Матросы Наркомпроса - Кирилл Голованов

— Математика — наука точная, — сказал Михаил Тихонович тихим, вкрадчивым голосом. — Но математика не дидактична. Сомневайтесь! — повысил он голос, и все вздрогнули от неожиданности. — Проверяйте любую формулу, задачу, вывод теоремы. Сомневайтесь, и вы будете знать предмет… Хотя удобнее и спокойнее верить, — добавил учитель снова обычным шелестящим голосом.

Димкин сосед Жорка захихикал в кулак. Димка толкнул его, чтобы он подождал смеяться. Но учитель как раз посмотрел в их сторону, и Димке пришлось съежиться. Его вихрастая голова едва выступала над партой наподобие перископа. Святогоров наверняка был в курсе Димкинон характеристики.

Но все обошлось. Михаил Тихонович не стал намекать на их давнее знакомство. Он улыбнулся и продолжал урок. Для того чтобы услышать учителя с «камчатки», приходилось наводить уши как раструбы военных звукоулавливателей. Бдительность подстегивали разные неожиданности. Вопрос или удивительная задачка преподносились именно тем, кто их меньше всего ожидал.

Бархатов, как полагалось младшим командирам, сидел на первой парте и поэтому не напрягал слух. Сюрпризов Лека не боялся. Какие могут быть сюрпризы, если его всегда вызывали к доске только для решения самых трудных задач. За семь предыдущих лет он привык быть отличником. И учителя его прежней школы тоже привыкли к Лекиному авторитету. Вот только Михаил Тихонович этого еще не знал.

— Тэ-эк-с, товарищ Бархатов, — сказал он через несколько дней, начиная опрос по геометрии. — Пожалуйте к доске!

Лека вскочил и, сотрясая ударами ботинок ветхий паркет, предстал перед учителем. Задание не было трудным — доказать лемму о подобии треугольников. Но преподаватель прищурился и сказал, что ответ его не удовлетворяет, поскольку рассмотрен частный случай, когда сходственные стороны соизмеримы.

Алексей покраснел. В учебнике Киселева частный случай напечатан впереди и крупным шрифтом, а более строгое доказательство дано как дополнительный материал. Бархатов добрался до этой страницы, когда по радио передавали последние известия, ночной выпуск. Диктор еще читал Указ о порядке обязательного перевода инженерно-технических работников, мастеров, служащих и квалифицированных рабочих с одних предприятий на другие, потом сообщил об очередной бомбардировке Лондона и потерях среди английских истребителей. Из спальни вышла мать и молча показала на будильник.

— Сейчас ложусь, — отмахнулся Лека.

Но лечь он не мог. Предстояло еще выучить, нарисовать в тетради и раскрасить в четыре краски 59 флагов военно-морского свода сигналов. Времени не хватало. Флаги он, конечно, нарисовал, а дополнительный параграф из учебника геометрии просмотрел бегло, по диагонали. И надо же было случиться, что его спросили именно этот материал!

Лека нарисовал на доске чертеж, задумался, потом обернулся к классу. Ребята подумали, что он подает сигнал бедствия. Жора Куржак раскрыл перед собой учебник и стал выводить по воздуху вензеля. Это задело Леку, и он раздраженно отмахнулся. В классе еще не знали, что Бархатов давно решил никогда не пользоваться подсказками. Лека исписал всю доску, но вопросы преподавателя обрушили построение как карточный домик.

— Тэк-с! — сказал Михаил Тихонович. — Выходит, что Бархатов сорокового года все же не заменяет Киселева издания тридцать восьмого… Садитесь!

Лека нахмурился. Командир взвода явно относился к своему ближайшему помощнику как к самому обыкновенному ученику. Пока Бархатов разглядывал в дневнике отметку «плохо» — первую в жизни, Михаил Тихонович спросил, кто может доказать лемму. В классе его как будто не услышали. Никто не поднял руки.

— Тэ-эк-с! — покачал головой преподаватель и уставился в классный журнал. Но журнал еще был чистым, а в перечне фамилий оказалась знакомой только одна.

Майдан догадался, что сейчас произойдет. Он смущенно потупил глаза. Урок Димка, как всегда, выучил, но заявить об этом не решался. Еще посчитают выскочкой. Михаил Тихонович был в курсе Димкиных возможностей. Ему ничего не оставалось, как вызвать Майдана к доске.

Димка доказывал лемму, делая вид, что видит учителя в первый раз. Преподаватель тоже в знакомые к нему, не навязывался. В геометрии Майдан разбирался, и в классном журнале появилась оценка, диаметрально противоположная Лениной.

Бархатов обиделся еще больше. Он как бы окаменел. Димка посматривал на неподвижный затылок помощника командира взвода и чувствовал себя неуютно.

На перемене, едва преподаватель вышел из класса, ребята сразу загалдели, оживленно обсуждая первые отметки. Больше всех зубоскалил один мальчишка, Григорий Мымрин. Зубы у Мымрина были крупными, ровными и блестели, как клавиши рояля. Его прозвали Зубариком.

— Начальство срезалось по геометрии, — смеялся Зубарик. — Ничего, это бывает. Не вешай носа.

Бархатов сдержанно кивнул. Самые худшие его предположения, к сожалению, оправдывались. И как теперь ему укреплять дисциплину? Ясно, что гражданский учитель не должен быть командиром взвода в специальной школе. Командир первого отделения Раймонд Тырва думал примерно так же, казалось Леке.

— Основной материал Бархатов знал, — буркнул Тырва. — «Пос» был бы более справедливым.

— Не надо на него обижаться, — вступился Димка. — Михаил Тихонович зря не поставит.

— Ха-ха, — оскалил Мымрин свою клавиатуру. — Получил «отлично» и доволен.

— Я у него и колы получал, — обиделся Майдан.

— Что-то не припомню, — прищурился Тырва.

— Не сейчас, а в шестом классе, — пояснил Димка и прикусил язык. Он понял, что проговорился.

— Так ты его давно знаешь? — закричали ребята. — А ну рассказывай, какой он!

Димка смутился. Объяснять подробно он не мог. Еще подумают, что он подлиза.

— Ну, в общем, его у нас звали Молоток.

— Правда, похож! — обрадовался Жорка Куржак.

В первый же месяц преподаватель Святогоров убедительно доказал справедливость старого прозвища. Но совсем в другом смысле. Он забивал двойки как гвозди. Только Димка Майдан и еще член комсомольского комитета школы Антон Донченко шли по математике без поражений. На контрольной по алгебре получил «плохо» и Григорий Мымрин. Зубарик решил все задачки, но способом, который проходили еще по арифметике.

Мымрин тоже пришел в спецшколу отличником, обиды не перенес и потребовал объяснений у Михаила Тихоновича.

— Мне очень жаль, но новым материалом вы не овладели, — ответил преподаватель.

— Задачи решены, — настаивал Мымрин. — Цель оправдывает средства!

— Названный вами постулат, к сожалению, еще имеет место в жизни, но никогда в науке.

— Буду вынужден обратиться в арбитраж! — заявил Мымрин. Он хорошо знал это слово. Его отец служил главбухом в тресте ресторанов.

— Ну что ж? — пожал плечами Михаил Тихонович. — Обращайтесь.

После третьего урока, на большой перемене, почти все ребята торопились занять очередь в буфет. Только некоторые, у кого не было денег, вроде Димы Майдана, просто гуляли по коридорам. А Григорий Мымрин совсем не нуждался в системе нарпита, в его портфеле всегда лежали бутерброды с сардинками, вареное яйцо и яблоки.

Димка был единственным свидетелем разговора Зубарика с командиром взвода.

— «Ничего, это бывает», — со значением цитировал Майдан. — «Не вешай носа!»

— Я и не вешаю, — ощерился Мымрин. — Только это просто твоему Молотку не пройдет! Да и не молоток он, а шептун какой-то. Почти весь урок шепчет.

— Чего там «не пройдет», — поморщился Тырва. — Ты ведь действительно материала не знаешь!

— Ну объяснил бы, что надо решать иначе, — упорствовал Мымрин, размахивая куском с сардинками. — А то сразу и «плохо». Так у нас совсем отличников не останется.

Вот здесь Мымрин попал в самую точку, двойки ставил не только математик. Прежние авторитеты рушились с каждым днем. Ребята сидели над учебниками до полуночи. Это был единственный выход, чтобы не вылететь из спецшколы. Проблема эта уже обсуждалась на комсомольском комитете. Донченко предложил организовать дополнительные занятия с отстающими.

— Когда? — спросили его остальные члены комитета, и Донченко ничего придумать не смог.

Он знал не хуже других, что ежедневно после шестого урока все шли во двор и отрабатывали строевой шаг, когда рука идет «вперед до бляхи, назад до отказа». Блях, правда, на ремнях ни у кого еще не было, но было нетрудно представить, где она должна быть.

— Ясно, что скверный преподаватель, — причитал Мымрин. — А в газетах еще писали, что в спецшколу назначены лучшие педагогические силы…

— Не ной, Гришка! — Майдан старался не смотреть в жующий рог. — Давай лучше я помогу тебе по алгебре. Все очень просто…

— Без тебя разберемся, — отрезал Мымрин. Он кусал бутерброд аккуратно, красиво и рассматривал ровные полукружия, которые оставались на куске. Такие следы остаются после штамповки.