Убийственная красота. Запретный плод - Алиса Клевер

– Павлик, так ты его встретил или нет?

– Нет, конечно! – выдохнул Павлик. – А не кажется тебе, что проще всего позвонить ему самому? Или ты гордость включила?

– Гордость и предубеждение, – хмыкнула я.

Сережа, Сережа, я не должна была так поступать с тобой, вот только беда – я постоянно делаю именно то, чего делать ни в коем случае не следует. Я бросила телефон на стол и откинулась в кресле. Может быть, он просто взял такси? В конце концов, он был расстроен, мог прилететь ночным рейсом, не захотел беспокоить людей ночью. Все вышло спонтанно, не будить же их. В самом деле. Я набрала номер Сережи снова, но он опять не взял трубку. Я бы на его месте тоже не взяла. Я даже не знаю, что именно собираюсь ему сказать. Прощения попросить? Я не хочу вернуть его, просто зацепиться за него, как за константу, чтобы удержаться на краю пропасти. Ведь без него, без мамы, с одуревшим телом, предающим меня ежесекундно, мне не устоять. Я закрыла глаза. Спи, Даша, спи.

Проклиная себя, я стояла в указанном месте на бульваре Де Марешо, ожидая Гильермо, и сама не верила в это. Говорила себе – я здесь только для того, чтобы добраться до треклятого Андре и высказать ему, что есть границы, за которые переходить не собираюсь. Это не для меня. Вот только я не могла нащупать эти границы, как ни пыталась.

Гильермо был невысок, подвижен, словно мячик на резинке, и похож больше на итальянца, чем на француза. Он посмотрел на меня удивленно – бледное, растрепанное нечто с обветренными губами, в растянутой футболке, босоножках и простой хлопковой юбке, я явно не соответствовала его ожиданиям. Вот и отлично, подавитесь, месье. Впрочем, Гильермо своего недовольства никак не показал. Вопреки моим ожиданиям он не был отвратительным чудовищем, напротив, оказался вполне симпатичным парнем, такого же возраста, как Андре. Он старался мне понравиться, установить контакт и явно расстраивался из-за того, что я отвечала рублеными фразами и часто невпопад. Я была уверена, что возненавижу этого слизняка, как только увижу – хотя бы потому, что Андре уверял, будто Гильермо мне должен понравиться. Нет, он не понравился мне, но и не вызвал отвращения. Нормальный мужчина, никаких фривольностей, никаких пошлых намеков. Он вел себя, как человек, которого попросили встретить в аэропорту девушку друга – вежливая обходительность и ничего более. Французская версия Павлика. Словно Гильермо и не собирался заняться со мной сексом, ворвавшись в мою жизнь, следуя извращенным фантазиям Андре.

Конечно, Гильермо совсем не говорил по-русски, и в первые минуты я испытала нечто вроде языкового барьера, ибо до сих пор мне здесь не приходилось обсуждать на французском ничего серьезнее стоимости проезда в автобусе или качества колбасы. А Гильермо болтал без умолку, заваливая меня идиомами и непереводимыми оборотами с той самой минуты, как я появилась на бульваре.

Так или иначе, я вела себя отчужденно и враждебно. Это, должно быть, сильно удивляло Гильермо, ибо он был абсолютно уверен, что я нахожусь тут по собственной воле и, так сказать, с полным энтузиазмом. На деле же я была взвинчена до предела, проклинала Андре и свою собственную мягкотелость, не позволяющую позвонить матери, рассказать ей всю историю, а затем сесть в самолет до Москвы. О, как бы все упростилось, если бы между мною и Андре образовалась пропасть в две тысячи четыреста восемьдесят семь километров! Плюс километров двадцать-тридцать от аэропорта до Бибирева – спасительной гавани свихнувшейся девицы.

На бульваре было шумно и тесно, дорога забита машинами, тротуара не хватало на всех желающих, а еще велосипедисты, предпочитающие не лезть на скоростную магистраль, то и дело норовили врезаться в ни в чем не повинных людей. Я торчала здесь, как кость в горле, не замечая ни людей, ни велосипедистов, ни Гильермо, который вопреки всем надеждам явился как штык, подскочив ко мне, стоило только появиться на бульваре.

– Мадемуазель Даша́, – с ударением на последний слог обратился ко мне Гильермо, увлекая за собой в сторону, прочь от шумной улицы. – Это совершенно удивительный опыт, вы не пожалеете, уверен, это станет переживанием всей вашей жизни.

– Вовсе не убеждена, – буркнула я, совершенно шокированная как самим заявлением, так и тем, с какой уверенностью это было сказано, словно речь шла о посещении театра, а не о гнусном разврате. Гильермо добродушно улыбался, и его подвижное смуглое лицо излучало безопасность и доброжелательность. Я попыталась представить это лицо в момент, когда он приступит к воплощению в жизнь сего, м-м-м, незабываемого опыта. Неужели тут, в Париже, это является совершенно нормальным делом? Групповой секс? Нет уж, спасибо. И где, интересно, носит Андре? Надеюсь, он не собирается перезвонить и, как в глупом анекдоте, сообщить, чтобы мы начинали без него?

– Такая возможность, такая возможность! – восклицал Гильермо, вцепившись в мою ладонь. – Нас будут снимать на видео! Разве не здорово, будет профессиональная бригада! Я надеялся, конечно, но не знал наверняка. В последний момент все могло измениться. Кто-то мог отказаться.

– Например, я, – процедила я сквозь зубы, краснея от мысли, что Андре дал согласие – от моего имени в том числе – на что-то жуткое, да еще и под камерами профессиональной съемочной группы.

– Почему вы? – опешил Гильермо, даже приостановившись на мгновение. – Нет-нет, не огорчайте меня.

– Знаете что, вы уж извините, но если бы я захотела стать актрисой, то скорее уж послушалась бы маму, участвуя в различных передачах и кастингах. А быть актрисой в таком мероприятии – последнее, что пришло бы мне в голову. – Я старательно подбирала французские слова, пытаясь передать сарказм и возмущение, переполняющие меня.

О, да! Андре говорил, что ваша мать – великая актриса, русская Сара Бернар. Я не имел чести видеть ее работ…

– Учитывая ваши предпочтения в кинематографе, это неудивительно, – фыркнула я.

Между тем мы подошли к не слишком высокому зданию, занимающему весь угол квартала. Явный новодел. Зданию было не больше десяти лет, и его окна поблескивали зеркальным отсветом, характерным для стекол нового поколения.

У меня разнообразные вкусы, – возразил Гильермо. – Впрочем, я почти ничего не видел из русского кино. Разве что Андре заставил меня посмотреть какой-то длинный фильм вашего гениального Тараковского…

– Тарковского, – поправила его я.

– Да-да, Тарковского. Это было так странно, люди бесконечно ходили по каким-то помойкам. Впрочем, не могу не признать, что была в этом какая-то своеобразная атмосфера. Я не люблю смотреть фильмы с титрами, но голосового перевода на французский не было.