Греческие календы - Евгений Санин

—Оставляем!

Октавиан с недовольством покосился на сенаторов, одобривших кандидатуру его давнего врага, и жестом велел Агриппе подождать.

И тут, начиная понимать, в какую сторону дует ветер, ожили "замогильные" сенаторы.

Один за другим они стали подавать голоса:

—Недостоин!

—Долой из списка!

—Кто это говорит! — начали вскакивать с мест противники Октавиана. —Замогильные сенаторы?!

—Сами вы замогильные!

— Один ваш Клар чего стоит! Или напомнить, сколько денег вывез он из одной только Нумидии?

—Да тебя за такие слова...

—А тебя? Мы все помним, как ты хотел сделать Марка Антония римским царем!

Наблюдая за перебранкой сенаторов, Октавиан невольно провел ладонью по груди, где под тогой был надет панцирь, и кивнул Агриппе: пора!

— Большинство предлагает убрать из списка Геренния Клара! — прокричал тот, перекрывая могучим голосом гул, и уже собрался приступить к поименному голосованию, как Октавиан жестом остановил его.

— Как видишь, Геренний, отцы-сенаторы против тебя! — обратился он к бледному Клару, не особенно стараясь придать своему голосу озабоченность. — Подумай, не лучше ли тебе, не дожидаясь унизительной процедуры, добровольно отречься от звания сенатора? Мы все оценим такое благородство, и уверен, никто из отцов-сенаторов не станет возражать, если я предложу сохранить за тобой сенаторское платье, место в орхестре и участие на наших общих обедах!

С минуту Геренний Клар напряженно думал, затем оглянулся на примолкших друзей и, вздохнув, опустил голову.

—Хорошо, будь по-твоему! — с горькой усмешкой сказал он. — Я отказываюсь от сенаторского звания… добровольно...

— Поступок достойный подражания! — красноречиво поглядывая на скамьи, где сидели его враги, одобрил Октавиан и разрешил продолжить чтение списка.

— Квинт Серторий! — заглушая поднявшийся ропот, провозгласил Агриппа.

Худощавый, быстрый в движениях сенатор, известный самыми язвительными высказываниями в адрес Октавиана, торопливо выкрикнул:

—Отрекаюсь!

—Да ты что? — одернули его сзади. — Ведь так они расправятся со всеми нами!

—А ты предлагаешь мне надеть всадническую тунику и сидеть на зрелищах вместе с чернью? — зашипел Серторий и, обращаясь к консулам, еще громче закричал: — Отрекаюсь добровольно!

Агриппа с презрением посмотрел на него, затем — с нескрываемым восхищением на Октавиана и, явно торжествуя, назвал следующую фамилию:

—Публий Кресцент!

Обсуждение списка продолжалось. Теперь уже ни от чьего взора не могло укрыться что все то, что происходило в курии, делалось по желанию и воле одного человека. И этим человеком был Октавиан.

Заседание протянулось весь день и закончилось незадолго до наступления сумерек.

— Все! — устало выдохнул Агриппа, протягивая список другу. — Лучше в хорошей битве побывать... В следующий раз пускай сенаторы сами выкликивают друг друга!

Октавиан пробежал глазами по списку.

Двести его главных врагов были лишены своих ядовитых зубов. Не менее важное — его имя было внесено в список первым. И не почетное звание принцепса сената льстило его самолюбию. Теперь он первым мог высказать свое мнение на заседаниях. Это должно было прекратить шатания колеблющихся, вселить уверенность и ясность в сердца друзей и заставить оставшихся еще в сенате врагов выдать свои тайные мысли.

Но больше всего радовало его то, что сенат напуган. Отцы-сенаторы поняли, наконец, что с ним лучше жить в мире. А это означало, что скоро можно будет без особого риска приступить к главному акту придуманной им и тщательно разыгрываемой перед всеми комедии: отказу от власти, чтобы получить еще большую власть.

Прошло совсем немного времени и Октавиан, распуская сенаторов после очередного заседания, сообщил, что на завтрашнем он сделает важное заявление.

Всю ночь он провел неспокойно. Забываясь коротким, несытным сном, тут же вскидывался и в который раз мысленно отвечал себе на мучавшие его вопросы: "Может, отказаться от задуманного, пока не поздно и заявить завтра о чем-нибудь другом, например, о роскошном зрелище травли зверей, которое я готов устроить народу? Нет! — тут же останавливал он себя. — Я ничем не рискую. Игрок, который мечет фальшивыми костями, и тот не может быть так уверен в выигрыше, как я! Ведь сделано все, чтобы мой отказ не был принят. ."

Он закрывал глаза, стараясь уснуть, но уже через минуту спрашивал себя: "Как поведет себя Корнелий Галл? — и, почти не задумываясь, отвечал: — Как надо, он обо всем предупрежден. А Непот? Не хуже — этот подкуплен. Верений? Запуган.

Мунаций Планк и ему подобные?"

Он вставал и ходил по спальне, успокаивая себя: "Таких, как они, меньшинство, и если даже присоединятся к моим врагам — все равно друзей теперь больше. Много больше..."

Задолго до рассвета он вышел из спальни и велел Ливии, чтобы ему подали завтрак.

—Опять хлеб, размоченный в вине? — проворчала жена, посылая слугу на кухню.

—Да, — рассеянно ответил Октавиан, устраиваясь перед столиком.

—В этом самом дешевом и кислом ретийском вине? —уточнила Ливия.

—Да, в ретийском и самом дешевом! А еще лучше пусть просто в воде.

—И это завтрак принцепса сената и триумфатора?

—Понадобится — перейду на пищу рабов!

Ливия вырвала из рук вошедшего слуги дешевый поднос с завтраком и брезгливо поставила его перед мужем.

—Ладно, я женщина и в твою политику не вмешиваюсь! — отводя глаза от жующего Октавиана, согласилась она. — Хотя мне странно видеть, на кого ты стал похож! Каким стал осторожным! Раньше ты никого не боялся, ни Антония, ни Лепида! Теперь даже со мной советуешься, читая по заранее написанной бумажке! Я хотела бы знать — как долго будет это продолжаться — этот дом с давно уже немодными портиками, комнатами без мраморных полов, эта дешевая утварь, твои... завтраки!

— До греческих календ! — не переставая жевать, усмехнулся Октавиан.

— Мне надоели твои вечные шуточки! — вспыхнула Ливия. — Или ты с сегодняшнего дня начинаешь жить так, как этого требует твое положение, или...

— Или? — поднял глаза на жену Октавиан. и, не дождавшись ответа, как обычно, обнял ее на прощание и вышел из дома.

Через час он уже был в курии, в которой, несмотря на раннее утро, его дожидался в полном составе весь сенат.

— Делайте свое дело! — растирая палец, онемевший на холоде, приказал он жрецам, совершавшим перед началом каждого заседания жертвоприношения.

Мелькнул в воздухе каменный топор.

Октавиан внимательно осмотрел поданные ему на блюде внутренности жертвенного животного, сполоснул руки в тазу и громко объявил:

— Боги благоприятствуют проведению нашего сегодняшнего заседания. Да будет оно успешно, благополучно и счастливо!

Произнеся положенную в таких случаях фразу, он долгим взглядом обвел сенаторов и начал подготовительную речь:

— Уважаемые отцы-сенаторы! Сограждане...

Он говорил о своих заслугах в спасении отечества от смут, жаловался на ослабевшее в последнее время здоровье и тяготы верховной власти и встречал понимающие и сочувственные взгляды. Но когда завел речь о том, что ему невмоготу оставаться на этой высоте, куда занесла его судьба, в курии поднялся недоуменный шумок.

Он усилился, едва Октавиан стал просить передать власть лучшим гражданам Рима, более достойным, справедливым и мудрым, чем он. А когда стал давать советы тем, кого должны были выбрать отцы-сенаторы, как лучше управлять государством, началось такое, что он вынужден был замолчать.

Напрасно Агриппа призывал сенаторов к тишине.

Все без исключения выражали свое отношение к заявлению Октавиана. Те, кто был посвящен в его планы — восхищались его хитростью, другие, принявшие слова за чистую монету — намерением. Остальные, кто уже ненавидел республику за ее постоянные смуты и разбой в стране требовали, чтобы Октавиан не смел отказываться от власти, а наоборот, предлагали... усилить ее.

Несколько раз Октавиан порывался продолжить чтение речи, но каждый раз его останавливали крики:

— Возьми всю власть в свои руки!

— Не смей отказываться, этим ты погубишь себя и всех нас!

— Город захлестнут разбойники!

— Государство — новые Марии и Суллы!

— В конце концов, нас всех одолеют варвары!

Смахнув воображаемую слезу, Октавиан поднял руку, прося тишины, и простояв так минуту, торжественно сказал:

— Благодарю вас, отцы-сенаторы... Но, повторю — власть тяготит меня. Особенно мой империй, я даже не знаю, на какой срок дана мне эта высшая военная власть...

—Бери ее на пять лет! — выкрикнул кто-то.

—На десять!

Октавиан сделал вид, что задумался. Сенаторы наперебой принялись уговаривать его.

— Предлагаю выдавать телохранителям Цезаря двойной оклад, чтобы он имел надежную охрану!