Улица, которой не было - Клиффорд Саймак

Несколько углей еще мерцали в камине. Господин Чэмберс пошевелил их, выгреб золу и положил еще дров. Огонь весело заплясал, подпрыгивая до самой горловины дымохода.

Господин Чэмберс, не сняв шляпы и пальто, устало опустился в свое любимое кресло и закрыл глаза. Но тут же снова открыл их и огляделся…

Он облегченно вздохнул, увидев, что комната не изменилась. Все было на привычных местах: часы, лампа, пепельница в форме слона, морской пейзаж на стене. И все оставалось таким, каким должно было быть. Часы мерно тикали в тишине, а когда они принялись отбивать очередной час, в ответ раздался мелодичный звон вазы.

«Это моя комната, — подумал он, — А комнаты приобретают черты личности того, кто в них живет, становятся его частью». Да, это был его мир, его частный мир, и потому он исчезнет последним.

Но как долго удастся удерживать этот мир в прежнем состоянии?

Господин Чэмберс смотрел на эстамп с морским пейзажем, и на короткий миг к нему вернулась прежняя уверенность — точнее, лишь слабый ее отголосок. Они не смогут забрать это. Весь остальной мир, возможно, исчезнет, поскольку силы мысли недостаточно, чтобы сохранить внешнюю форму. Но эта комната принадлежала только ему. Он один обставлял ее. С тех пор как он решил построить дом и осуществил свой замысел, никто, кроме него, здесь не жил. Комната останется. Она должна остаться, она должна…

Господин Чэмберс подошел к книжному шкафу и остановился, глядя на единственную книгу, стоявшую на второй от верха полке. Потом взгляд его переместился выше… И господин Чэмберс замер, охваченный ужасом.

На полке не хватало книг! Многих книг! Остались только самые любимые, те, которые он знал лучше других. Итак, изменения начали происходить и здесь! Малознакомые книги пропали, и это вписывалось в общую схему: первыми исчезнут наименее знакомые вещи.

Он осмотрел комнату. Лампа на столе замигала, и свет ее потускнел. Или ему это только показалось? Он пристально посмотрел на лампу — и сияние вновь сделалось ровным. Надежная, основательная вещь.

Но вдруг холодные пальцы непреодолимого страха коснулись самых глубин его души. Он осознал, что даже эта комната перестала служить опровержением реальности того, что происходило там, на улице.

А происходило ли это на самом деле? Может быть, все случившееся не более чем плод его воображения? Что, если в действительности на улице все осталось по-прежнему: смеются дети, лают собаки и красное сияние неоновой вывески кондитерской «Красная звезда» отражается в лужицах на тротуаре?

Неужели он сходит с ума? Он знал, о чем шептались кумушки за его спиной, думая, что он их не слышит, до его ушей не раз доносились выкрики мальчишек, когда он проходил мимо. Они считали его сумасшедшим. Может, он действительно такой?

Нет, господин Чэмберс был уверен, что не сошел с ума. Более того, он считал себя одним из самых здравомыслящих людей, когда-либо живших на земле. Ведь именно он — и только он — предсказал то, что происходит сейчас.

Возможно, где-то в другом месте дети и сейчас играют на улице. Но улица уже другая. И дети другие. Ибо материя, из которой когда-то была создана эта улица и все находящееся на ней, уже отлита в другую форму, украдена другими разумами и перенесена в другое измерение.

«Возможно, в далеком будущем наступит день, когда какой-нибудь более сильный интеллект выйдет из пространственных теней того мира, в котором мы живем, и отберет у нас материю, которую мы считаем своей, — и наш уровень, наш мир начнет на глазах плавно растворяться у нас под ногами».

Оказалось, что не было необходимости дожидаться того дня в далеком будущем. Спустя не так много лет, после того, как он написал эти пророческие слова, они воплощаются в реальность. Человек безрассудно подыграл чуждым сознаниям в другом измерении. Человек развязал войну, а война повлекла за собой мор. И весь огромный цикл событий оказался не чем иным, как крошечной деталью грандиозного плана.

Теперь он не сомневался, что путем хитроумного массового гипноза агенты из другого измерения — возможно, это был какой-то один высокоразвитый интеллект — сознательно посеяли семена раздора. Ослабление мирового разума было спланировано очень тщательно и с дьявольским коварством.

Повинуясь внутреннему чувству, он внезапно пересек комнату, распахнул дверь, ведущую в спальню, и… И, не в силах сдержать потрясенный вскрик, в изумлении застыл на пороге.

Спальни не было. Там, где стояли его кровать с пологом на четырех столбиках и комод с зеркалом, клубилась серая пустота.

Двигаясь словно робот, он повернулся и направился в прихожую. И увидел там то, что и ожидал: прихожая исчезла, а вместе с ней пропала и старая вешалка для шляпы, и подставка для зонта.

Все словно испарилось…

Чувствуя, как его охватывает слабость, господин Чэмберс вернулся к своему креслу в углу.

— Ну вот я и на месте, — вполголоса произнес он.

Да, он на месте — занял позицию в последнем оставленном ему уголке мира.

«Возможно, где-то еще есть люди, подобные мне, — размышлял он, — Люди, вынужденные противостоять пустоте, являющей собой переход из одного измерения в другое. Люди, жившие в окружении любимых вещей и силой одного только своего разума сумевшие придать этим вещам материальную значимость. И теперь им приходится в одиночку вести борьбу против какого-то превосходящего их по силе разума».

Улица исчезла. Остальная часть его дома — тоже. И только эта комната все еще сохраняла прежнюю форму.

Господин Чэмберс знал, что эта комната выстоит и останется неизменной дольше всего. А когда не станет и ее, печальная судьба не постигнет только угол с его любимым креслом, поскольку в этом месте он прожил последние двадцать лет. Спальня служила для сна, кухня — для приема пищи. А эта комната — его последний оплот — была для жизни. Эти стены, полы, картины, лампы неустанно поглощали его волю во имя того, чтобы быть стенами, полами, картинами и лампами.

Он выглянул из окна в пустой мир. Соседские дома уже пропали. Их хозяева не имели с ними такой тесной связи, какая существовала между ним и этой комнатой. Соседи интересовались слишком многим, их внимание рассеивалось, и мысли в отличие от него не были сконцентрированы на участке размером четыре на три квартала или на комнате площадью четыре с половиной на три с половиной метра.

Господин Чэмберс продолжал смотреть в окно. И вдруг глазам его вновь предстало странное видение. Оно было тем же, что и прежде, и одновременно несколько иным. На небе появился освещенный город с эллиптическими башнями и башенками, куполами кубической формы и зубчатыми стенами. Господин Чэмберс со стереоскопической ясностью видел подвесные мосты и уносящиеся в бесконечность сверкающие проспекты. На этот раз видение было ближе, а его глубина и пропорции изменились, будто господин Чэмберс смотрел на него с двух концентрических углов одновременно.