Рассказы зверолова - Владимир Алексеевич Панюков

Я попросил Ивана Сидоровича продать мне медвежонка. Старик уже дал согласие, но правнуки его подняли такой рёв, что он руками развёл и сказал:

— Ты уж обиду против меня не держи, сам видишь: нельзя продавать Красавца!

Так я и уехал.

Ровно через год я снова приехал по делам на Камчатку и, конечно, зашёл навестить Третьякова.

Едва я вошёл в дом, как со всех сторон окружили меня ребятишки:

— Дяденька, купи нашего Красавца!

— Так вы же об этом и слышать не хотели!

— Да, он такой злой стал: дяде Антипу ногу поранил, на нас кидается!

Иван Сидорович подтвердил:

— Озлился Красавец — внуку ногу помял и меня знать не хочет. Я бы его давно пристрелил, да всё тебя ждал, — может, возьмёшь живого.

— Медведь мне нужен. Только вы про него больно страшно рассказываете. Надо посмотреть.

Мы подошли к сараю. Я открыл половину ворот и тотчас же отшатнулся: большой и сильный зверь бросился ко мне и мощным ударом лапы оторвал правый рукав и часть полы у моей кожаной куртки. Я упал навзничь к ногам старика, и это меня спасло: рука осталась цела, привязанный медведь уже не мог до меня дотянуться.

— Да, надо подумать, как взять такого чёрта, — сказал я, поднимаясь и стряхивая пыль с одежды.

А медведь рвал в клочья мой рукав и страшно ревел. Он неистовствовал, когда мы закрыли ворота, бил в них лапами, совал нос в подворотню и так грозно дышал, что у ворот заклубилась пыль.

Мы вернулись в избу, и у меня созрел план, как увезти отсюда такого медведя живым.

У меня было с собой три бутылки спирта. Иван Сидорович принёс из омшаника большой таз, в котором было килограмма два янтарного мёда. Мы смешали спирт с мёдом и осторожно подсунули таз в подворотню сарая.

Свирепый Красавец долго ходил вокруг таза, обнюхиваясь и тряся головой. Запах спирта отпугивал его, сладкий, пахучий мёд манил. Он набрался наконец смелости, лизнул мёд на краю таза, отпрянул, огляделся, потом подошёл к угощению, храбро засунул нос в месиво и зачавкал.

— Считай, что твой Красавец уже поехал в Петропавловск, на пристань, — сказал я Ивану Сидоровичу. — Зови сыновей, давайте ящик делать!

Часа через два крепкий ящик был готов. Мы его крест-накрест и по бокам опутали толстой проволокой и крышку приделали так прочно, что её и слон не мог бы оторвать.

В сарае было тихо, когда мы туда заглянули. В тазу не осталось ни капли спирта, ни капли мёда — Красавец всё вылакал начисто. Сам он был пьян, как говорят, в стельку. Он молча катался по полу, а когда приподнимал голову, она падала, как большая тыква.

А через несколько минут медведь лежал в углу сарая, не шевелясь.

Я распахнул ворота, подошёл к зверю и тронул его за гачи: он даже не вздрогнул. Я пнул его ногой в бок — он этого не почувствовал.

— Давайте ящик, — сказал я, — да помогите мне впихнуть в него этого пьяницу!

Мы втащили медведя в ящик, закрепили крышку, взвалили на телегу.

Пьяный Красавец спал всю дорогу до Петропавловска. Не видел он, как грузили ящик на пароход, и проснулся, когда мы были уже в пути.

За кормой билась вода, лёгкий ветер дул с океана.

Красавец сидел в ящике, рычал и грыз доски, но уже никому не было страшно.

Медведь с белым носом

Одно время я работал в Перми. Невдалеке от меня жил лесник Васенин. Он часто бывал в отъезде: его участок находился в глухом бору, между речками Малая и Оса.

Однажды вернулся Васенин из объезда и сказал мне:

— Странный какой-то медведь живёт у меня на участке. Еду я недавно вдоль Малой, вижу — идёт медведь. Шёл-шёл и наткнулся на пень. Чудеса! Ткнулся в него мордой, отступил немного и повернул в сторону. Там малинник. Медведь потянул носом и стал шарить передними лапами. Ощупал куст, притянул его к себе, стал ягоды обирать. Слез я с коня, близко подошёл к медведю. А он меня и не учуял и глядеть на меня не захотел. Худой такой медведь… Бурый, с рыжиной, и на носу — белая полоса. Я его пожалел. Дай, думаю, вам расскажу об этом. Что всё это значит?

— Надо поглядеть. Когда будете на участке?

— Завтра.

— Вот я и поеду с вами.

Мы провели на участке весь день, но с медведем так и не встретились.

Я уехал домой, а Васенин остался и сказал, что приедет за мной, как только вновь увидит необычного зверя.

Приехал лесник дня через три. Мы прошли с ним километра два по берегу речки Малой и неожиданно столкнулись с медведем: он лежал, привалясь к старой колодине, и крепко спал. Видно было, что зверь истощён: шерсть была не густая; на боках сквозь неё лесенкой выступали рёбра.

Мы стояли от медведя так близко, что хорошо была видна узкая белая полоса, которая тянулась по верху бирюльки от правой ноздри к глазу. Я кашлянул, но медведь не вздрогнул, не повернулся.

— Бегите к сторожке, — шепнул я Васенину. — Давайте сеть, мы его мигом накроем.

Васенин сбегал за новой рыбацкой сетью. Мы сложили её вчетверо, осторожно подошли к спящему медведю и накрыли его. И пока он с перепугу разбирал, что к чему, мы уже крепко связали его по ногам. Потом он поревел, но скоро успокоился. А к вечеру мы уже доставили его в город.

Кормил я его хорошо, обращался с ним ласково, и скоро он стал сытым и совсем ручным.

Но уже в первый день я понял, что он слеп и что чутьё у него развито плохо. Он натыкался на забор, на столбы и не сразу находил миску с едой, которую я ставил ему во дворе в определённое место. Меня он узнавал по голосу и, когда подходил, тыкался носом в колени и начинал ласкаться.

Скоро меня вызвали в Москву, и я оставил своего слепого медведя у знакомых. Он прожил больше года, потом стал хворать и умер.

Медведя вскрыли в ветеринарной клинике. Оказалось, он ослеп потому, что в него стреляли. Пуля прошла под кожей от кончика носа до правого глаза. На носу, где была рана, выросла полоска белой шерсти. Глаза у медведя не потускнели. Но он не мог видеть, потому что пуля повредила ему зрительный нерв.

Поединок в тайге

Среди Саянских гор, на поляне,