Маугли из Космоса - Марк Антоний

Аля забыла обо всем на свете. Очищенные картофелины плюхались в кастрюльку без плеска. Казавшиеся такими неловкими, Мишины руки двигались в едином завораживающем ритме. Где-то Аля уже видела такие движения… Вспомнила! Однажды ее, маленькую, мама водила к зубному. Доктор был пожилой, привычный к тому, что пациенты, особенно маловозрастные, панически боятся зубных врачей. И у него был свой способ их успокаивать. Он никуда не спешил, но каждое его движение было исполнено смысла. Алька не могла отвести глаз от докторских рук, замешивающих раствор для пломбы: ни одного лишнего движения. Ну ладно, пожилой доктор много лет проработал на своем месте, а Миша?.. Может, он по профессии повар?

Аля оценивающе оглядела помощника и отбросила эту мысль как нелепую. Только что не знал, с какой стороны взяться за картофелину, и вот поди ж ты — несколько минут наблюдения за сноровистыми, но не слишком быстрыми движениями хозяйки, и гость начал чистить картошку так, словно занимался этим всю жизнь. Последний клубень занял место среди таких же гладких и чистых собратьев. Миша поднял взгляд и улыбнулся. На лоб его свесилась светлая прядка. От этого, наверное, улыбка получилась такой, что у Али сердце дрогнуло. Мальчик сделал работу и ждал, когда ее одобрят.

— Молодец, хорошо, — машинально «по-учительски» похвалила Аля и смутилась своего тона. — Спасибо вам, Миша, так здорово! Никогда не видела, чтобы так быстро с картошкой справлялись. Вы, наверное, в армии научились?

— В армии? — удивился Миша. — Нет!.. У вас, Алевтина.

Взгляд его стал и вовсе по-детски растерянным. Чтобы замять неловкость, Аля поднялась, сняла с огня накаленную сковороду, принялась крошить в нее картошку. Он что, и про армию не слыхал? Странный какой-то, ей богу. Ну ладно, в армии он, может, и не служил — не взяли с такими-то шрамами, — но дома его что, не заставляли чистить картошку? А в пионерлагере? Нельзя у нас дожить до таких лет, не почистив ни единой картофелины. Разве что рос Миша в какой-нибудь особенной семье, где его тщательно оберегали от повседневных забот. Чепуха какая-то. Не похож он на избалованного ребенка. Просто морочит ей голову… Только вот зачем?!

Миша тем временем покрутил нож в руке, пробовал острие ногтем и даже лизнул потемневшую от времени сталь. Вид у него при этом был столь серьезный, словно он изучал бог весть какое устройство.

— Если сделать острее, будет лучше, — выдал он наконец результат.

Аля фыркнула, не сдержав смешок. Тоже умник нашелся! Открытие сделал: если ножик наточить, он будет лучше резать. И что ему на это сказать? Ничего говорить она не стала. Бросила в сковородку последний ломтик картошки и поставила ее на обиженно посвистывающий керогаз. Потом сняла с полки точильный набор — три камня: темный шершавый, серый, поглаже, и красноватый, «для правки». Собрала все имеющиеся в доме ножи: «мясной» с крепкой эбонитовой ручкой, «хлебный», тонкий «овощной» и даже наборную «финку», с незапамятных времен хранившуюся в дальнем углу ящика. Подумала — и добавила ножницы. Выложила все это перед Мишей. Тот взвесил точильные камни на ладони, покачал головой так, словно ожидал от этого мира большего, и принялся за дело. Видно было, что с этим занятием гость хорошо знаком и работа доставляет ему удовольствие.

Мужчины обычно не любят, когда стоят над душой. Аля поборола искушение сесть напротив и любоваться ладными движениями гостя. Занялась готовкой. Дожарила картошку до хрустящей корочки. Откупорила огурцы и выложила их в красивую салатницу. Нарезала хлеб. Поставила чайник. Заварка у нее была хорошая, из пачки со слоном. Да и вчерашние пирожки с малиной остались. Аля пристроила на кипящий чайник эмалированный дуршлаг, чтобы пирожки на пару прогрелись, оглянулась на гостя. Миша сидел неподвижно. Смотрел пустым взглядом на четыре наточенных ножа и две пары ножниц с лезвиями, покрытыми серой пыльцой. Почувствовав, что она смотрит на него, гость встрепенулся.

— Еще что-нибудь нужно, Алевтина? — с надеждой спросил он. — Вы только скажите, я все сделаю. Воды принести?

Только тут Аля вспомнила, что гость так толком и не вымылся после зарядки. Потом от него не пахло и можно было отложить водные процедуры, но педагогическая жилка не позволяла умолчать о столь вопиющем нарушении распорядка дня.

— Для начала вымойтесь, Миша, — назидательно сказала она. — Потом садитесь за стол, завтракать будем.

С настороженной готовностью, словно к неразряженной мине, Миша приблизился к висящему над большим зеленым тазом рукомойнику. Неловко подергал его за носик. С удивлением воззрился на добытую каплю. Аля вздохнула, подошла и приподняла носик ладонью — тонкой струйкой полилась вода. Миша с готовностью сунулся под струйку. Вода из Алиной ладони пролилась ему на затылок, потекла по золотистым прядям. Миша повернул голову вбок, принялся тереть не намыленную щеку.

Аля спохватилась, убрала руку: не ребенок, сам справится. Ощущение странности, неуместности этого несуразного человека на ее кухне кольнуло остро, и Аля твердо решила выспросить его, кто такой и откуда, и завтра же отправить домой. Она не знала, что уже попалась крепко и надолго: то ли детская улыбка Миши приворожила ее, то ли извечное, неустрашимое женское любопытство всколыхнулось и разлилось патокой. И она, Алевтина Вадимовна Казарова, незамужняя, двадцати восьми лет, учительница русского языка и литературы Малопихтинской средней школы, попала, как муха, в эту сладкую вязкость. Теперь не выбраться. Не улететь.

— Спасибо, Алевтина, — сказал Миша, возвращаясь к столу.

Завтракали молча. Аля исподтишка рассматривала гостя и смущалась, то и дело встречаясь взглядом с внимательными серыми глазами. Миша ловко цеплял на вилку картофельные ломтики, хрустел огурцами и даже выудил зубок чеснока и сжевал его с видимым удовольствием. Хлеб он разламывал пополам, выщипывал мякиш и заедал корочкой. Разве так взрослые мужики едят? Аля вспомнила, как шумно и демонстративно ел ее бывший. Чавкал, разрывая большими зубами толстые ломти, всасывал в себя самогон, хрумкал малосольным огурцом. М-да, давненько она о нем не вспоминала… Теперь-то с чего? Не-ет. Пройдено и забыто. Навсегда.

Она смахнула со стола крошки, выставила блюдо с пирожками, налила в плошку меду. Магазинного сахару у нее отродясь не водилось, незачем, да и дорог покупной-то. А меду ей дядя Илья и так накачает, потому что папин друг. Много ей одной надо? Трехлитровой банки на год хватает. Аля ушла за заварником, а когда вернулась, увидела, что Миша ест мед прямо из плошки, ложкой, будто похлебку. Это было одновременно и трогательно и смешно. Она не удержалась, прыснула в кулак. Вот