Найти виновных - Любовь Овсянникова

В вагоне его взгляд натолкнулся на девушку в красивом пальто из лайковой кожи. Ее блондинистые волосы отлива спелой ржи свободно падали на плечи, очерчивая хорошенькую головку, славно венчающую стройную шею. Но не это привлекло взор — знакомой по­казалась ее манера поворачивать голову, некоторые другие трудноуловимые движения. Когда же он увидел лицо, то окончательно растерялся, так сильно она напоминала кого-то, кого он долго знал, а теперь забыл. Силился и не мог вспомнить, на кого она так поразительно похожа. Некоторое время перебирал в памяти лица знакомых и давно знакомых девушек, молодых женщин, доставал воспоминания из запасников детства, но все было напрасно: лицо, чуть постарше, чем у этой девушки, всплыло с полной отчетливостью перед глазами, но кому оно принадлежало, он не мог сказать. Если бы его поездка продолжалась дольше, это стало бы навязчивой идеей. К счастью, он приехал на место спустя четверть часа, через толчею подземных переходов выбрался наверх и с удовольствием хлебнул посвежевшего против дня воздуха.

Шагая по территории, когда-то бывшей палисадником при частном особнячке, а теперь, за последние годы перемен, ставшей девственным сквериком перед зданием издательского офиса, он сосредоточенно глядел себе под ноги, чтобы не наступить на собачьи кучки. От пережитого при выходе из дому стресса, от напряжения, возникшего в вагоне метро, ноги слегка дрожали и подгибались, но держали его. Впереди — там, где кончался участок, заросший травой, и начинались деревья, —  молодая красивая девушка в белых брюках и красной куртке с синими рукавами с таким же, как у него, почему он и заметил ее, шар­фом на шее выгуливала коккер-спаниеля. Она улыбнулась Александру издалека, но тут же поджала губы. Наверное, было у него в лице что-то такое, что заставило ее испугаться. Она повернула налево и начала отдаляться. Причем быстрым шагом, и вскоре скрылась за поворотом. Спаниелю это не нравилось, и он упирался, сколько мог, натягивая поводок и таща ее за собой. Затем кашлянул, захрипел и повиновался хозяйке.

Директор издательства к его приходу успел отправиться домой, обещая по дороге зайти в типографию и переговорить насчет ускорения печатания учебника по географии мира для восьмого класса, который они два года основательно перерабатывали, а теперь спешили с выпуском под нажимом школ — те задыхались без учебника. Но юрист оставался на месте, и это был не самый худший вариант.

— А почему ты не впечатал сюда фамилии авторов? — спросил он, визируя тексты договоров.

— Что касается Крутько, то мне все равно придется уточнять и вписывать в договор данные его паспорта, а уважаемого Афанасия Ильича я вообще не знаю, вдруг и фамилия-то у него не Коваленко, а, например, Каватенко. Лучше перестраховаться и на месте все вписать от руки.

— И то так, — согласился юрист.

Александр поставил на заготовленные документы печати в тех местах, где должны будут располагаться его подписи после того, как договоры подпишут авторы. Вернул пе­чать в приемную секретарю, та в конце дня самолично прятала ее в сейф, и взглянул на монитор компьютера, стоящий у нее на столе. На экране светились стихи.

                                   Конечно: «Да!»

                                   Смывает лист озябшая вода

                                   из зажелтённых лесом берегов.

                                   Из горькой тьмы

                                   растут дымы

                                   печально полыхающих костров.

                                   И даль светла

                                   без зелени листа.

                                   Что впереди ― тоска, сиротство, грусть?

                                   Пусть!

                                   Зато у той неведомой черты

                                   меня ждешь ты.

                                   И я кричу в неясное «туда»:

                                   — Да!

— Что это? — ошарашенно спросил Александр.

— Стихи, — Таня подошла и «перелистнула» страницу. — Читай, — показала на экран.

                                   Солнце ― справа, звезды ― слева,

                                   птицы тут и там.

                                   Нам до них какое дело,

                                   Сонебесникам?

                                   Нам-то что житье земное,

                                   сутолока дней?

                                    Нас на небе только двое

                                   с тысячью огней.

— Кто это, Таня? — снова спросил он, ловя на задворках памяти размытые воспоминания.

— Вот она, неблагодарность мужчины! — Таня уставилась на него, интригуя взглядом. — Действительно не помнишь?

— Намекни, — и вдруг понял, что сейчас узнает что-то важное для себя, узнает сызнова.

— Ясенева Дарья Петровна…

— Господи, какой же я болван! — он стукнул себя по лбу. — Спасен! — стре­мительно обхватил руками голову Татьяны, больно прижимая ей уши, — поцеловал в лоб. — Умница! Спасибо! Ты меня спасла.

Когда Таня ушла домой, он почти все время, оставшееся до отхода поезда, провел за компьютером, изучая личный сайт Ясеневой и недоумевая, как мог забыть ее. А ведь судьба не напрасно давала ему подсказку. Он теперь понял, кого напоминала ему  девушка из метро, — Ясеневу, проживающую в городе Днепропетровске, куда он  сегодня отправляется в командировку, не зная и мучаясь тем, как лучше провести время, оставшееся от запланированных работ.

Перед выходом из издательства, уже одевшись, он зачем-то заглянул в свой сейф, так — на всякий случай. Вынул, покрутил в руках папку с набросками текстов для радиопрограммы, которую вел уже два года; достал и пролистал водительские права, недавно полученные в надежде на скорую покупку «Волги» (мечтал именно о «Волге» — машине с нормальным салоном и относительно недорогой); а затем решительно потянулся к конверту с деньгами (полторы тысячи долларов!) и засунул его во внутренний карман куртки.

Именно на этом оптимистичном жесте его опять настигло ощущение отчужденности, словно окружающее больше не имеет к нему отношения, или он не имеет отношения к нему. Отвратительно наглое ощущение крепло и утверждалось, заявляя, что он не вернется сюда, что это его последний визит в издательство.

Невольно обводя глазами свой кабинет, вид за окном, часть приемной, просматри­вающуюся в дверном проеме, пытался понять, не грезит ли он, не бред ли донимает и из­водит его. Может, он спит?