Теселли - Шамиль Алядин

— За того, кто хочет избавить нас от нужды.

— А разве есть кто-нибудь, кто сможет это сделать?

— Сеттар-ага говорит, что есть…

— Сеттар бредит. Где он раскопал эту ересь: власть бедных, власть богатых! Почему он забивает нашему отцу голову всей этой чепухой?

— Это не чепуха, Фикрет! Ты заблуждаешься. Сеттар-ага зря ничего никогда не говорит. Он был на войне и бежал оттуда… и, по-моему, не зря.

— Бежал потому, что на войне страшно. Он просто дезертир.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Чего Сеттар добивается, ты знаешь? Он путает отца, чтобы его загнали в Сибирь.

— Да ты что, Фикрет? В уме ли? Как ты смеешь говорить такие вещи?

— Знаю, о чем говорю. Не беспокойся! Придумал он какую-то власть бедняков. Он знает, что в деревне много голодранцев. Хочет иметь среди них славу.

— Сам-то ты кто? Не бедняк?

— Да, бедняк. Но мне надоело им быть. Я хочу жить.

— Как? Став владельцем плантаций, табачных складов, виноградников?

— А что, плохо разве?

— Выходит, не зря отец опасался того, чтобы ты не стал слугой тунеядцев. Теперь я понимаю, чью ты песню поешь. Ты снюхался с Исмаилом. Волочился за Эмине. Месяцами пропадал в их доме. Тебе понравилась их жизнь.

— Не твоего ума это дело! И не задевай Эмине. Сам ты путаешься с Гулярой, которая одного ногтя Эмине не стоит. На свидания она к тебе бегает по ночам в лес. Постеснялась бы шариата.

Рустем вскочил в гневе и, сжав кулаки, чуть не бросился на брата:

— Я люблю Гуляру и не скрываю этого ни от кого. Придет время, пойду к ее отцу и попрошу благословения. Но во дворец Джелала я не полезу. Понял?

— Ты что, угрожать начинаешь? — выкрикнул Фикрет. — Смотри! Я еще поговорю с тобой, сопляк.

— Говори хоть сейчас.

— Не хочется поднимать сейчас шум! — сквозь зубы процедил Фикрет и, резко повернувшись, зашагал прочь вдоль берега маленькой тихой речки.

Рустем долго смотрел ему вслед. Когда фигура брата растворилась в сумерках, Рустем сел на камень и задумался. Он думал о Фикрете и никак не мог понять, что такое происходит с братом.

Шорох за спиной вывел Рустема из задумчивости. Он оглянулся. Раздвинув ореховый куст, появилась Гуляра.

— Вы разве не ушли? — удивленно воскликнул Рустем. — Вы спрятались и слышали весь наш разговор?

— Нет, Рустем! — ответила девушка. — Я была дома и все смотрела с террасы на дорожку, по которой вы должны были возвращаться. Но вы не шли. Я не вытерпела и — сюда. Смотрю, по нижней тропинке шагает Фикрет-ага.

— Куда он пошел? Вы не заметили, Гуляра?

— Домой. О чем вы тут так долго говорили, Рустем?

— О многом, Гуляра! Мы не виделись с ним давно. Садитесь. — Рустем подвинулся на камне. — Посидите хоть минутку рядом со мной. Мне очень грустно.

Гуляра присела на камень рядом с ним.

— И я много хочу вам рассказать… но мы всегда торопимся, Рустем. Поговаривают, что скоро война кончится. Папа хотел увезти нас в Петербург. Да его самого, бедного, уже угнали на войну.

— Война кончится. Кто это сказал?

— Дядя Экрем. Он позавчера вернулся с фронта. Он и говорил. Ведь когда-нибудь она все же кончится! Рустем, поедете тогда с нами в Петербург?

— Что мне там делать?

— То же, что делает и мой двоюродный брат Энвер.

— Энвер — ученый человек. А я… началась война, и школу-то закрыли.

— Будете работать, помогать папе. Он хочет после войны опять открыть фруктовую лавку.

— Отец меня в Петербург не отпустит. А если убегу из дома, мать умрет с горя.

— Для вас, значит, лучше киснуть в этой деревне, среди скал?

— Хорошо, если кончится война, Гуляра! Но мне хочется, чтобы после нее мы не знали нужды. И не только мы… Вы посмотрите на эту прохладную, чистую как слеза воду, которая пробивается из глубины земли. Как она кипит и играет! Взгляните на эти горы и долины. Если уехать, то больше их не увидишь!

Из-за дубравы послышался зов:

— Гуляра! Гуляра!

Девушка поспешно поднялась с камня.

— Это мама зовет. До свидания, Рустем! Вы идите понизу, чтобы мама не увидела вас.

Как только Гуляра скрылась, Рустем, понурив голову, побрел домой. Фикрета он не застал. И вот почему…

Подойдя украдкой к воротам дома, Фикрет наткнулся на отца, который заставил его исчезнуть вновь. Он дал ему знать, что в соседнем дворе ходит он-баши Абдураман.

— Иди в Чаир, что за рекой Тавшан-Тепе! — сказал Дульгер. — Укройся там в шалаше. Я выеду на дорогу поздно ночью. Услышав в тишине дребезжание колес арбы по каменистой дороге, ты спустишься к мосту около табачных сараев Тарахчи-Али, и мы поедем с тобой на ярмарку.

Фикрет повиновался. Направляясь в Чаир через фруктовый сад соседа авджы Кадыра, он у источника под высоким дубом заметил Сеттара, который, идя из лесу, решил подождать тут удобного случая, чтобы зайти в дом в отсутствие отца.

— Это вы, Сеттар-ага? — спросил Фикрет, перепуганный этой неожиданной встречей. — Что вы тут в такой поздний час делаете?

— Тихо! Не кричи так, — предупредил его Сеттар, — можешь не называть моего имени! Кого ты тут ищешь?

— Никого… Я иду в Чаир.

— Зачем? Дома что-либо случилось?

— Нет. Но во дворе Зейтулды-ага бродит он-баши.

— Ты бежишь от него?

— Да, отец хочет взять меня с собой на ярмарку. Буду ждать…

— Тебе не надо ехать на ярмарку! Дорога через Сюйрень опасная. На каждом перекрестке засада. Задержат сразу.

— Отец знает окольную дорогу…

— Это дальше, когда выедете за Сюйрень. А до Сюйрени по ущелью одна лишь дорога. Это ловушка.

— Да, но что делать? — произнес Фикрет грустно. — Так велел отец.

— «Велел отец»… можно подумать, что ты маленький ребенок… Сам ты о чем-нибудь думаешь?

— О чем мне думать? О том, как остановить войну? Это не в моих силах!

— Почему ты бежал из леса? Чтобы предать нас Джелял-бею? Тебе очень хочется, чтобы лилась на войне людская кровь?

— Я бежал потому, что не хочу умереть в лесу от голода. А предавать вас… зачем? Какая от этого мне польза?

— Что ты думаешь делать, Фикрет?

— Поеду на ярмарку. Быть может, проеду мимо войны. Там будет видно. А идти в лес, по ночам ходить на большую дорогу, чтобы раздевать проезжего!.. Нет, Сеттар-ага, стать айдутом я не хочу!

— Айдут? Ты называешь меня и моих друзей разбойниками? — вскричал Сеттар, хватаясь за браунинг. — Как ты смеешь? Сейчас прикончу… и не пожалею ничуть.

— Делайте что хотите! — сказал Фикрет дрожащим голосом. — Мне теперь все равно.

— Ты жалкий человек. Но благодари бога, я слишком уважаю Саледина-ага, который — не кусок мяса, как ты, а различает белое от черного.

— Сеттар-ага, — произнес Фикрет, пристально посмотрев на него, — у нас с вами разные пути. И едва ли они когда-нибудь сойдутся!

— Я это понял, — ответил Сеттар, — и очень сожалею, что так получилось. Но я пойду своей дорогой. Я был на войне. Мне стало больно стрелять в тех, кто всю свою жизнь гнул спину на дармоедов. И я бежал с фронта. Бежал не в дом отца, а в лес, где сейчас нас не мало. Не скрою… Иногда мы сидим без хлеба. Но мы знаем, во имя чего мы голодаем. Нам надоело видеть Бадемлик несчастным. Он должен избавиться от горя.

— Избавится ли?

— Избавится! Там, на подножьях Карпат, где идут страшные бои, среди людей есть такие, которые убеждены, что от горя можно избавиться. Для этого нужно усилие…

Сеттар накинул на плечо пустую вязаную деревенскую сумку и двинулся по узкой дорожке, ведущей к дому отца. Фикрет, опустив голову, стал взбираться на горку.

Во дворе под широким навесом сарая Рустем увидел арбу, груженную плетеными корзинами, вилами, граблями и несколькими мешками сушеных фруктов. Рядом валялись хомут и постромки. Юноша поднялся в мезонин и, раздевшись, лег рядом с Мидатом. Он уже начал было засыпать, когда донесшийся из сада хруст насторожил его. Прислушавшись, Рустем понял, что это лошадь, привязанная к ореховому дереву, ест корм.

Несколько месяцев отец держал кобылку на лугу, а сегодня привел ее домой: значит, собирается в дорогу. Раньше Саледин-ага брал с собой и Фикрета. Теперь его нет. Но Рустему ничего не было сказано о том, что нужно куда-то ехать. Странно!

Шум во дворе заставил его в середине ночи снова открыть глаза. Скрипели ворота, слышались человеческие голоса. Он выглянул во двор: мать закрывала ворота, арбы под навесом уже не было.

— Мама! — крикнул Рустем. — Что случилось? Где отец?

— Уехал за горы на ярмарку.

Мать направилась в дом.

— Один уехал?

— Нет, не один.

Голова Тензиле-енге показалась в проеме лестницы у самых ног Рустема.

— С Фикретом, — прошептала она. — Фикрет будет его поджидать у табачных сараев Тарахчи-Али. А ты спи, нечего выглядывать.

Рано утром Мидат толкнул Рустема в бок:

— Арбы нет, лошади нет. Ты не знаешь, куда поехал отец?