Стая - Марьяна Романова

И вот однажды случилось так, что я ушел с работы ближе к полуночи, и уже пройдя несколько кварталов, осознал, что оставил ключи от квартиры в ящике стола. Пришлось возвращаться, бубня под нос ругательства – и так личной жизни почти никакой, с Татьяной вижусь от силы пару раз в неделю, даже иногда телевизор на ночь посмотреть сил нет, а тут еще и по собственной дурости отнял у себя час священного сна.

Я был уверен, что в офисе никого нет. Наша дверь не запиралась – на проходной круглосуточно дежурил сторож, который близоруко сощурился при моем приближении и лишь меланхолично кивнул головой, даже не поинтересовавшись, зачем я возвращаюсь на работу в столь поздний час.

Уже бредя по длинному коридору, я почувствовал неладное. Дурное предчувствие, проросшее не из каких-то логических выводов, а скорее из животных инстинктов. Тело уже почуяло беду – участился пульс, холодок пробежал по спине, а сознание еще не могло понять, в чем же дело, что здесь не так.

Подошел к двери нашего кабинета, увидел в щелочке у пола приглушенный свет. Странно – вроде бы я уходил последним, а педанты вроде меня никогда не бывают настолько рассеянными, чтобы машинально уплыть по своим делам, не проверив, выключены ли электрические приборы и закрыты ли окна. Из кабинета раздавались приглушенные звуки – удары, сопение и покряхтывание. Немного растерявшись, я остановился.

Мне было известно, что секретарша нашей конторы, молоденькая Люсенька (ветер в голове, шаткие каблуки, криво зашитые колготки «паутинка» и смешные большие зубы, вечно перепачканные в рыжей помаде), была давно влюблена в Семенова и вертелась вокруг него. Это было по-детски невинно, трогательно и смешно. Разумеется, речь здесь шла не о глубоком нежном чувстве, а скорее о легкомысленной иллюзии, выросшей на благодарной почве влечения к невозможному. Девочки, которых воспитывали без отца, часто влюбляются в недосягаемых мужчин – чем холоднее, тем лучше. Лучшего объекта, чем Семенов, в этом смысле трудно было и вообразить. Человек, который даже никогда не улыбается. Робот с холодными глазами. Естественно, Люсенька питала беспочвенные надежды, что именно она может стать той, кто растопит этот айсберг. О ее безответной страсти знал весь офис, включая и самого Семенова.

За несколько дней до происшествия я случайно услышал, как в нашей курилке Люсенька откровенничала с пожилой бухгалтершей Зинаидой, похожей на меланхоличного кита.

– Ни на что не реагирует, – вздыхала Люсенька, – я, когда бумаги ему подаю, так наклоняюсь низко, почти на ухо ему шепчу. И вместо духов у меня розовое масло. Я читала, что это заводит мужчин.

– Дура ты, – флегматично отвечала Зинаида. – Мужчин заводит борщ и пироги с капустой и яйцом. Если хочешь, дам тебе хороший рецепт.

– Да ну! Я вот что придумала. Дождусь того дня, когда он задержится на работе, закрою дверь на ключ изнутри и… и разденусь! – Она звонко засмеялась, опьяненная собственной потенциальной дерзостью. – Вот что он сделает, что?

– Уволит тебя, вот что. Или вызовет психиатрическую «скорую». Ну, в самом лучшем случае – попрощается и уйдет.

– А вот фига ему! – веселилась Люсенька. – Куда же он уйдет, если я ключ спрячу! Не в окно же прыгнет. А я, между прочим, даже белье новое купила! Красное!

Поэтому, когда я увидел пробивающийся из-под двери свет, первой моей мыслью было, что чертовке Люсеньке все-таки удалось невозможное – совратить Семенова. Я осторожно повернул дверную ручку – кабинет не был заперт.

Наверное, если бы я увидел сценку из порнофильма, это удивило бы меня меньше, чем то, что открылось моим глазам. Хотя я, как и все остальные в нашем офисе, в этой игре не поставил бы на Люсеньку ни единого рубля.

На полу лежал незнакомый мужчина, руки его были связаны скотчем за спиной. А Семенов – обычно лишенный эмоций, спокойный как буддийский лама, Семенов стоял над ним и методично, со вкусом избивал несчастного.

Лицо Семенова было искажено такой яростью, что даже глаза, казалось, побелели. Но между тем это был не аффект, а продуманная жестокость – рот избиваемого был заклеен скотчем, а сам мучитель ни издавал ни звука, губы его были плотно сжаты. Он не хотел привлечь чье-то внимание. Семенов был прекрасно тренирован – скорость, резкость, точность. Его короткие удары попадали в цель, и старался он метить в болевые точки. Несчастный незнакомец пребывал в полуобморочном состоянии – он вяло пытался защититься, закрывая руками то голову, то живот, но в этом была лишь инстинктивная жажда жизни.

Я оторопел и беспомощно застыл на пороге кабинета. Кажется, впервые в жизни я настолько растерялся. Не понимал, как лучше поступить. Тихонько отойти и позвать охранника, вместе дождаться милицию? Окликнуть? Попытаться оттащить Семенова от едва живой его жертвы?

И в этот момент он поднял глаза и посмотрел прямо на меня.

Если честно, я и сам находился в хорошей физической форме. До армии несколько лет полупрофессионально играл в волейбол, а вернувшись – бегал кроссы, наматывал круги по заброшенному стадиону на краю нашего городка. У меня был хороший опыт в рукопашном бою и вполне достаточно упрямства и смелости, чтобы в случае необходимости отразить удар. Только вот почему-то перед Семеновым я вдруг почувствовал себя так, как будто бы был незадачливым лесным путешественников, которого застиг врасплох матерый разъяренный медведь. Это было из области инстинктов. Встреча с более сильным и свирепым зверем.

– Артем… – неожиданно спокойным голосом приветствовал меня Семенов. – Жаль, что ты это видишь.

– Я…

– Молчи уж. Теперь я не могу отпустить тебя просто так. А ну заходи.

Чувствуя себя жертвенным ягненком, я переступил порог кабинета и аккуратно закрыл за собою дверь. Почему-то я решил, что послушаться его будет для меня безопаснее, чем попытаться убежать.

Семенов одним рывком снял скотч с рук своей жертвы. Мужчина тут же отполз в сторону, его пошатывало как пьяного.

– Сейчас я вызову тебе такси, – тихо сказал Семенов, – ты сядешь в машину, поедешь домой и никому не расскажешь о том, что случилось.

Тот часто закивал, готовый на все – лишь бы спастись.

– Впрочем, о чем это я? – ухмыльнулся Семенов. – Ты и так не рассказал бы. Потому что твои убьют тебя, если узнают, что выболтал их имена. И они будут гораздо более жестокими, чем я.

– Знаю, – прохрипел мужчина, утирая рукавом кровь с рассеченной скулы. – Я никому не скажу.

– А если ты меня обманул… В общем, для тебя было бы лучше, если бы ты меня не обманул.

Пока ждали такси, все молчали. Избитый дышал тяжело и время от времени не то хрипло всхлипывал, не то пытался прокашляться. Семенов сидел у окна с прямой спиной и курил в форточку. Он выглядел как человек, который спокойно ждет автобус. Я же зачем-то углубился в бумаги, лежавшие на моем рабочем столе, – финансовые отчеты. Уводя мысли от происходящего, мне было проще успокоиться.

Наконец телефонная трель возвестила о появлении такси. Незнакомец встрепенулся и вопросительно посмотрел на своего мучителя. Он был сломлен, подавлен, в нем осталась лишь одна опция – послушно выполнять чужие команды. Впрочем, это был волшебный «эффект Семенова» – в его присутствии даже самые отпетые необязательные лентяи нашего офиса проявляли армейскую собранность и педантичность. Он был идеальным начальником – умел заставить каждого работать продуктивно и вовлеченно.

– Иди, – Семенов кивнул головой на дверь. – Сядешь на заднее сиденье. Там темно, тебя вряд ли о чем-то спросят. А если спросят, скажешь, подрался с товарищем. Не смей идти в больницу.

– Понял, – прошелестел незнакомец.

– Деньги на такси есть?

– Да… И вы больше не появитесь?

– Если ты сказал мне правду – не появлюсь.

Мы остались вдвоем.

– Я все понимаю, что ты сейчас чувствуешь, – сказал Семенов. – Твоя воля – поступить как считаешь правильным. Единственное, о чем прошу тебя – не принимай решения до субботы. Поедем ко мне на дачу, и там я покажу тебе кое-что. И это изменит твои представления о мире. А потом можешь делать что хочешь – хоть сдать меня ментам.

– Что же там, на этой даче? – Меня подташнивало от волнения и усталости.

– Об этом невозможно рассказать, – покачал головой Семенов. – Иначе ты сочтешь меня сумасшедшим. Это надо увидеть самому. И ты увидишь – в субботу. Обещаешь до этого дня ничего не предпринимать?

И мне ничего не оставалось, кроме как со вздохом ответить:

– Обещаю.

Летопись была одна старая, от руки на распадающихся желтых листах записанная. Говорилось в ней о некоем маленьком княжестве, которое было как земной эдем. Жили в нем люди в дружбе и сытости. Но однажды с юга пришли чужаки – целое войско. У каждого воина – сабля черненая, под каждым – мускулистый и дышащий паром конь вороной. И полились реки крови. Не щадили никого завоеватели – ни стариков, ни женщин, ни детей. Всем, кто встречался на их пути, головы рубили. А потом эти головы собрали в огромный холм – так они потом десятки лет и пролежали под степным солнцем, сначала невидяще глядя в равнодушное небо мертвыми глазами, потом обнажив под сходящей слоями высохшей кожей белые кости. Всех убили, до единого человека. И вот настала первая ночь в пустом завоеванном городе, в котором пахло отчаянием, страхом и смертью. Сначала воины устроили пиршество, а потом уснули усталым пьяным сном, глубоким и черным как южная ночь. Разбудили их крики нечеловеческие. И те, кто открыл глаза и вернулся в реальность из мира снов, позавидовал другим – тем, кто принял смерть во сне. Город был наполнен мертвецами. Их растерзанные тела усеяли улочки, пыль мостовых впитала их кровь. Немногие оставшиеся схватились за свои сабли, но это было бесполезно. Не люди были их противниками, не люди ночью напали на город. Волки. И волков было так много – сотни, тысячи. Они сбегались к городу из окрестных лесов и были похожи на бескрайнее серое море.