Ад – это вечность - Альфред Бестер

– Пять одновременных реальностей, противоречащих друг другу? – сказал Пил. – Это парадокс... значит, это невозможно.

– Тогда я предлагаю вам невозможное.

– А плата?

– Извините?

– Плата? – с растущей смелостью повторил Пил. – Мы не настолько наивны. Мы знаем, что за все нужно платить.

Наступило длительное молчание, затем голос укоризненно произнес:

– Боюсь, здесь слишком много недоразумений, и многое вы не сможете понять. Сейчас я не могу объяснить, но поверьте мне, никакой платы не нужно.

– Смешно. Ничего не дается даром.

– Ладно, мистер Пил, раз уж мы перешли на терминологию торговцев, позвольте мне сказать, что мы никогда не являемся, пока плата за наши услуги не внесена авансом. Вы уже заплатили.

– Заплатили? – Они невольно бросили взгляд на распластавшийся на полу убежища труп.

– Сполна.

– Тогда?..

– Я вижу, вы согласны? Отлично...

Кот снова поднялся в воздух и осторожно опустился на пол. Остатки дыма клубились под потолком убежища и заколебались, когда невидимое Существо сделало движение. Все пятеро инстинктивно поднялись и ждали, напряженные и испуганные, однако, ощутившие какой-то радостный подъем.

Ключ взметнулся с пола и проплыл по воздуху к двери. На мгновение он застыл перед замком, потом сам влез в скважину и повернулся. Откинулся тяжелый засов, дверь широко распахнулась. За ней должен был тянуться подземный коридор, ведущий на верхние этажи замка Саттон – низкий, узкий коридор из каменных плит и известняковых блоков. Теперь же в нескольких дюймах от двери висела огненная завеса.

Бледная, неописуемо прекрасная, она была выткана огнем из всех цветов радуги. Пастельные цветные пряди раскрывались, извивались, скручивались, как множество отдельных живых нитей. Они были бесконечно пылкие, эмоциональные, с шелковистым выражением времени и скручивающейся шкурой пространства... Они были всем в мире и сверх того – прекрасными.

– Для вас, – раздался спокойный голос, – прежняя реальность заканчивается в этой комнате.

– Так просто?

– Вот именно.

– Но...

– Вы стоите здесь, – продолжал голос, – в последнем зернышке, последнем ядре, так сказать, того, что было для вас реальностью. Перешагните порог, пройдите через завесу, и вы вступите в реальность, которую я вам обещал.

– И что мы найдем за завесой?

– То, что делает каждый из вас. Сейчас за завесой лежит ничто. Там ничего нет – ничего, кроме времени и пространства, ждущих творения. Но это ничто и есть потенциальное все.

– Одно время и одно пространство? – понизив голос, сказал Пил. – Будет ли их достаточно для различных желаний?

– Все времена и все пространства, мой друг, – ответил спокойный голос. Пройдите, и вы найдете матрицу мечты.

Они сгрудились, прижались друг к другу со странным чувством товарищества. Но теперь, в наступившей тишине, они разделились, словно каждый получил знак от своей собственной реальности – жизни, совершенно отделенной от прошлого и от друзей минувших дней. Это был жест полного обособления.

Все разом, импульсивно, однако, независимо друг от друга, они пошли к сияющей завесе.

2

Я художник, подумал Дигби Финчли, а художник – это творец. Творить, значит, быть богоподобным, и я буду таким. Я буду богом в моем мире и из ничего сотворю все, и все мое будет прекрасным.

Он первым достиг завесы и первым прошел через нее. Буйство красок ослепило его холодными брызгами. Он зажмурился, а когда открыл глаза, завеса осталась позади, и он стоял в темноте.

Но это была не темнота.

Это было слепая, агатово-черная, бесконечная пустота. Она тяжелой рукой ударила ему по глазам и вдавила глазные яблоки в череп свинцовыми грузилами. Его охватил ужас. Он отдернул голову, уставившись на непроницаемую пустоту, принимая воображаемые вспышки света за настоящие.

Он ни на чем не стоял.

Он сделал неуклюжий шаг, и это выглядело так, словно он был лишен всяческого контакта с массой и материей. Страх перерос в ужас, когда он начал понимать, что совершенно один. Нечего было видеть, нечего слышать, не к чему прикасаться. Его охватило абсолютное одиночество, и в то же мгновение он понял, насколько правдив был голос в убежище и как ужасающе реальна его новая реальность.

И так же мгновенно пришло его спасение.

– Ибо, – пробормотал Финчли, сухо уставившись в пустоту, – божественному существу присуще быть одиноким... уникальным.

Затем он полностью успокоился и неподвижно повис вне времени и пространства, собираясь с мыслями для творчества.

– Сперва, – сказал, наконец, Финчли, – у меня должен быть небесный трон, приличествующий богу. У меня также должно быть царствие небесное и охранники-ангелы, ибо не подобает богу быть совершенно одному.

Он немного поколебался, обдумывая различные виды небесных царствий, которые знал по книгам и картинам. Нет нужды, подумал он, особо оригинальничать с этим. Оригинальность будет играть важную роль в сотворении вселенной. А пока что нужно обеспечить себя приемлемым достоинством и роскошью, и для этого вполне подойдет вторичная обстановка древнего Яхве.

Подняв руку, он застенчивым жестом отдал приказ. Мгновенно пустота залилась светом, и перед ним возникли огромные золотые ступени, ведущие к сверкающему трону. Трон был высокий, обложенный подушками. Подлокотники, ножки и спинка были из мерцающего серебра, а подушки из императорского пурпура. И однако... все было отвратительным. Ножки слишком длинные и тонкие, спинка рахитично узкая, а подлокотники скользкие.

– Уфф!.. – сказал Финчли и попытался все переделать. Однако, как ни менял он пропорции, трон оставался ужасным. Ступени тоже были отвратительные. По какому-то капризу творения, золотые прожилки в мраморе изгибались и скручивались, образуя непристойные рисунки, слишком напоминающие эротические картинки, которые Финчли рисовал в своем прошлом существовании.

Наконец, он махнул рукой, поднялся по ступеням и неуютно устроился на троне. Сидеть ему было так же удобно, как собаке на частоколе. Он слегка пожал плечами и сказал:

– А, черт, я никогда не конструировал мебель...

Оглядевшись вокруг, Финчли снова поднял руку. Облака, покрывавшие все вокруг трона, откатились назад, открывая высокие хрустальные колонны и парящую арочную кровлю, сложенную из гладких блоков. Зал тянулся на тысячи ярдов, как бесконечный кафедральный собор, и вся протяженность его была наполнена рядами охранников.

В первых рядах были ангелы, хрупкие крылатые существа в белых мантиях, с кудрявыми белокурыми волосами, сапфирово-голубыми глазами и зло улыбающимися губами. За ангелами стояли на коленях херувимы – гигантские крылатые быки с рыжевато-коричневыми шкурами и копытами из кованого металла. Их ассирийские головы были украшены тяжелыми бородами с блестящими черными завитками. Третьими стояли серафимы – ряды огромных шестикрылых змей с драгоценной чешуей, полыхающей бесшумным пламенем.