Спасти президента - Лев Гурский

— Дурдом, — повторил Егоршин. Стоящий рядом майор-аналитик с шестого этажа строго зыркнул на старлея и, видимо, взял его на заметку. Чисто инстинктивно, по привычке: пятое управление у нас давно ликвидировали, а условные рефлексы остались. Не пропадать же добру.

Я снова стал настраиваться на беседу с шефом, раздумывая о причинах предстоящего разноса. Только вчера он разговаривал со мною довольно мирно, и за один день я не успел ничего натворить. Даже напротив. Дело Фрэнсиса Дрекка? Благополучно завершено, материалы переданы англичанам. Пусть сами его теперь ловят в нейтральных водах. Дело Данилова по кличке Заточник? На последней стадии: эксперты уже проверяют два его последних ножа-«заточки». Алмазный принц Хатанга? Взят с поличным в Шереметьево-2, и почти настоящий диппаспорт не помог. То есть он помог бы, если бы его высочеству не вкрутили очки: бедняга перепутал надписи на дверях, рванулся к самолету через депутатский зал, где и натолкнулся на делегацию Госдумы. Естественно, драка. Нашим депутатам дай только помахать кулаками. Пока их разнимали, раскрылся Хатангин чемоданчик... Очень грамотно сработала таможня, на удивление. В докладе, который я вез Голубеву, это подчеркивалось особо. Давно пора заинтересовать их материально. Раз уж зеленые фуражки привыкли брать добро, пусть делают это по закону и под нашим контролем...

Тут я вспомнил о главном. О деле, которому в докладе посвящен был лишь один абзац.

О «Мстителе», черт бы его побрал.

Настроение мое резко ухудшилось. Вот вам и основание для разноса, капитан Лаптев, сказал себе я. Прошло уже больше суток, а у меня по «Мстителю» — только пара крошечных зацепок. Фактура бумаги, над которой обещал поколдовать Сережа Некрасов. Штамп на конверте, который до сих пор изучают почтовики. Плюс кое-какие идейки, требующие отдельной консультации у графолога. Мизер по сравнению с возможными последствиями, не спорю. Но и Голубев не должен требовать результатов так быстро. Хочет быстроты, пусть дает мне в помощь бывших эсбэшников. В чем в чем, но хоть в безопасности Президента они обязаны разбираться. Зачем-то ведь держали такую ораву на хороших окладах!

С этими мыслями я и вошел в голубевскую приемную. Секретарша Сонечка Владимировна, по обыкновению, сидела за компьютером и полировала ногти. Раньше она занималась этим за «пентиумом», а теперь, после укрупнения нашей конторы, ей поставили «Пауэр-Макинтош».

— Ждет тебя, Макс, — произнесла она, с сожалением прерывая свой маникюр. Что у нас на Лубянке всегда будет в идеальном порядке, так это ногти секретарши генерала Голубева.

— Настроение? — полушепотом осведомился я.

Сонечка Владимировна ответила мне без слов: жестом римских патрициев, призывающих добить раненого гладиатора. Это означало «сердит».

Когда я вошел в кабинет шефа, Голубев с угрюмым видом перебирал коллекцию сувенирных зажигалок, расставляя их то так, то эдак. Были здесь зажигалки в виде Триумфальной арки, Колизея, Биг-Бена, статуи Свободы, египетской пирамиды — все подарки зарубежных коллег. Для полного счастья не хватало, пожалуй, такого же сувенира в виде главной мечети города Багдада. После войны в заливе иракские чекисты перестали быть нашими добрыми друзьями, а после свержения Саддама им вообще стало не до подарков, и шеф искренне жалел, что не успел обзавестись подобным сувениром вовремя. При этом любовь к зажигалкам сочеталась у Голубева с равнодушием к изысканному табаку; он покуривал допотопное «Золотое руно». Вот и сейчас кабинет был наполнен сладковатым мятным дымом.

— Здравия желаю, — сказал я, подходя к столу. — Вызывали?

— Вызывал, — неприветливо обронил Голубев. Его лысина окружена была легкой табачной дымкой, как нимбом. — Еще двадцать минут назад. Я смотрю, ты не поторопился.

— Задержался внизу, — покаялся я, выставляя перед собой папку с докладом, как гладиаторский щит. — Был в буфете, а по пути сюда попал в пробку... Возле лифта, — на всякий случай уточнил я. — Теперь ведь у нас не протолкнешься...

Произнося эти слова, я перевалил свою вину за опоздание на плечи главы государства. А заодно и Голубева.

Идея слить президентскую Службу безопасности с нашей конторой на Лубянке исходила лично от Президента и по пути в народ обросла множеством убедительнейших объяснений. Однако никто не сомневался: главной причиной стала отставка Сухарева, бывшего начальника СБ. Склонность Президента к развязыванию узлов по методу Македонского была общеизвестна. Когда надоел госсекретарь, упразднилась его должность. Когда поднял ералаш усатый вице, в России исчезло вице-президентство как таковое. Когда зашевелились олигархи, Президент разогнал их профсоюз, а половину общака забрал в бюджет. Ведомству Сухарева также пришлось разделить судьбу своего начальника. У нас в ФСБ ходило несколько версий о подлинных причинах его быстрого изгнания «по состоянию здоровья, в связи с тяжелым расстройством нервной системы». В быстрое помешательство главохранника мало кто верил; все копали глубже. Одни шепотом намекали на внезапную нелояльность самого Сухарева, проявившуюся в некоем интервью некой французской телекомпании. Другие во всем видели тонкую интригу нашего генерала Голубева, всегда мечтавшего прибрать к рукам сухаревскую службу. Третьи поговаривали, что-де интрига была, но шла не с Лубянки, а откуда-то изнутри СБ, и главной шестеренкой являлся один из Сухаревских замов. Так или иначе вопрос о снятии главного президентского телохранителя решился в кратчайшие сроки. А месяца через два была ликвидирована и СБ. Голубев стал главчекистом и главохранником в одном лице, на нас же свалились эсбэшные кадры и обязанности по обеспечению безопасности Президента. И так всегда; генералам — лишние звезды, их подчиненным — головная боль. Русская народная забава «Вершки энд корьешки».

— Ты это прекрати, — буркнул шеф, делая вид, будто не понял моих тонких намеков. — В пробку попал, видишь ли... Почему же я никогда не опаздываю?

Потому что у вас собственный лифт, хотел сказать я генералу — и сказал. Про себя, конечно.

Посчитав, что беседа о дисциплине завершена, Голубев оторвался от коллекции зажигалок, протянул руку и взял мою папку с докладом. С одним-единственным абзацем по делу «Мстителя» в том числе. Я уже приготовился оправдываться, однако разговор вдруг принял неожиданный оборот.

— Ты вот что, — произнес шеф. — Кончай заниматься этим психом.

Сперва я даже не понял, о ком идет речь, и вопросительно посмотрел на генерала.

— Психом, который письмо Президенту написал, — сумрачно пояснил Голубев. — Мало ли у нас сумасшедших? Наше дело — разбираться со здоровыми. Усвоил, Макс?

Я по-прежнему ничего не понимал. Не далее как вчера шеф сам передал мне это дело, назвал его сверхважным и срочным. Он даже намеревался доложить о письме террориста в администрацию Президента. «Любая провокация перед выборами, — торжественно внушал мне Голубев, — может нанести ущерб избирательной кампании. А если кто-нибудь задумает совершить теракт... Сообрази, что тогда начнется. Короче, приступай немедленно. Усвоил, Макс?»

Генерал наш не из тех, кто меняет свои мнения ежедневно. Скорее, напротив, старик из числа упирающихся рогом. Кто же его так здорово переубедил?

Голубев счел нужным удовлетворить мое невысказанное любопытство. Иногда на него вдруг нападал приступ откровенности. Тоже, наверное, синдром пожилого возраста.

— Мне звонили оттуда, — хмуро сообщил он, кивком указывая на потолок. — Дали понять, что мы не тем заняты. Накануне выборов мы должны обеспечивать порядок и спокойствие, не запугивать народ всякой ерундой. А малограмотных психопатов пускай отслеживает Институт Сербского...

По слову «малограмотный» я легко вычислил, кто именно позвонил Голубеву. Учитель чистописания в Кремле у нас один, ошибиться мудрено. Сам Глава администрации Президента. Железный Болек, как все его называют за глаза.

— Ты все понял, капитан Лаптев? — спросил генерал. Обычно в разговоре он называет меня по имени. Появление фамилии означает, что ни в какие пререкания с подчиненным Голубев вступать не намерен. Он приказал — я исполнил.

Странное дело: пять минут назад я злился на генерала, взвалившего на меня этого «Мстителя». Но когда ноша была снята, никакого облегчения я не почувствовал. Ничего, кроме тревоги.

— Так ведь... — начал было я.

— Разговорчики! — жестко оборвал меня шеф. — Возьмись за другие дела, и без выкрутасов! — Он открыл мой доклад на первой попавшейся странице, наугад ткнул пальцем. — Вот с Хатангой твоим не все ясно, с его здешними связями. Или Заточника доведи... Есть чем заняться. Иди.

Главе администрации, конечно, виднее, как проводить выборы, подумал я. Однако в террористах все-таки лучше разбирается Лубянка. На тысячу идиотских писем с ошибками может прийтись одно от настоящего террориста, пусть и чокнутого. Мне лично попался однажды друг-приятель, чуть не разнесший пол-Москвы. На ядерный грибок он хотел полюбоваться.