Записки легионера Абрамова (СИ) - Аббакумов Игорь Николаевич

В общем то, в Кэмп-Джексоне нас тоже учили окапываться, стрелять, резать проволоку, но в Ист-Пойнте это было совсем иначе. Как-то раз в десять больше, во всех смыслах. Вообще, от этой учебы оставалось впечатление чего то продуманного и отточенного, хотя это я начал понимать задним числом, а в то время, чуть не падая от усталости (делать то все приходилось, напялив ватный бушлат, шлем, кирасу, и навесив на себя все выданное оружие и прочие подручные средства), я, как и все остальные просто ненавидел всю эту муштру и жестоких истязателей-инструкторов! В эти моменты, несмотря на все уверения Назгулеску в обратном, я верил что это самые настоящие убежденные царские сатрапы и реакционеры, что они служили самодержавной тирании по зову души, и вообще, засланы в САСШ тираном Николашкой, или Георгиевской кликой, или всеми перечисленными, чтобы издеваться над русскими революционерами-изгнанниками и загнать их в могилу!

Ужаснее всего были пробежки в полной выкладке, как здесь говорят, верст на пять, а то и все десять. Только теперь я понял что чувствовал тот древний грек, что после битвы при Марафоне прибежал в Афины, и сообщив о победе, умер. Тут сдохнешь! А ведь они там, в Греции, ватных бушлатов не носили, так, лёгкий полотняный хитон, который у нас и за ночную рубаху не сойдет, да сандалии из ремешков, вот и вся одежда. И доспехи их были явно полегче этой кирасы (какой садист ее выдумал?) с шлемом (доводилось видеть в музее в Одессе образцы древнеэллинского вооружения, даже на вид легковесно как то!), да и оружие весило поменьше, все эти копья, мечи с кавказский кинжал, да щиты из кожи и прутьев!

Столь же кошмарными были тренировки боёв в городе, когда в той же полной выкладке надо было карабкаться на стены домов, лезть в окна, спускаться с крыш или верхних этажей на верёвках, врываясь в те же окна,(и при этом ещё стрелять и бросать гранаты и бутылки!), бежать и ползти по крышам, прыгать с крыши на крышу через переулки (хорошо ещё, внизу были подстелены копны соломы, но не дай Бог в них упасть – звери-унтера замучают, заставляя все сделать по-новой, пока не добьются результата!), или перебегать по бревну либо доскам (правда, положенными на чурбаки, но если оступиться, инструктор-сатрап пинками и тычками загонит обратно и заставит бежать ещё раз!).

Вообще, девизом этой учебы, если конечно, подобное издевательство, над людьми так можно назвать, стали слова услышанные от унтеров:

– "Не можешь – научим! Не хочешь – заставим!"

Позже я узнал, что эту фразу они выучили у Назгулеску. Странная позиция для революционера, и тем более анархиста, по мне, она больше подошла бы прусскому фельдфебелю.

Тяжелее всего была отработка атаки в поле. Тут все приходилось делать ползком, опять таки в полной сбруе, и таща за собой все выданное, а заодно волоча на верёвках штурмовые мостки и лестницы. И при этом ещё надо укрываться за кочками, в ямах и других естественных укрытиях, стрелять, резать колючую проволоку. Зачем все это?! Даже такому далёкому от военного дела человеку как я, известно, что солдаты идут или бегут на неприятеля с оружием наперевес!

Когда я задал этот вопрос унтеру Савельеву (кстати, нас не просто гнали куда то, а объясняли для чего это нужно, причем вопросы разрешались и даже приветствовались, но строго по делу, попытки за разговорами потянуть время, наказывались дополнительными тренировками, причем всего взвода), унтер ответил:

– Сразу видно что образованный, а дурак! Много ты так набегаешь – Уря! Грудь колесом! На пулеметы и магазинки. На Олимпии таких умников хватало, все там и остались, потом закапывать устали! Только когда танки пригнали, полегче стало!

Присутствовавший при этом майор О'Даффи, которому Шапиро перевел этот разговор, подтвердил, что на Олимпии все так и было. Честно говоря, быть закопанными совсем не хотелось, и потому мы с ненавистью продолжали учебу, ползли к окопам условного неприятеля, бросали в них гранаты и бутылки, врывались в траншеи и ходы сообщения, забрасывая бутылки и гранаты через углы зигзагообразных окопов, чтоб достать укрывшегося за уступом врага, в блиндажи и землянки через входы, амбразуры и дымовые отверстия, стреляя из наших коротышей СКС, а также ручных пулеметов, револьверов, винтовок (у кого были), а расстреляв патроны и растратив гранаты и бутылки, рубили и кололи тесаками, топориками и солдатскими лопатками расставленные в окопах соломенные чучела, изображавшие вражеских солдат, представляя на их месте ненавистных унтеров! Такие же эмоции мы испытывали, когда нас учили метать в мишени ножи, тесаки, топорики, лопатки, а также обучали рукопашному бою, показывая как ударами ног и рук обезоружить и обездвижить противника, или вовсе убить его (кажется, у японцев, или китайцев, в общем, каких то азиатов, в ходу нечто подобное, джиу-джитсу или как то так).

Вообще, никогда бы не подумал, что интеллигентный, цивилизованный человек может испытывать такие звериные чувства, но что есть, то есть. И это доказывает огрубление нравов, вызванное военным ремеслом…

Кажется, Клаузевиц писал, что в регулярной армии большинство солдат идут в бой, потому что своих командиров боятся больше чем неприятеля. Или это прусский король Фридрих? Я бы добавил к этому ещё одну мысль:

– Охотнее всего в бой идут солдаты, которых перед боем замордовали настолько, что они жаждут сорвать накопившуюся злобу на врагах, не глядя ни на какую опасность.

Интересно, что бы сказал по этому поводу знаменитый профессор Фрейд, чьи лекции по психоанализу, мне как то довелось слушать в Вене?

Представив венского профессора на полигоне, в нашей форме и в полной амуниции, да ещё и с казачьим чубом, я чуть не заржал, несмотря на свое минорное настроение.

Между прочим, назначенные к нам третьи лейтенанты и сержанты из отряда Назгулеску, проходили обучение наравне со всеми, и, о чудо – без всяких жалоб и недовольства! Хотя, они у Назгулеску дольше нас, и наверно, притерпелись и привыкли. Правда, я не представляю, как к этому можно привыкнуть.

Познакомившись позже с этими третьими лейтенантами и сержантами поближе, мы поняли, что это совсем не плохие парни, ничем не похожие на уродов вроде Ричи и Гамильтона, только уж больно простые и невежественные. Хотя, многие из них оказались нам идейно близки, будучи местными анархистами, социалистами, профсоюзными активистами, да и прочие были людьми тертыми жизнью, побывав в разных непростых ситуациях, вроде знаменитой "золотой лихорадки" на Аляске и Клондайке.

Кстати, сержант Ричи пытался отлынивать от учебы, делая все спустя рукава, о чем, вероятно, сильно пожалел, когда унтер Савельев, без долгих разговоров набил ему морду. Как я уже упоминал, мне не нравятся кулачные расправы, и ещё в России я всегда возмущался рукоприкладством царских мордобоев в погонах в отношении безответных нижних чинов. Но это зрелище доставило мне истинное наслаждение, как и всем солдатам в нашей роте. Новые сержанты и третьи лейтенанты тоже смотрели на это одобрительно.

Ричи кричал что он сержант армии Соединённых Штатов и его бить нельзя, на что Савельев с усмешкой заметил:

– Унтер-офицер русской гвардии, опосля двух десятков лет службы, да Лужской шкуродерки, пятерых мериканских сержантов стоит! И вообще, ты сержант, а я здесь цельный мастер-сержант, так что не чирикай и делай что сказано, да не вздумай сачковать а то вдвое получишь!

Ричи, у которого уже оба глаза украсились шикарными фонарями, жалобно косил взглядом в сторону лейтенанта Гамильтона, видимо надеясь на его защиту, но лейтенант делал вид что не замечает его взглядов. После достопамятной выволочки от генерала Першинга, он изменился, выглядел не так самоуверенно, и обучение проходил со всей ротой, хотя, и постоянно ругался. Похоже, самолюбия и упрямства этому южному "джентльмену" не занимать, да и учеба проходит на глазах батальонного командира, а в его отсутствие – батальонного адъютанта, тут особо не посачкуешь.