В одной песочнице могли спокойно играться и христиане, и инородцы. Впрочем, в поздние советские годы, когда наступил атеизм, – тоже, правда, тогда уже все верили только в одного человека. В человека-тирана и дьявола… Да, хорошую ты песню спела, Евгения, но причём тут фомка, не пойму никак.

Шаховская: А чего тут непонятного? Это образ, образ врага Вашего, который подло, в спину направил смертельный для Вас удар.

Распутин: Между прочим, этот смертельный удар или, как ты говоришь, образ я чувствую витающим где-то здесь и сейчас.

Шаховская: Бросьте, мало ли что может показаться. Ну да Бог с ним, с этим образом. Что случилось когда-то, того уж не изменишь. Вы вот лучше, Григорий Ефимович, вспомните этих чудных дедушку с внучкой, которые, как выяснилось, родные нам с Вами люди. Через столько лет – и вдруг обнаружились. Это надо же. Хоть бы зашли сюда ещё раз, что ли. Кстати, я слышу приближающиеся к нам шаги. (прислушивается) Точно. Пора всем по своим местам.

(Все быстро садятся на стулья и восстанавливают позы, в которых они находились изначально. В зал входят Старик и Внучка).

Внучка: Так почему тебе сказали, что яблоко от яблони не далеко падает?

Старик: (останавливаясь возле фигуры Шаховской, в задумчивости) А потому что отец мой, как оказалось, был тоже уличён в шпионаже и также, как и его мать, ни то в пользу Германии, ни то Польши. И опровергнуть это сейчас уже не представляется возможным. Так с этим клеймом они и покоятся на том свете. Правда, позже я узнал, что дело против Шаховской было сфабриковано контрразведкой, и когда она служила в Киевском ЧК, многих причастных к её аресту ей удалось разыскать и расстрелять, но вот уцелеть самой не удалось.

Внучка: Хэмингуэй, а давай сфоткаемся вместе с нашей прапрабабушкой. Фотка-то будет уникальная. Пошлём её на тот свет Его Императорским Величествам, вот удивятся – сейчас по Интернету через киберпространство такое вполне возможно.

Старик: Ладно, не кощунствуй, становись рядом со своей прапрабабушкой и сделай «smile» (достаёт фотоаппарат, делает снимок). Кстати, как родители? Не помирились ещё?

Внучка: И не думают. Отец, похоже, ушёл к другой женщине, и возвращаться, я так полагаю, не собирается.

Старик: А ты на них подействовать разве не можешь?

Внучка: На фиг мне это сдалось. У меня своих проблем выше крыши.

(В зал входит очередной посетитель. Это молодой человек с сумкой через плечо. Оглядывается вокруг, рассматривает «тайную вечерю» в центре зала, затем подходит к старику и с явным среднеазиатским акцентом спрашивает).

Шамсулло: Вот эти участники застолья мне понятны, а не подскажете, в каком зале выставлены известные партийные и политические деятели?

Старик: Через два зала по ходу налево. А вас кто именно интересует?

Шамсулло: Я приехал из Таджикистана. Зовут меня Шамсулло. Мне сказали, что здесь где-то выставлен наш президент Эмомали Рахмон.

Старик: Ваш президент? Рахмонов. Почему Вы говорите Рахмон?

Шамсулло: А потому, что он отказался от русского окончания и официально объявил через все наши представительства об изменении своей фамилии.

Старик: Интересно, не слышал об этом. Насколько я знаю, фигура его была изготовлена, но несколько лет тому назад она сгорела, а, точнее, расплавилась во дворе Аничкова дворца. Там возник пожар, в результате которого погибло более ста экспонатов. Об этом сообщали в «Новостях» и в прессе. Фигуры были выставлены в специальном шатре и, похоже, сгорели по чьему-то злому умыслу.

Шамсулло: Жалко президента. Я исключительно правоверный мусульманин но, как все восточные люди, верю в плохие предзнаменования. Дай ему Аллах, конечно, сто двадцать лет жизни, но – Вы наверно знаете – есть такая примета, что когда куклу или изображение человека портят, протыкают ножом или сжигают, то самого человека ждёт болезнь, а может даже и смерть. Вот читал я где-то, что в городе Глухове, на Украине, по приказу Петра I в 1708 году за измену казнили восковую фигуру Мазепы. А ровно через год он умер.

Старик: А откуда у Вас такие познания?

Внучка: (перебивая и обращаясь к Старику) Я немного порисую, не возражаешь? (Тот кивает головой. Внучка садится на свободный стул, раскрывает папку с бумагами, достаёт карандаши, начинает рисовать).

Шамсулло: Я заканчивал исторический факультет нашего Душанбинского университета, а потом увлёкся живописью и учился в студии у нашего известного художника Олима Камолова, читал книги по искусству, но денег это не приносило и пришлось ехать сначала в Москву, потом в Петербург, искать какую-нибудь работу.

Старик: Ну и кем же Вы сейчас работаете?

Шамсулло: Как и большинство наших гастарбайтеров, работаю на стройке, покрываю крыши на домах жестью, крашу их. Это сейчас. А перед этим в Москве работал, как художник, в группе «Tajiks-Art».

Старик: Не слышал про такую. И что же вы там рисовали?

Шамсулло: Делали копии или, как ещё говорят, кальки с Энди Уорхола, Марка Ротко, других экспрессионистов.

Старик: М-м-м. Серьёзно. А что потом делали с этими копиями?

Шамсулло: Как что? Продавали.

Старик: И большие деньги имели с этого?

Шамсулло: Копейки, если не сказать, ещё меньше. Знаете, сколько стоит подлинник, например, Ротко?

Старик: Возможно, догадываюсь.

Конец ознакомительного фрагмента.