Заживо погребенная - Густав Эмар

— Эй! Бернардо! — крикнул он. — Разве ты меня не узнаешь?

— Ах, Боже мой! Какое счастье! — вскричал Бернардо, всплеснув руками. — Это ты, мой Юлиан!

— Наконец-то, ты вернулся!

— Ну, да! — ответил Юлиан, смеясь. — Войди же, старый товарищ!

Они обнялись и расцеловались от души. Они стали припоминать времена своего детства и остальных друзей и товарищей.

Бернардо остался завтракать у Юлиана, причем, перебирая всех живущих в окрестностях, произнес имя Денизы с особенной похвалой.

Это имя, произнесенное мимоходом, воскресило в памяти Юлиана образ прелестной девочки, соучастницы его игр, сердце его забилось и он стал припоминать подробности их детской дружбы.

Семейства Мендири и Иригойен были очень дружны в то отдаленное время. Они почти жили вместе, а их дети просто не расставались. Юлиан называл Денизу своей маленькой женой, а Дениза называла его маленьким мужем.

Все эти проснувшиеся воспоминания возбудили в Юлиане сильное желание увидеть опять ту маленькую девочку, которая теперь, по словам Бернардо, превратилась в прелестную девушку, которую все окружающие боготворят.

В этот же день Юлиан в сопровождении Бернардо отправился в село.

Он был принят с восторгом старыми товарищами, которые все его любили и от души ему обрадовались.

С этой минуты он опять сделался кровным баском. Он опять надел национальный костюм, стал посещать все сборища, игры в шары и посиделки.

Дениза, увидев его, вскрикнула от радости и бросилась ему на шею со слезами. Бедная девочка не переставала о нем думать и наивно призналась ему в этом, не стараясь скрывать свою радость при свидании с ним.

Когда она после долголетней разлуки увидела этого красивого, статного молодого человека, она поняла, до какой степени любила его.

Юлиан тоже полюбил ее всеми силами своей души, но вместе с любовью у него зародилось и другое, неведомое ему до сих пор чувство ревности.

Дениза была слишком хороша собой, чтобы не иметь вздыхателей. Но последние относились к ней с величайшей почтительностью. Они любили молодую девушку, но не решались высказывать ей это открыто. Между ними был один, который более других возбуждал опасения в сердце Юлиана: это был рослый и красивый молодой человек лет двадцати четырех. Он был сыном богатого хлебопашца из соседнего села и очень гордился своей красотой и своим богатством. По силе и ловкости он не имел соперников и поэтому часто позволял себе высокомерные выходки.

Говорили, что он не отличался примерным поведением — он уже обольстил нескольких девушек, которых потом бросил. Подобные вольности часто вовлекали его в неприятные истории, но благодаря влиянию богатых родителей он до сих пор выпутывался из беды. Но вследствие всего этого он был нелюбим и его отчасти даже боялись.

Этого молодого человека звали Фелиц Оианди. Он не скрывал своей любви к Денизе, хотя молодая девушка, по-видимому, ее вовсе не поощряла. Но это нисколько не обескураживало Фелица, и он поклялся, что так или иначе молодая девушка будет ему принадлежать.

В то время как Юлиан Иригойен входил в помещение посиделок, все общество было уже в полном сборе: тут были молодые люди, молодые девушки и их родители, — более тридцати человек. Пряли, разговаривали, вышивали, хохотали, пели и даже плясали; было очень весело.

Посиделки составляют старинный и любимый обычай басков. Тут, под зорким наблюдением старших, молодежь знакомится и влюбляется. На посиделках же происходит, при всех, обручение сговоренных, после чего уже все вздыхатели отходят от обрученной, около которой продолжает оставаться один жених.

Помолвленные, таким образом, уже не могут отказаться друг от друга под страхом всеобщего презрения.

Мы скоро представим читателю случай присутствовать при исполнении этого трогательного и величественного обычая, который носит первобытный и патриархальный характер.

Посиделки в тот вечер происходили в доме Мендири, в большой и высокой комнате — стены были обшиты дубовыми филенками, почерневшими от времени, земляной пол был, как ток на гумне. У одной стены огромный камин мог приютить нескольких человек под своим выступом. Мебель состояла из нескольких плетеных стульев для стариков и деревянных скамеек, расставленных в беспорядке, для молодежи. Освещение состояло из первобытных каганцев, подвешенных кое-где под потолок, и главным образом из пылавшего камина…

Отец и мать Денизы сидели по правую сторону камина, окруженные знакомыми, Дениза сидела за прялкой в кругу остальных девушек.

Когда Юлиан вошел, все работали и весело разговаривали; Фелиц Оианди с нахальной усмешкой что-то рассказывал в группе молодых людей.

Юлиан, не обращая на него внимания, прошел через всю комнату и, поздоровавшись с отцом и матерью девушки, ласково приветствовал Денизу, и подошел к тем молодым людям, с которыми был дружен.

Однако при появлении Юлиана произошло заметное смятение среди присутствовавших. Все обратились в его сторону: молодые девушки шептались и хихикали, глядя на него, молодые люди прекратили свой разговор, заметное молчание воцарилось на несколько минут, точно все ожидали чего-то.

Но это волнение длилось недолго. Вскоре разговоры и хохот возобновились во всех углах еще громче прежнего.

Время шло, было уже около одиннадцати часов, некоторые девушки стали складывать свою работу, наставала пора расходиться по домам.

В это время Фелиц Оианди подошел к камину и, наклонившись к Денизе, подкладывавшей дрова в огонь, сказал:

— Сударыня, кажется, дрова плохо горят, позвольте мне подложить это полено…

И он положил свое полено в то место, где огонь ярче горел.

Мертвая тишина воцарилась в зале, все ждали — кто с замиранием сердца, кто просто с любопытством, — что произойдет.

Дениза молча взяла щипцами полено молодого человека и отставила его в сторону, так что оно мгновенно потухло.

Фелиц Оианди вздрогнул, лицо его позеленело от злости. Он попробовал улыбнуться и затем поспешил скрыться, преследуемый хохотом молодых девушек.

Аллегорический ответ Денизы означал отказ самый решительный. Вынув полено из огня и дав ему потухнуть, она этим сказала молодому человеку: «Я вас не люблю и любить не буду».

Когда Фелиц Оианди исчез в группе молодых людей, Юлиан Иригойен в свою очередь подошел к Денизе. Поклонившись ей, он сказал дрожащим голосом:

— Позвольте мне, дорогая Дениза, положить в огонь это полено, которое я тщательно выбрал.

И он прибавил с грустной улыбкой:

— Может быть, оно лучше загорится, чем первое.

— Пожалуйста, Юлиан, — ответила девушка с выражением искренней нежности в голосе, — вот сюда положите — огонь, может быть, и не станет от этого жарче, но все-таки станет светлее.