Танцы на минном поле - Владимир Свержин

Офис агентства соперничал в скромности с табличкой на его двери, а работавшая в нем троица могла сойти за кого угодно, только не за преуспевающих бизнесменов. И все же, несмотря на видимую убогость, агентство не нуждалось в заказах. Точнее, оно в них вообще не нуждалось, ибо, по большому счету, к бизнесу имело такое же, примерно, отношение, как резидентура к кустам резеды. «Генеральный директор» этой микроскопической фирмы, диковатого вида двухметровый бородач, носивший, несмотря на свою робинзоновскую внешность, вполне цивильное имя Михаил Войтовский, был кадровым сотрудником Центра и отцом-настоятелем двум «зеленым» старлеям, определенным в его команду. Все финансовые вопросы он решал на месте, подписывая чеки на волшебно не иссякающий счет в одном из Московских банков. Как известно было Владимиру, по линии "Центра" ему принадлежала туристическая фирма где-то в Скандинавии и, по курсировавшим в стенах Особняка слухам, некоторая доля подпольных борделей в Никарагуа. Впрочем, так это было или нет, Владимир не знал, а сам его начальник как-то не распространялся на эту тему.

Как бы то ни было, за всевозможными рубежами "Центру" принадлежала изрядная движимость и недвижимость, доходы от которой, в сущности, и составляли его бюджет.

Третий сотрудник вышеупомянутого агентства в момент появления в нем Владимира, уютно уместившись в раскладном кресле, был погружен в изучение свежей прессы, стопка которой громоздилась на полу рядом с ним. Алексей Полковников, а именно так звали этого невысокого молодого человека, похожего более на лирического поэта, или претендента на шахматную корону, чем на офицера секретной службы, до недавнего времени работал аналитиком в отделе Первого Главного Управления КГБ. На беду (скорее разведки, чем его) результаты, представляемые им, настолько часто разнились с требуемой точкой зрения и, что самое ужасное, настолько часто попадали в точку, что, не предложи ему «Некто» перейти на работу в Центр, пролегла бы дорога старшего лейтенанта Полковникова куда-нибудь «вон из Москвы», подальше, с глаз долой. Тем более, что декрет о существовании крепостного права в КГБ в ту пору не был еще отменен, и, кроме как в стенах родной конторы, места для него не было.

Теперь же исполнительный директор агентства сидел за своим рабочим столом и, позабыв о чашке остывшего чая, читал газету. Заметив появление компаньона, он в задумчивости опустил усеянный свежими оттисками типографской краски лист, и задумчиво воззрился на Владимира.

— Привет, — после некоторой паузы произнес он, смотря как бы сквозь вошедшего. — Чего-то в этой жизни я не понимаю, — продолжая созерцать нечто, ему одному ведомое, в астральном мире, говорил Алексей. — Предположим, что у тебя есть дача на Черном море…

— Привет, — кивнул Ривейрас, вполне уже привыкший к обычной манере его друга говорить о делах в сослагательном наклонении. — У меня нет дачи на Черном море. Но у меня есть двухкомнатная квартира в Одессе. Это устроит?

— Так вот, — не обращая внимания на реплику Владимира, продолжает он, — станешь ли ты продавать свою дачу в ноябре месяце?

— Ну… если с деньгами припрет, — неуверенно начал было Ривейрас, внутренне смирясь с наличием гипотетической дачи.

— С деньгами припрет, — нахмурившись, повторил генеральный директор, оставаясь при этом безучастным, как лесное эхо. — В свежих газетах восемь объявлений о продаже дач, причем, судя по описанию, респектабельных дач на побережье Черного моря.

— Какой-нибудь тихий экономический скандал? — выдвигает версию менеджер, вопросительно глядя на аналитика, задумчиво перемешивающего авторучкой покрывшийся изморозью чай.

— Возможно, — выходя на секунду из задумчивости, произносит тот. — Коста-Бланка — ни одного частного предложения. Коста дель Соль — одно, Калифорния — одно, Канары — два. Черноморское побережье — восемь. Что-то здесь не так, — произнося эти слова, Алексей поднял чашку и, подержав ее на уровне рта, поставил обратно на стол. — Не складывается.

Он вновь погрузился в задумчивость, выстраивая в мозгу десятки вероятных логических схем развития событий, результатом которых могло бы стать столь странное поведение рынка недвижимости. Подобная деятельность не входила в число его прямых обязанностей, но такой уж народ — аналитики, что лучше не мешать им думать на отвлеченные темы, если ожидаешь от них весомых результатов

Ривейрас об этом знал, и потому тихо, стараясь не потревожить друга, прошествовал на свое место, спеша заняться материалами, принесенными им сегодня. Папка с бумагами, лежавшая сейчас в его кейсе, попади она в руки лиц заинтересованных, могла послужить веским основанием для сановного инфаркта, обширного, как просторы нашей Родины. И хотя ничего секретного в сегодняшнем улове не было, расшифровки радиоперехвата телефонных переговоров, которые в ней содержались, могли пролить свет на многие следствия неясных широкой общественности обстоятельств. Особенно, в сумме с подобными же расшифровками последних месяцев.

— Занятно, — произнес Полковников, возвращаясь к прерванному чтению. — Вот еще два предложения, и, что странно, все дачи — высшего класса. Ни одной средней руки халабуды. Хотя, если так пойдет, то, скорее всего, скоро будут и они. Дурной пример заразителен.

— Может быть, может быть, — отзывается Ривейрас, отмечая зеленым строчку в лежащем перед ним тексте. Зеленый маркер — знак того, что данная информация, возможно, может иметь практическое применение. — Вот послушай, жена одного из крупных работников ФАПСИ беседует со своей подругой, женой референта некого зубра с Охотного ряда: «В следующем году мы, очевидно, не поедем отдыхать в Сочи. Почему? Там в воде обнаружили какие-то вредные соли».

— Вредные соли? Ну-ну — занятый новой мыслью, Алексей вновь погружается в задумчивость. — Нет. Все равно не получается. Экологи там сейчас работают, составляют свой атлас, но вредные соли, пожалуй, — веский повод для зеленых поднять ор на весь мир. А ора нет. Перепроверить лишний раз не помешает, хотя то, что подобное мероприятие могло не попасть в поле зрения Сети — крайне маловероятно. Предположим, покуда, что шума не было, для противоположной версии у нас, в данный момент, оснований нет. К тому же, экологи — не спецслужбы, первыми об этом должны были узнать окрестные жители, а не московские бонзы. Да и с чего бы это вдруг там взялись вредные соли?

— Загрязнение, — подкидывает версию Владимир. — Там вон, в Крыму, канализацию прорвало…

— Промышленность стоит, — парирует Алексей. — Откуда взяться загрязнению? А канализация…

Узнать мысли аналитика по этому щекотливому вопросу Ривейрасу не удается, поскольку беседа их прерывается тихим, но настойчивым стуком в дверь.

— Разве мы кого-то ждем? — удивленно интересуется Полковников, как будто шум, произведенный по ту сторону двери, раздавался за бортом звездолета, совершавшего рейс по маршруту: «Москва-Кассиопея».

— Да, вроде, нет.

Стук повторяется, и мысль о том, что кто-то просто ошибся дверью, приходится оставить. Ривейрас обречено разводит руками и идет открывать дверь. Мужчина средних лет, стоящий за ней, не обладает ни алчным блеском глаз налогового инспектора, ни приклеенной к ушам улыбкой коммивояжера, сбывающего дешевые японские микрокалькуляторы и тайваньские подносы «в подарок жене», ни даже одухотворенно бестолковым выражением лица, присущим бродячим проповедникам, бомбардирующим доверчивых граждан глупейшими цветными журнальчиками боголюбивого содержания. Более того, мужчина производил приятное впечатление. Пришедший был хорош всем, кроме одного — он не был знаком никому из присутствующих.

— Можно войти? — спросил он, пристально оглядывая широкоплечую фигуру Ривейраса и, очевидно, принимая его за охранника. — Мне нужен Михаил Войтовский. Полагаю, я пришел по адресу?

— Да, — отстраняясь, кивает Владимир, продолжая подсознательно фиксировать каждое движение гостя. — Его пока нет, но скоро он должен прибыть.

— Если вы не возражаете, я его подожду.

Ожидание затягивалось, и неизвестный, явно нервничая, уже в который раз бросал взгляд на часы. Но, в конце концов, гигантская фигура в светлом плаще, одном из тех, под которым так удобно носить любимый чикагскими гангстерами времен разборок Лаки Лучано автомат Томпсона, появляется в дверном проеме. Михаил Войтовский — один из немногих сотрудников центра, не являющихся профессиональными солдатами. До того, как попасть на службу инструктором в один из учебных центров внутренних войск, он умудрился закончить философский факультет университета, что сильно сказывалось не только на манере изъясняться, но и на всем внешнем облике. Родившийся в далеком (отовсюду) Тайшете, он вырос в тайге, на заимке у своего дяди лесника, и оттого было в нем что-то неизбывно дикое, медвежье. Получив после университета лейтенантские погоны, потомок мятежного шляхтича был отправлен обучать выживанию в таежных условиях солдат внутренних войск, ну а потом… Потом Михаил Войтовский работал охотником. Уходил в одиночку в воспетое поэтами зеленое море тайги по следу бежавших из зон особо опасных преступников, и, вернувшись, порою, через пару недель домой, подолгу молча сидел перед огнем, потрескивающим в очаге. Беглецов после этого никто больше не встречал. Каким образом попал он в Центр, сказать не мог никто. Впрочем, белых пятен в его биографии было не менее, чем на старой карте Сибири.