Оскал Анубиса - Виктор Бурцев

— Эй… — выдавил из себя Енски. Удивительно, но араб живо откликнулся на этот возглас.

— Ваша чемодан! — заявил грузчик и бухнул растерзанный багаж к ногам профессора. — Очень слабый замок. Очень слабый. Плохой. Приносим свои извинения от наш аэропорт.

— Что это?! — побагровел Енски.

— Ваша чемодан, — ответил араб и оскалился. — Другие принесут еще ваши вещи. Кое-что упало.

— Где начальник аэропорта?! — заревел Енски-стар-ший во всю профессорскую глотку. — Твубы Иефифон-ские! Тьма Ефифеффкая!!!

От волнения у него, как всегда, начала выпадать вставная челюсть.

Грузчик слегка скис.

Через три часа Алекс Енски вышел под обжигающее солнце Каира, став обладателем нового, исключительно уродливого чемодана с фанерными стенками. Весь его багаж был смят, перевернут, местами порван так, словно в нем резвились орды крокодилов, некогда водившихся в Ниле, но теперь, к сожалению, исчезнувших вместе с фараонами. Чего-то не хватало, что-то добавилось, но профессор устал ругаться, устал разбирать перекрученный английский, устал от крепкого кофе, которым его пытались напоить все встречные-поперечные чиновники.

Смирившись с неизбежными потерями, он покинул аэропорт.

— Такси… — слабым голосом позвал Алекс. — Такси…

— Еще ваши вещь, — произнес кто-то у него за спиной.

Давешний могучий араб-грузчик быстренько всунул в руку Енски-старшему толстобокий пакет и стремительно убежал.

— Не мое! — только и крикнул Алекс. Но было поздно. Грузчик ушел, а разбираться заново не хотелось.

“Ну и черт с ним, — зло подумал профессор. — Хоть какая-то компенсация!”

Такси. Вокзал. Поезд. Тряска.

Все прелести железных дорог в арабских странах. Мелькающие мимо пески, задыхающиеся в пыли оази-еы и где-то далеко, за горизонтом, мистический Нил.

Обломки древней цивилизации. Когда-то могучей, когда-то великой, но теперь больше похожей на выкинутые волной рыбьи кости. Вот хребет пирамид, вот череп Сфинкса. Но где та связующая плоть, что когда-то жила, дышала? Нет. Только мертвая, высушенная, растворившаяся в океане времени мумия.

“Когда-нибудь мои кости откопает человек. Возьмет мой череп в руку, пощекочет его кисточкой, ляпнет что-нибудь глубокомысленное, а может быть, пошлое. А может, просто промолчит, глядя на развалины Лондона, вырисовывающиеся из-под песков. — Профессор чувствовал, что им овладевает хандра. Мрачные мысли все чаще овладевали им в последнее время. — Все-таки мы занимаемся гадкой работой. Тревожим мертвецов. Тащим на свет то, чему и места уже в нашем мире нет. Зачем? А если и мой череп или череп моего сына выставят на всеобщее обозрение в музее…”

Профессор вспомнил годы ученичества и то, какие забавные шутки они откалывали на своих первых раскопах, и ему сделалось неприятно, стыдно за себя тогдашнего, молодого и глупого. Стыдно перед мертвыми, чей покой они потревожили.

Некстати вспомнился умирающий Юсупов. Их койки стояли в госпитале рядом. Агония этого некогда крепкого, самоуверенного и веселого жизнелюба была ужасной…

“К черту, — решил Енски-старший. — Перепишу завещание. Пусть меня кремируют”.

Эта идея почему-то понравилась ему, и Алекс с удовольствием развил ее дальше, в мыслях добравшись уже до похорон и до речей, которые обязательно будут произноситься над его гробом.

“А пепел пусть развеют где-нибудь в красивом месте. Например, над рекой Ганг!”

В голову тут же пришло воспоминание о его не самой удачной поездке в Индию, когда покойный Юсупов нанял Енски для того, чтобы тот помог Феликсу Феликсовичу дискредитировать в глазах научной общественности Бетси МакДугал, но профессор усилием воли отогнал неприятные видения Гималаев, разъяренного йети, кашмирской тюрьмы.

“Да, да. Пусть так и сделают. Развеют прах под гимн старой доброй Англии. К тому же не стоит забывать, что Индия — это наша старая колония. В каком-то смысле это будет символично. И может быть, послужит уроком для моего внука. Если я, конечно, не помру, пока он будет совсем маленьким. Нет, я решительно не собираюсь помирать так рано! Я хочу, чтобы эти похороны запомнились!”

Поезд. Тряска. Египет.

Мертвые кости, выброшенные на берег океаном времени.

В стране, где на каждом шагу можно встретить часть древнего мира, невозможно не думать о Вечном.

Поезд. Тряска. Луксор. Такси. Отель, плоским пятиэтажным крокодилом раскинувшийся среди пальм. Комната с балконом и вид на Нил.

Здесь нельзя не думать о сиюминутном.

Вместо своего привычного халата из хлопка Алекс обнаружил в своем багаже какой-то пошлейший балахон с драконами.

— Чертовы арабы! Ворье! — прошипел профессор, припоминая здоровенного грузчика. — “Чия чемодана?” Макака бесхвостая, говорить бы научился! Колено Израилево! А я тоже хорош гусь! Надо было подать в суд! Вытащить адвоката!

Енски сдержанно зарычал.

Он до того сильно сжал зубы, что перед глазами потемнело. А когда тьма рассеялась…

На миг Енски показалось…

Нет, нет. Только показалось. Ничего больше. Просто тень… Просто жара…

На стене отпечаталась большая тень собакоголового человека!

Профессор резко обернулся и…

Нет, нет. Все-таки показалось. Жара. Волнение. Акклиматизация.

— Просто надо меньше нервничать! — громко, стараясь себя подбодрить, произнес Енски-старший.

Глава вторая

НЕОЖИДАННЫЕ ПОВОРОТЫ

Профессор Енски открыл глаза.

Он лежал в просторной комнате на мягкой кровати, в окно заглядывало яркое солнце.

Алекс взглянул на часы, те показывали семь утра.

“Где это я? — Енски недоуменно посмотрел по сторонам. — Ах да, это же гостиница. Луксор. Я в Египте. В ЕГИПТЕ?!”

Профессор резко подскочил на кровати. Голова еще полностью не отошла ото сна. Перед глазами по-прежнему была картинка непонятного темного помещения, посредине которого стоял маленький столик из слоновой кости, заставленный черно-белыми шахматными фигурами. За столиком сидел сам Енски в полосатой пижаме и стоптанных шлепанцах, играя в шахматы сразу с двумя партнерами. Партнеры были странные, в серых элегантных костюмах, но почему-то с собачьими головами. Они азартно дымили толстыми сигарами, недовольно поглядывая на шахматную доску. Алекс явно выигрывал, до мата черному королю противника оставалось два хода, но тут… Тут он проснулся.

— Египет. — Енски сладко зевнул, после чего не менее сладко потянулся, вставая с кровати. — Что называется, сон в руку.

Он не совсем еще проснулся, мысли были рыхлыми и какими-то вялыми, что ли. Продолжая зевать, археолог не спеша прошлепал в ванную. Открыл кран над умывальником, наклонился, чтобы глотнуть, но тут же резко остановил себя, окончательно проснувшись.