На восходе солнца - Николай Рогаль

Подходили новые гости. Расспрашивали о событиях в столице.

— Как революция? Юнкерья в Питере много набили?

— А верно говорят, что немцы Ленину гору золота дали? А он их обманул — золото в Россию увез?

Савчук бил тяжелой ладонью по столу:

— Вранье! Не верьте! Ленин — это знаете какой человек?.. Его — по тюрьмам, в ссылку, а он одно: быть России социалистической — без царя, без помещиков и буржуев. Он народу путь показал. Из-за этого и клевета...

Приходько поймал за руку Федосью Карповну, усадил возле себя.

— Будет вам бегать-то. Отдохните, — и размахивал перед нею вилкой с дряблым огурцом: — Огурцы, мамаша, при засолке дубовым листом прокладывать надо. Дуб огурцу настоящую крепость дает.

Дарья жаловалась Савчуку:

— Революция, а цены снова поднялись. Дырок много, а вылезть некуда. Прости господи, жмыху бобовому рады. Давно ли им свиней кормили.

— Теперь — свобода, ты это цени, — вмешался Петров. — А жмых... жмыхом кабанов на сало откармливают, — значит, питательность в нем есть. Верно я говорю?

— Однако не жрешь. Лаешься.

— Да я тебе чего хошь достану. Только скажи. Я...

Дарья махнула рукой и отвернулась.

«Неладно что-то у них, — подумал Савчук. Петров своей развязностью и крикливостью все больше не нравился ему. — Вот ведь как переменился человек».

Жаловалась и Федосья Карповна. Все жаловались: с продовольствием стало трудно, товаров нет, с топливом беда, хотя до лесу рукой подать. На рынке все продают втридорога. Денег не напасешься. Как дальше жить рабочему человеку?

— Непорядок это. Почему так, а?

Шея Савчука багровела, он бросал злые слова:

— Господа буржуи и царские офицеры по Муравьевке под ручку гуляют. Шлюхи подолами вертят. Что, неправда?

— Верно!

— Ихняя легкая жизнь нам поперек горла.

— Нет, ты скажи: почему так?

— Совета в городе нет.

— Есть. Выбирали.

— Ну, значит, не тех выбрали. У вас до сих пор Русанов — комиссар Керенского — управляет. Срам!

— В Питере, товарищи, такого позора нет. Там Петроградский Совет всему хозяин. А буржуев — под пресс, — говорил Коваль и крутил рукой, как бы завинчивая воображаемый винт потуже.

Захаров допытывался у Приходько:

— Куда теперь, солдат?

— Домой, в деревню, — мягко улыбаясь, отвечал тот. — Я, дядя, свое отвоевал. Хозяйство поправлять надо. Без мужика во дворе, сами знаете... все не так.

— Женат?

— А как же! Трое ребят.

Грузчик с веселым удивлением поглядел на него.

— Да ну? Трое? Это когда же успел? — И поощрительно хлопнул солдата по коленке. — Действуй, брат. Действуй.

Приходько весело скалил белые ровные зубы:

— Соскучился... так что дело пойдет.

— Охальники! — качала головой Дарья.

Коваль, улучив минуту, поймал Захарова за пуговицу, подтянулся к нему, выспрашивал:

— Большевики в городе есть? Слыхать?

— Ну как не слыхать! Имеются.

— Это хорошо. Да еще народ с фронта подъедет. Наше дело такое — тянуть на подъем. Революция должна идти полным ходом, — говорил Коваль, с удовольствием поглядывая на могучего грузчика. Сам он был росту невидного, может быть, потому и тянулся к таким вот богатырям. — Главное, чтобы народ по-настоящему воспрянул. В народе бо-олыпая сила.

— Должна быть полная свобода личности, слышь! — шумел охмелевший Петров. — Вот я тебя, Ваня, познакомлю с одним человеком — он объяснит...

— Анархист, — рубанул Коваль, и тонкие губы его зло сжались.

— Действительно, наплодилось партий — не знаешь, кого слушать.

— Дело ясное: большевиков надо держаться. Одна партия у рабочих, — убежденно сказал Савчук. Для него это был вопрос решенный.

— Вы Ленина почитайте, он народную нужду до тонкости постиг, — поддержал фронтового товарища Коваль. — Ты вот чувствуешь, что жмет, да не догадываешься — где. А Ильич уже сказал. Благодаря ему и мы зрячими стали. Мировому капитализму это — нож острый. Не нравится, — и Коваль изобразил на своем лице такую испуганную мину, что все заулыбались. — И ведь чуют, бисовы дети, куда Россия теперь повернула. На все тормозные колодки жмут.

Солнце на закате заглянуло в окно, осветив разгоряченные спором лица. Листья фикуса плавали в табачном дыму. Федосья Карповна разводила руками:

— Прежде, бывало, выпьют — и дерутся, а теперь языки чешут. Мода такая, что ли?

Она все украдкой поглядывала на сына, ловила каждое его движение. И чем дольше мать наблюдала за ним, тем очевиднее становилось ей, что вряд ли скоро осуществятся ее мечты о тихом пристанище, домовитой невестке, внучатах.

Что-то новое, незнакомое и тревожащее ее появилось в облике Савчука. Она любовалась его простым и открытым лицом, радовалась, встречая прямой взгляд серых глаз, но не умела теперь прочесть всего, что они выражали. Не могла разгадать, откуда набегала на его лицо непонятная озабоченность и суровость. Только когда Савчук громко хохотал и его широченная грудь сотрясалась от смеха, Федосья Карповна узнавала прежнюю его беззаботность. Нет, не таким сын уходил на войну. И новая тревога закрадывалась в материнское сердце.

На дворе стемнело. Федосья Карповна зажгла лампу.

По солдатской привычке Савчук поднялся на заре. Федосьи Карповны уже не было: ушла хлопотать по хозяйству. В печурке, разгораясь, потрескивали дрова. Приходько и Коваль, спавшие на полу под одной шинелью, дружно храпели.

Савчук осторожно перешагнул через них и вышел во двор.

В городе топились печи, дым столбами поднимался вверх. Высоко в небе серебрились перистые облака, чуть подсвеченные снизу солнцем.

День обещал быть морозным и ясным.

Савчук без определенной цели медленно побрел по тропинке вдоль Амура. Здесь оп родился и вырос. На берегу был знаком каждый бугорок и каждый камень. На все это — на захламленный грязный берег, на обшарпанные стены жалких строений, на реку, покрытую торосами и снегом, — Савчук смотрел просветленным и радостным взглядом, позволяющим увидеть ту красоту, какой еще не было, которая только угадывалась в знакомых очертаниях города, в живописном расположении холмов. После пережитого на фронте хотелось верить, что жизнь дальше сложится хорошо и легко.

Савчук, как всякий здоровый человек, любил труд. В его представлении о счастье работе всегда отводилось видное место. Вот вскроется река, пойдут по Амуру буксиры с баржами. Весело зашумят на пристанях грузчики. Савчук играючи станет перебрасывать кули с мукой, солью, катать по шатким прогибающимся сходням тяжелые бочки с рыбой. Не нужно будет ломать шапку перед подрядчиком. Никто не посмеет задеть твое человеческое достоинство.

Но тут Савчук вспомнил вчерашнего господина, не пожелавшего уступить извозчика больной. Мысли его приняли другое направление.

Дойдя до Нижнего базара, Савчук хотел повернуть домой. Но из ближнего переулка на набережную нестройной толпой высыпали грузчики. У двух-трех в руках были винтовки.

— Ребята, построиться бы надо, — нерешительно кричал кто-то сзади.

— Чего там, валяй!

Оживленно переговариваясь, они толпой спустились к реке. На льду все сгрудились в кучу. Кто-то, путаясь в списке, стал выкликать фамилии.

Савчук, скрутив папиросу, прислонился спиной к халке, вытащенной на берег и опрокинутой вверх днищем, и с интересом стал наблюдать за учением. Еще вчера Захаров говорил ему, что при Союзе грузчиков ведется запись в Красную гвардию.

Отряд помаршировал немного и вдруг пошел в атаку на берег. Пожилые люди и шустрые подростки, махая руками, бежали к Савчуку. Казалось, сразу всей оравой хотят навалиться на него. Но тут безусый паренек ломким, срывающимся тенорком крикнул:

— Шабаш, товарищи! Перекур.

Все обступили Савчука, взялись за кисеты. Пожилой грузчик в потрепанной стеганке стал жаловаться на одышку. Паренек постучал прикладом в днище халки.

— Вот здесь был пулемет. Мы его, значит, взяли, — сказал он, все еще затрудненно дыша от бега.

— А вы, молодой человек, знаете, что такое пулеметный огонь? — сдерживая улыбку, спросил Савчук. — От всех вас, как вы тут бежали, только мокрое место осталось бы. Ясно?

— Пугаешь, дядя?

— Чего пугать. Сам под огнем лежал, носом в грязь. Приходилось, — миролюбиво сказал Савчук. — Война, товарищи, такое ремесло: либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

— Как же его брать — пулемет?

— Головой пораскинуть надо. На пулемет артелью не ходят. Подавить пулеметную точку легко может группа охотников. Действовать следует скрытно, незаметно для противника. Бить лучше всего гранатой.

И Савчук показал, как надо подползать, прячась между торосами.

Грузчик, жаловавшийся на одышку, зашел с другой стороны, внимательно присмотрелся к нему.

— Что-то мне, парень, обличье твое знакомо. Не встречались?