Поль Верлен - Пьер Птифис

— Подумай только, ты будешь удостоен чести носить форму, — сказал отец «молодцу», чтобы подбодрить его.

Мальчик испытывал гордость от того, что с ним разговаривали, как с мужчиной, а поцелуи матери и кузины Элизы, которой тогда было шестнадцать лет, утешили его. Итак, октябрьским вечером 1853 года Поля в возрасте девяти с половиной лет отвели к Ландри. Принявший его воспитатель, не зная, что с ним делать, отправил его в «средний» класс, возвращавшийся из лицея Бонапарта. Этот класс составляли ученики, получившие наказание. В мрачной комнате классный наставник заставлял их читать по слогам имена персонажей «Путешествия в Аид» из «Телемахиды». Скоро зажгли керосиновые лампы. Стало жутко, класс как будто в самом деле спускался в Аид. Поль почувствовал комок в горле и едва не расплакался. Прозвенел звонок к обеду. Ученики, направляясь строем в столовую, толкались, хихикали и издевались над новеньким; никто не захотел с ним говорить. Его посадили к «маленьким» за черный мраморный стол. Перед едой прочитали молитву, после чего им подали жирный суп, вареную говядину с красной фасолью и на десерт — сморщенное зеленое яблоко. В его красивый серебряный стаканчик с выгравированными инициалами налили какой-то пикет[21].

Терпеть это было выше человеческих сил!

Покончив с ужином, ученики, находящиеся на полупансионе, возвращались к себе. Поль украдкой вышел с ними и, очутившись на улице, с непокрытой головой побежал домой. Он бежал, охваченный паникой, в тумане, сквозь который едва виднелись огни газовых фонарей. Когда он дернул за шнурок звонка, его сердце было готово выскочить из груди. Ему открыла бонна. Оттолкнув ее, он, плача и икая, бросился к матери. В тот вечер у них был гость — брат Элизы, Виктор Монкомбль. Его часть стояла в Венсене. Это был маленький коренастый человек с по-военному закрученными кверху усами. Он был одет в темную форму стрелка-пехотинца. Маленького беглеца накормили супом из тапиоки, курицей и пирогом, и, по обыкновению, угостили стаканом красного вина; после этого он наконец успокоился. Его не стали ругать, но за десертом отец и кузен, оба военные, с иронией говорили о трусах и дезертирах. Он им пообещал вернуться на следующий день к Ландри, но при условии, что его проводят. Сделать это поручили Виктору.

— Ты же мужчина, черт возьми! — говорил тот по дороге. — Не забывай, что ты из семьи военных, для которых честь превыше всего. Ты тоже должен пройти через казарму. Никого не бойся, будь смелым и вежливым, но не позволяй обижать себя, и все пойдет как по маслу!

Его записали в подготовительный класс, где он проучился два года. Мать и отец каждый день приходили к нему и приносили разные лакомства. Ничто не доставляло ему такого удовольствия, как зеленая фасоль в стеклянной банке с маслом и уксусом. А по четвергам родители приносили для него на кухню отбивную или бифштекс, так как пятница была в пансионе постным днем, а мальчику надо было набираться сил.

Поль очень плохо знал латынь, и ему пришлось заниматься с репетитором. «Папаша Ландри», одетый в халат и круглую бархатную шапочку, давал в своем кабинете уроки лентяям и отстающим.

— Ученик Верлен, — сказал он однажды, — проспрягайте глагол legere[22].

Lego. Jegavi…

Как-как?

Ему подсказали: lexi.

— Что вы там бормочете?.. lexi?

Он едва увернулся от связки ключей и словаря, которыми запустил в него директор.

— В карцер, молодой человек!

По звонку явился служащий, обязанностью которого было зажигать лампы, за что его прозвали «фитильщик». Он отвел Поля в классную комнату и запер на два часа. Там несчастный смог, чуть не плача, как следует поразмыслить о перфекте legi от глагола legere и убедиться, насколько Виктор был прав, когда говорил о казарме.

Достоверных сведений об этом периоде очень мало, и поэтому нельзя не упомянуть о длинном письме капитана Верлена от 23 апреля 1855 года своему другу, г-ну Перо, бургомистру Пализёля. В этом письме он настойчиво приглашает его двадцатитрехлетнего сына Эктора посетить выставку во Дворце Промышленности на Елисейских Полях. Он пишет, что будет счастлив принять у себя «славного молодого человека, которого все мы любим так же, как и Поля, что само по себе уже говорит о многом». Он также добавляет, что Эктор может взять с собой Луизу (имеется в виду Луиза Гранжан), или Жюли (Эврар), или сестру Клариссу. «В случае необходимости кого-нибудь можно будет поместить к Элизе. Я думаю, что они не подерутся»[23]. Приехал ли Эктор в Париж — неизвестно.

В октябре 1855 года Поля в возрасте одиннадцати с половиной лет приняли в седьмой класс начальной школы. Он попал в группу, которая ходила на занятия в лицей Бонапарта. Была и другая группа, посещавшая занятия в коллеже Шапталь, за что входивших в ее состав учеников прозвали «шаптальцами». Группы жили отдельно, однако свободное от занятий время проводили вместе.

В течение семи последующих лет Поля каждый день, кроме четверга и воскресенья, утром и вечером водили в лицей на улице Комартен. Вот что об этом рассказывает Эдмон Лепеллетье: «Длинною неровною шеренгою школьники с гамом шли по улицам Бланш, Сен-Лазар и Комартен. Их сопровождал лохматый, плохо обутый воспитатель, которому хотелось поскорей пойти выкурить сигару и выпить рюмку абсента в кабаке на площади Сен-Круа. Там он проводил время до десяти часов, когда пора было забирать учеников из лицея и отводить обратно в пансион»[24].

В мае 1856 года Поль принял первое причастие. Тогда еще не была построена церковь Троицы, и ученики ходили во временную деревянную церковь на улице Клиши или в часовню на улице Дуэ, где преподавали Закон Божий. «У меня не было ни капли благочестия», — признается он позже. Его отец почти не соблюдал религиозные обряды; мать же была набожной, но отнюдь не ханжой. По воскресеньям Поля водили в церковь Сен-Мари-де-Батиньоль. Там ему было скучно, к тому же убранство церкви было таким безвкусным, что он даже не мог молиться! В его памяти остались лишь самые торжественные службы: «Ах, эти благодарственные молебны в честь именин Императора! Я сижу рядом с отцом, капитаном в отставке, специально приглашенным по этому случаю». Однако первое причастие вызвало у Поля кратковременное увлечение мистицизмом. Накануне торжественного события, во время «всеобщей исповеди», ему отпустили все грехи, считая и тот, когда он вынес из бакалейной лавки на улице Дам две картинки по одному су, заплатив лишь за одну. Причащался Поль с усердием. Во второй половине дня его конфирмовал его высокопреосвященство Сибур, архиепископ парижский, жизнь которого так трагически оборвется[25]. Как и большинство детей, перед лицом Небесных Таинств Поль ощутил всплеск великодушия и чистоты. Он стал ненавидеть своих шаловливых одноклассников, поющих: «Не думай, что тебя люблю я», модный куплет на мотив церковного гимна «Сойди на нас, о Дух Святой»! Но это не продлилось долго, и вскоре он стал таким же беззаботным, как и все.