Стая - Марьяна Романова

Многие из тех, кому выпала участь быть разорванными волчьими зубами, даже не верили своим глазам. Думали, что это страшный сон. Не бывает таких огромных волчьих стай.

Все воины были убиты той ночью, в живых остался только один. Был он самый молодой из всех – мальчишка лет четырнадцати. Это был его первый военный поход. Слабый, худенький, он не должен был выжить – сколько раз он едва не сгинул в пути, сколько раз чудом уклонился от вражеского копья, сколько раз, проклиная себя за трусость, бежал и прятался в роще, мечтая о спасении и доме. Его сердце не было горячим сердцем воина. Он мечтал о поле, о рыхлой ароматной земле, в которую укутываешь семена, а потом наблюдаешь за их медленным перерождением. И вот он один вернулся в итоге, один дошел до родного края, обессиленный, состарившийся и больной. Он и записал эту летопись, он и оставил потомкам память о страшной волчьей ночи.

И всю оставшуюся жизнь потом рассказывал сначала братьям своим, затем – детям, а потом и внукам о Великом Волке, который живет в глухих лесах. Он намного крупнее обычного волка – ростом, должно быть, с дерево. И передвигается он на двух ногах, и глаза у него человечьи, и в глазах отражается его древняя душа. Смотрит на тебя Великий Волк – и как будто бы понимает о тебе все. Не скрыть от него никакого секрета, ничего от него не утаить.

Ни соседи, ни дети, ни внуки выжившему воину не верили. Впоследствии и историки не отнеслись к его летописи всерьез. Она осела в архивной библиотеке небольшого городка на севере России и воспринималась как сказка немногими, кому довелось ее прочитать.

– В субботу не смогу пойти с тобой на пруд, как договаривались, – сказал я Татьяне, – меня друг на дачу позвал, я помочь обещал. В воскресенье сходим, это ведь ничего?

– Ничего страшного, – она была не из обидчивых. Было в ней некое врожденное чувство собственного достоинства, которое не позволяет редким его обладателям чувствовать себя обиженными. Пытаться таких задеть – только себя замарать.

– Не расстраивайся. В воскресенье пикник устроим, вино возьмем с собой, пиццу купим.

– Я и не расстраиваюсь. А где эта дача? – зачем-то спросила Таня.

Я назвал место, и лицо моей подруги скривилось.

– Плохое место, – помолчав, сказала Татьяна.

– Почему?

– Глушь. Там раньше только деревеньки были небольшие, вдоль реки… Но природа красивая, несколько лет назад построили там садовые товарищества. Только зря. Негоже людям в этом месте селиться.

– Ты загадками говоришь, – нахмурился я.

– Некоторые загадки лучше так и оставить секретами, – опустила глаза Татьяна, – То место, о котором ты говоришь, среди лесов стоит. Эти леса никогда не вырубят, земля там рыхлая, болотистая, комарья полно. Большие деньги нужны, чтобы все растащить, присвоить и благоустроить. Так и стоит лес сотни лет. Нехороший лес, недобрый.

– Разве лес вообще может быть добрым или злым?

– Может, – без тени улыбки кивнула она. – Бывает, заходишь в лес, а он как будто бы тебе улыбается, как гостя дорогого тебя принимает. И грибные поляны покажет, и к малиннику выведет, а если сильно утомишься, то и к ледяному роднику, из которого можно напиться. А есть лес мрачный, неприветливый. Он тебя ветками царапает, корни как нарочно ноги твои цепляют. Словно деревья хватают тебя за руки – не ходи туда, не ходи туда, убирайся вон, ты нам чужой, мы тебя ненавидим!

– По-моему, кто-то слишком впечатлительный.

– А еще в таком лесу волки живут, но необычные волки.

– Волкодлак, – вздохнул я, вспомнив любимую страшную историю Татьяны.

– Волкодлак, – мрачно подтвердила она. – Его еще называют Великим Волком. Волкодлак и его стая. Если почуют они человека, чужака, не уклониться тому от смерти, не убежать. Так и сгинет среди болот.

– Обещаю, в лес я не пойду. – Я успокаивающе погладил ее по плечу, но Татьяна нервно дернулась, отстраняясь.

Она была из тех, кто с головой проваливается в любую сиюминутную эмоцию. В этом были и плюсы – минуты счастья она переживала полнокровно, самозабвенно, как дитя. Но если ей было обидно, горько, больно – Татьяна словно проваливалась в ад. Ее тело включало режим саморазрушения. Даже внешне она будто бы сразу становилась на десять лет старше. Я ничего не мог с этой ее особенностью поделать.

– Таня, это садовое товарищество там не первый год стоит. Если бы место было таким нехорошим, оттуда бежали бы люди.

– А ты расспроси соседей, может, они и бегут, – прищурилась она, – Может, там и мрут как мухи люди. Может быть, уходят в лес насовсем.

– Ничего со мною не случится. Я быстро бегаю и хорошо дерусь. И со мной будет Семенов.

– Ну-ну, – усмехнулась она. – Живым ты останешься только в одном случае. Если ты не интересен Волкодлаку.

Я поспешил свернуть неприятный разговор и пожалел о том, что сказал Татьяне правду. В тот вечер мы почти не общались – сидели за крошечным кухонным столом напротив друг друга как чужаки. Каждый как будто бы находился на своей планете. Я курил, смотрел в окно и пытался успокоить мысли. Если честно, я чувствовал себя мальчишкой в ожидании приключений – и мне было немного неловко за эти ощущения. Я не знал никаких подробностей, но было очевидно, что речь идет об истории страшной – возможно, о преступлении, об убийстве. Я вспоминал, каким спокойным и жестоким было лицо Семенова, когда тот избивал несчастного. Я говорил себе – не стоит придумывать версии заранее, скоро настанет суббота, и ты узнаешь правду. Но я был так молод, и у меня еще не было навыков контролировать мысли. Мои мысли были лютыми кровожадными псами, сорвавшимися с цепи и сеявшими хаос.

Татьяна же лелеяла оттенки своего мрачного состояния. Она пила чай и неподвижно сидела, невидяще уставившись в какую-то книгу. И варилась, варилась, варилась в медленно закипавшем адском котле.

Спать легли по отдельности – она на кровати, я же – на коротком и неудобном кухонном диванчике. Это было так инфантильно и глупо, что нас поссорил Волкодлак, едва ли существующий в реальности.

– В деревнях говорят – в каждом лесу Волкодлак свой обитает. Если поехать на Север, например, в Архангельскую область – любая старуха про него расскажет, пусть и неохотно. Отпираться будет долго – в наш век скепсиса никто не хочет прослыть сумасшедшим, но при желании разговорить можно. Волкодлак показываться людям не любит, а те, кому довелось увидеть его вблизи, из леса не вернулись и рассказать ничего не смогут. Только вот пасет он каждого чужака, пришедшего в его дом. Бывает, идет грибник по лесу, углубится немного в чащу, заплутает, и начинают ему мерещиться чужие шаги за спиной. Оборачивается – нет никого. Тьфу, показалось, нервы расшалились что-то. Но то справа ветка хрустнет, то птица, чьей-то поступью напуганная, резко вспорхнет из кустов, то сорока лесная летит поодаль, словно сопровождая кого-то, от глаз сокрытого. И это ощущение чужого взгляда на твоей спине, которое ни с чем иным не перепутаешь. Случай был – компания туристов пропала в лесу. Пошли с ночевкой, с палатками, их даже вроде бы провожал кто-то местный, бывший лесник. Еще головой качал – вы бы, ребята, к ночи ближе убирались из леса нашего, всякое о нем болтают. Напрямую не говорил, но намекнуть пытался. Но люди были молодые, самоуверенные. Собирались всю ночь костер жечь и житейские истории друг другу рассказывать, попивая чай из сушеного малинового листа. К утру, когда не вернулись они, никто и не побеспокоился – выпили, поди, проспятся и появятся. Но когда они не появились ни к обеду, ни к вечеру, тут, конечно, народ на поиски собрался. Неохотно – уже начинало смеркаться. На Севере не любят углубляться в лес после заката. Впрочем, палатку и кострище их быстро нашли – чужаки не сильно в лес углубились, на первой же приятной полянке обосновались и устроили свой последний пир. Сразу стало ясно – случилось с ними что-то нехорошее. Палатка была вся ножом исполосована – как будто бы изнутри ее резали, пытаясь от чего-то убежать в ночи. Пепел костра уже давно остыл. Тел еще и не нашли, но всем было понятно – нет смысла искать их в ночи, мертвецам плевать на время. Воротились обратно, а следующим утром вернулись в лес. В компании той четыре человека были – два пацана и две девочки. Одну девчонку быстро обнаружили – лежала среди деревьев лицом вниз, а когда перевернули, отшатнулись – лица-то у нее не было, как будто содрали его. Бурое месиво, и сквозь запекшуюся кровь косточки белеют. Вторую нашли чуть поодаль, у раскидистого дуба. Руки ее были в кровь содраны – видимо, пыталась забраться на дерево и спастись от смерти, да не успела, прыти не хватило. Парней нашли уже ближе к вечеру – в болото их утянуло по самую шею. Одного вытащили – весь в иле темном, во рту – жижа болотная, глаза широко распахнуты, и все сосуды в них полопались. Второго пытались вилами подцепить, да все никак, в итоге тот бывший лесник, который провожал их, прямо за голову мертвеца потянул, да тут же и упал от несоразмерности усилия. Одна голова в руках его и оказалась – как будто кто-то нечеловечески сильный оторвал ее от тела одним движением. Много о той истории судачили, и годы спустя даже местные, которые лес как свои пять пальцев знали, опасались туда заходить. Еще в другой деревне рассказывали – девочка там была, чистый сорванец, все наперекор своим делала. Обидел ее кто-то из домашних, вот она с криком «Ну и пожалуйста!» за околицу убежала. Потом соседи пришли к ее своякам в панике – ваша-то в лес подалась, мы видели, как она через поле неслась. Тут уж вся деревня поднялась, пошли спасать бедняжку. А дело уже совсем к ночи было. Никто, к слову, не верил, что девку живой еще увидят, глаза от ее родных прятали. Но нашли. У кромки леса сидела на траве, скукожившись, обнимала свои колени и монотонно раскачивалась. Когда к ней подошли, посмотрела невидящим взглядом. На руках ее домой нести пришлось. Температура у нее поднялась, жар, бред. Каталась по пропитанным потом простыням и орала: «Не подходи! Не подходи ко мне!» А потом, когда пришла в себя, рассказала – обида ее была похожа на темные перепончатые крылья, которые ее вмиг, в полубеспамятстве, до леса донесли. В лес вошла и остановилась – дальше-то делать что. Никто за ней не гнался, никто не пытался вернуть и попросить прощения. Да, может быть, и не видел никто, куда она подалась, не оценил, как она рисковала всем назло. Потопталась, посидела на поваленной березе, нашла куст малины, съела несколько ягодок. Вдруг слышит – шаги осторожные. А уже вечер совсем, и не разглядишь ничего за покрывалами пышных кустов. Шаги приближаются, страшно. Она тихонько позвала: «Кто здесь?.. Я сейчас уйду… Я не одна, тут батя со мной!» – но никто ей не ответил. И вдруг из кустов прямо на нее странное существо выдвинулось. Вроде бы и человек, но какой-то странный. Голый совсем, передвигается на четвереньках, как животное. Остановился, носом повел. Девочка от страха онемела, ноги слабыми стали, а воздух – как будто бы ватным. Как в ночном кошмаре, когда убегаешь от чудовища, а тело не ворочается, словно ты в каком-то киселе.