Клептоманка. Звезда пленительного несчастья - Станислава Бер

– Что там? – не поняла настоятельница.

– Что, что? Второй ребёнок пробивается. Сестра Евдокия, прошу, уведи её. Отвлекает вопросами, мешает. Потом, всё потом, – распорядился старец тоном, не терпящим возражения.

Всё разрешилось благополучно. Две девочки. Две дочери. Счастья тоже два.

Эмма, белая, как молоко в крынке, смотрела глазами-изумрудами на два кулька и поверить не могла, что это её кровь и плоть. Красные сморщенные мордашки выглядывали из пелёнок. Дети, тоже уставшие от трудных родов, спали сутки, не прося есть, а теперь проснулись и требовали материнского молока слабым попискиванием.

– Корми, мать, коли родила, – сказала сестра Евдокия, передавая первый кулёк.

– А как?

– Мудрёное ли дело? Выпрастывай грудь и сосочек ко рту подноси. Природа разберётся.

– Старец Козьма, почитай, тебе жизнь спас. Дай Бог ему здоровья, – выступила бабушка. – Чуть не умерла ты в родах.

– Правда? – спросила Эмма, приспосабливая грудь к миниатюрным губкам старшей дочери.

– А ты не помнишь? Кровь как хлынула из тебя, еле остановили. Козьма остановил.

– Недаром народ окрестный любит его, – сказала монахиня. – Чудеса творит старец. Истинное чудо.

– Иди, сестра Евдокия, делом займись. Я тут с внучкой сама посижу.

Евдокия сердито поправила окуляры, ишь, помешала, выпроваживают, и вышла из узкой кельи.

– Старец не так прост, как ты думаешь, – шепотом сказала бабушка, оглядываясь по сторонам. – Обещай хранить в тайне, что скажу тебе.

– Обещаю, – сказала Эмма и серьёзно посмотрела на матушку Калису.

– Помнишь, говорили мы с тобой о чудо способностях?

– Конечно, помню.

– Так вот. Я однажды схватила его за руку и "перенеслась" в воспоминание святого старца. Никакой он не Козьма, а сбежавший от мирской суеты император Александр Первый. Он мне в своё время и монастырь, и земли монастырские помог отстоять. Был тут у нас один зловредный настоятель мужского монастыря, Иларионом звали, зарился на земли наши.

– Ты не шутишь?

– Точно говорю. Ты первая, кому я открылась. Никому не сказывай эту тайну, но имей в виду. Хорошо?

– Хорошо, – ответила роженица задумчиво.

Прошли годы. Эмма не вспоминала этого разговора с бабушкой, пока не получила от неё письмо, изменившее всю её жизнь.

* * *

Эмма смахнула одинокую слезу, помахала ручкой мужу Николаю, закрыла дверь купе и села на мягкий вагонный диван. Поезд тронулся, а у неё аж в груди защемило. Она оставляла Петербург с тяжёлым сердцем. Девочки совсем маленькие, ещё и трёх лет не исполнилось, а приходится их оставлять на попечение отца – милого рыжего ушастика Николя, и ехать на Урал.

"Эмма, душа моя, скорее приезжай. Старец Козьма слёг и просит тебя. Каждый день справляется, не приехала ли ты. Перед смертью сказать тебе хочет, а что, не ведомо мне.

С любовью и в ожидании,

настоятельница Покровского монастыря

матушка Калиса"

Ну, как после такого письма не бросить всё и не отправиться в путешествие? С тяжёлым сердцем, конечно. А что поделаешь?

После долгой тревожной дороги Эмма, наконец, добралась до монастыря. Высунулась из брички и окинула его взглядом. Всё то же чудо-озеро, те же высокие крепостные стены, по которым она бегала в детстве, тот же мост к главным воротам, та же первозданная красота. И воздух. Женщина втянула в себя эту смесь запахов озёрной воды, соснового леса и свежескошенной травы. Как же тут хорошо!

Матушка Калиса и сестра Евдокия встретили её грустными улыбками. Приехала! Дождались! Глаза монахини за толстыми стеклышками окуляров покраснели. Бабушка же держалась стойко и плакать себе не позволяла. Старец Козьма дорог и мил сердцу, дружба их и поддержка в трудную минуту измерялась не годами, а десятилетиями, но слезы лить нельзя – грех. Ей ведь точно известно, что друг её попадет в лучший мир, так чего оплакивать, радоваться надобно.

– Пойдём. Пойдём скорее, – сказала матушка Калиса, хватая её за руку.

– Даже не дашь мне умыться с дороги? – удивилась Эмма.

– Вот-вот преставится. Тебя только ждёт, – ответила она уже в длинном тёмном коридоре.

Старец с закрытыми глазами лежал под образами на узкой кровати. Белая холщовая рубаха, руки и седая длинная борода – поверх одеяла. Монахиня и священник с прямой спиной сидели рядом, мерно покачиваясь.

– Проветрить бы надо, – сказала Эмма.

Свечи у икон начадили, дышать в маленькой келье было нечем. Козьма, услышав её голос, открыл глаза, уже не голубые, выцветшие, белёсые.

– Приехала. Иди ко мне, зеленоглазая. Присядь.

Монахиня и священник встали и вышли из кельи. Эмма и матушка Калиса сели на их место.

– Мне мало осталось времени. Мало. Посему сразу к делу. Просьба есть у меня к тебе, дитя.

– Сделаю, что смогу, – сказала Эмма, вспоминая, как старец жизнь спас – ей и близнецам.

– Племяннику моему помощь нужна. Вижу я, что начнутся у него проблемы вскорости.

– Какому ещё племяннику?

– Сыну брата моего Николая. Император Александр II племянником мне приходится. Разве бабушка тебе не сказывала, кто я есть на самом деле?

– Ах, это. Как же я помогу племяннику Вашему? Кто я и кто он, – сказала Эмма и пожала плечами.

– Только ты и сможешь ему помочь. Только ты. Вижу я силу твою. В бабку уродилась – предчувствие у тебя развито. Помнишь, собаку Альфу излечила?

– Как же её забыть.

– Я видел всё и тогда ещё тебя заприметил. Помоги. Прошу, – сказал старец, приподнимаясь с постели. – Он ведь много уже сделал – крестьян освободил, железные дороги провёл, новые земли к империи присоединил. Не посрамил фамилию Романовых. А сколько ещё сделает! Вижу, я всё вижу!

– Но у меня семья – муж, дети. Как же они? – сопротивлялась Эмма.

– Это твой долг. Задумайся. Может быть, ты для этого рождена? – сказала бабушка, сверкнув глазами-льдинками.

Эмма не могла больше противиться. Сначала кивнула головой, потом вздохнула.

– Хорошо. Даю слово. Буду беречь жизнь царя Александра, покуда жива буду, – твёрдо сказала Эмма и перекрестилась.

– Вот и умница, – сказал Козьма, укладываясь обратно в постель.

– Обещание надобно держать, – напомнила бабушка.

– Собороваться хочу, – прохрипел старец.

Эмма поцеловала его сухую руку, встала и вышла из кельи.

Обещание надобно держать. Дневник Эммы

2 апреля 1866 года.

"Вчера играла с девочками в детской комнате. Рассадили кукол, подаренных маменькой на Рождество, на маленькие кресла, расставили на игрушечном столике миниатюрные чашки, налили в них настоящего чая, в тарелки положили крохотные кусочки печенья. Сами сели с чаем за большой стол, устроили дамские посиделки. Девочки были в восторге. Я тоже.

Мои милые дочери растут, с каждым днём меняясь. Скоро им исполнится пять лет. Как быстро летит время!

Заглянул