Стихотворения - Давид Самойлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1961
НАД НЕВОЙ
Весь город в плавных разворотах,
И лишь подчёркивает даль
В проспектах, арках и воротах
Классическая вертикаль.
И все дворцы, ограды, зданья,
И эти львы, и этот конь
Видны, как бы для любованья
Поставленные на ладонь.
И плавно прилегают воды
К седым гранитам городским —
Большие замыслы природы
К великим замыслам людским.
1961
БОЛДИНСКАЯ ОСЕНЬ
Везде холера, всюду карантины,
И отпущенья вскорости не жди.
А перед ним пространные картины
И в скудных окнах долгие дожди.
Но почему-то сны его воздушны,
И словно в детстве — бормотанье, вздор.
И почему-то рифмы простодушны,
И мысль ему любая не в укор.
Какая мудрость в каждом сочлененье
Согласной с гласной! Есть ли в том корысть!
И кто придумал это сочиненье!
Какая это радость — перья грызть!
Быть, хоть ненадолго, с собой в согласье
И поражаться своему уму!
Кому б прочесть — Анисье иль Настасье?
Ей-богу, Пушкин, всё равно кому!
И за полночь пиши, и спи за полдень,
И будь счастлив, и бормочи во сне!
Благодаренье богу — ты свободен —
В России, в Болдине, в карантине…
1961
«Музыка, закрученная туго…»
Музыка, закрученная туго
в иссиня-чёрные пластинки, —
так закручивают чёрные косы
в пучок мексиканки и кубинки, —
музыка, закрученная туго,
отливающая крылом вороньим, —
тупо-тупо подыгрывает туба
расхлябанным пунктирам контрабаса.
Это значит — можно всё, что можно,
это значит — очень осторожно
расплетается жёсткий и чёрный
конский волос, канифолью тёртый.
Это значит — в визге канифоли
приближающаяся поневоле,
обнимаемая против воли,
понукаемая еле-еле
в папиросном дыме, в алкоголе
жёлтом, выпученном и прозрачном,
движется она, припав к плечу чужому,
отчуждённо и ненапряженно,
осчастливленная высшим даром
и уже печальная навеки…
Музыка, закрученная тую,
отделяющая друг от друга.
1961
ОСЕНЬ
Вот опять спорхнуло лето
С золочёного шестка,
Роща белая раздета
До последнего листка.
Как раздаривались листья,
Чтоб порадовался глаз!
Как науке бескорыстья
Обучала осень нас!
Так закутайся потепле
Перед долгою зимой…
В чём-то всё же мы окрепли,
Стали твёрже, милый мой.
1961
СЛОВА
Красиво падала листва,
Красиво плыли пароходы.
Стояли ясные погоды,
И праздничные торжества
Справлял сентябрь первоначальный,
Задумчивый, но не печальный.
И понял я, что в мире нет
Затёртых слов или явлений.
Их существо до самых недр
Взрывает потрясённый гений.
И ветер необыкновенней,
Когда он ветер, а не ветр.
Люблю обычные слова,
Как неизведанные страны.
Они понятны лишь сперва,
Потом значенья их туманны.
Их протирают, как стекло,
И в этом наше ремесло.
1961
«Хочется мирного мира…»
Хочется мирного мира
И счастливого счастья,
Чтобы ничто не томило,
Чтобы грустилось не часто.
Хочется синего неба
И зелёного леса,
Хочется белого снега,
Яркого жёлтого лета.
Хочется, чтоб отвечало
Всё своему назначенью:
Чтоб начиналось с начала,
Вовремя шло к завершенью.
Хочется шуток и смеха
Где-нибудь в шумном скопище.
Хочется и успеха,
Но на хорошем поприще.
1961
ДОМ-МУЗЕЙ
Потомков ропот восхищённый,
Блаженной славы Парфенон!
Из старого поэта…производит глубокое…
Из книги отзывов
Заходите, пожалуйста. Это
Стол поэта. Кушетка поэта.
Книжный шкаф. Умывальник. Кровать.
Это штора — окно прикрывать.
Вот любимое кресло. Покойный
Был ценителем жизни спокойной.
Это вот безымянный портрет.
Здесь поэту четырнадцать лет.
Почему-то он сделан брюнетом.
(Все учёные спорят об этом.)
Вот позднейший портрет — удалой.
Он писал тогда оду «Долой»
И был сослан за это в Калугу.
Вот сюртук его с рваной полой —
След дуэли. Пейзаж «Под скалой».
Вот начало «Послания к другу».
Вот письмо: «Припадаю к стопам…»
Вот ответ: «Разрешаю вернуться…»
Вот поэта любимое блюдце,
А вот это любимый стакан.
Завитушки и пробы пера.
Варианты поэмы «Ура!»
И гравюра: «Врученье медали».
Повидали? Отправимся дале.
Годы странствий. Венеция. Рим.
Дневники. Замечанья. Тетрадки.
Вот блестящий ответ на нападки
И статья «Почему мы дурим».
Вы устали? Уж скоро конец.
Вот поэта лавровый венец —
Им он был удостоен в Тулузе.
Этот выцветший дагерротип —
Лысый, старенький, в бархатной блузе —
Был последним. Потом он погиб.
Здесь он умер. На том канапе
Перед тем прошептал изреченье
Непонятное: «Хочется пе…»
То ли песен? А то ли печенья?
Кто узнает, чего он хотел,
Этот старый поэт перед гробом!
Смерть поэта — последний раздел.
Не толпитесь перед гардеробом…
1961
ШУБЕРТ ФРАНЦ
Шуберт Франц не сочиняет —
Как поётся, так поёт.
Он себя не подчиняет,
Он себя не продаёт.
Не кричит о нём газета,
И молчит о нём печать.
Жалко Шуберту, что это
Тоже может огорчать.
Знает Франц, что он кургузый
И развязности лишён,
И, наверно, рядом с музой
Он немножечко смешон.
Жаль, что дорог каждый талер,
Жаль, что дома неуют.
Впрочем — это всё детали,
Жаль, что песен не поют!..
Но печали неуместны!
И тоска не для него!..
Был бы голос! Ну а песни
Запоются! Ничего!
1961
«Я рано встал. Не подумав…»
Я рано встал. Не подумав,
Пошёл, куда повели,
Не слушая вещих шумов
И гулов своей земли.
Я был весёлый и странный,
Кипящий и ледяной,
Готовый и к чести бранной,
И к слабой славе земной.
Не ведающий лукавства.
Доверчивый ко словам,
Плутал я — не заплутался,
Ломал себя — не сломал.
Тогда началась работа
Характера и ума,
Восторг, и пот, и ломота,
Бессонница, и луна.
И мука простого помола
Под тяжким, как жёрнов, пером,
И возле длинного мола —
Волны зелёной излом…
И солоно всё, и круто,
И грубо стало во мне.
И даже счастья минута.
И ночь. И звёзды в окне.
1962
СТАРИК ДЕРЖАВИН
Рукоположения в поэты
Мы не знали. И старик Державин
Нас не заметил, не благословил…
В эту пору мы держали
Оборону под деревней Лодвой.
На земле холодной и болотной
С пулемётом я лежал своим.
Это не для самооправданья:
Мы в тот день ходили на заданье
И потом в блиндаж залезли спать.
А старик Державин, думая о смерти,
Ночь не спал и бормотал: «Вот черти
Некому и лиру передать!»
А ему советовали: «Некому?
Лучше б передали лиру некоему
Малому способному. А эти,
Может, все убиты наповал!»
Но старик Державин воровато
Руки прятал в рукава халата,
Только лиру не передавал.
Он, старик, скучал, пасьянс раскладывал.
Что-то молча про себя загадывал.
(Все занятье — по его годам!)
По ночам бродил в своей мурмолочке,
Замерзал и бормотал: «Нет, сволочи!
Пусть пылится лучше. Не отдам!»
Был старик Державин льстец и скаред,
И в чинах, но разумом велик.
Знал, что лиры запросто не дарят.
Вот какой Державин был старик!
1962
ДЕРЕВЯННЫЙ ВАГОН
Спотыкался на стыках,
Качался, дрожал.
Я, бывало, на нарах вагонных лежал.