Левиафан, которого ты сотворил - Эрик Стоун

Он вскочил, но прежде, чем смог сказать что-нибудь, доктор Мерсед воскликнула:

— Перестаньте, вы, оба!

Доктор Сазаки и я стояли молча, сверля друг друга глазами.

— Таро, — продолжила Мерсед, — думаю, ты несправедлив к мистеру Мэйлану. Я на самом деле верю, что он старается делать всё для блага своих прихожан.

Я благодарно взглянул на неё.

— Даже если он ошибается, — добавила она. — Что касается вас, мистер Мэйлан, нет никакой причины для оскорблений в адрес доктора Сазаки.

Склонив голову, я произнёс:

— Прошу прощения, доктор Сазаки.

— Извинение принимается, — ответил он.

Я заметил, что он не просит прощения у меня, но спустя мгновение это уже не имело значения, потому что доктор Мерсед сказала:

— Теперь, когда мы помирились… Таро, позвольте нам вне графика воспользоваться вашим шаттлом для разговора с Левиафаной?

Рейсом шаттла на следующий день я возвратился в свою квартиру, чтобы решить другие дела. Мой менеджер в CitiAmerica на Земле по моему запросу предоставил мне два дня отпуска.

Затем я набрал адрес нейтро Кимбола.

— Привет, председатель Мэйлан, — отозвалось оно.

— Привет, нейтро Кимбол. Вы помните наш разговор на днях о том, можно ли принуждать плазмоидов к сексуальным отношениям друг с другом?

— Конечно, помню.

— Так вот, я поговорил с Левиафаной об этом, и она потребовала, чтобы мы встретились с нею.

Нейтро Кимбол не отвечал.

— Вы ещё на связи? — спросил я.

— Вы… рассказали Левиафане обо мне? — вымолвило нейтро. Конечно, голос был синтезирован, но в нём, казалось, присутствовали нотки страха.

— Я не называл вашего имени, — успокоил я, радуясь, что сумел избежать ошибки. — Но она попросила привести Вас к ней. Я думаю, это шанс убедить плазмоиду с реальной властью сделать хоть что-то, чтобы остановить сексуальное насилие.

После недолгого молчания нейтро Кимбол спросил:

— Почему Вы говорите, что Левиафана имеет реальную власть?

— Она сказала мне, что является первой и самой большой из всех плазмоидов. Это верно? — спросил я, внезапно обеспокоясь, что беседовал с обманщицей.

— Она вам сообщила? — переспросил нейтро Кимбол. — Мы не должны говорить об этом людям, но если она предстала перед вами в качестве Бога, то это её решение.

— В качестве Бога? Левиафана не Бог. Она — только…

Я остановился. Что я собирался сказать: древнее бессмертное нечто, являющееся создателем расы интеллектуальных существ? Если это не соответствует определению Бога, то близко к нему.

— Нейтро Кимбол, если Вы полагаете, что Левиафан является Богом, почему Вы присоединялись к нашей Церкви?

— Потому что не хочу считать её своим Богом.

— Почему?

Ещё одна долгая пауза.

— Вероятно, мне нельзя рассказывать о ней.

Намерение увидеть Левиафану для защиты интересов нейтро Кимбола казалось великолепной идеей. Теперь я засомневался.

— Если Вы считаете, что вам грозит опасность, то откажитесь от встречи с Левиафаной.

Его контральто прозвучало жалобно:

— Вы полагаете, Бог больше Левиафаны?

— Да, я так считаю, — подтвердил я.

— Тогда с верой в Бога я иду с Вами.

В отличие от солидных размеров солнечного шаттла, который доставил меня на Сол-Центральную, исследовательский шаттл вмещал только двух человек. Я занял место второго пилота рядом с доктором Мерсед, хотя оба были по существу пассажирами, потому что фактическое пилотирование осуществлял компьютер.

Получив разрешение от Управления транспортными потоками, компьютер раскрутил поля сверхпроводниковых магнитов в двигателе Хейма, и мы покинули станцию.

На мониторе, я наблюдал машинно-генерируемую визуализацию нашего шаттла, приближающегося к энергетическому щиту, который защищал нас от 27 миллионов градусов по Фаренгейту и от 340 миллиардов атмосфер. Я сдержал дыхание, когда щит вытянулся, формируя пузырь вокруг шаттла. Вскоре мы оказались в пузыре, все еще связанном тонкой трубой со щитом вокруг станции. Затем труба щёлкнула, и наш пузырь слегка заколебался, перед тем как принял спокойную сферическую форму.

— Можете снова начинать дышать, — сказала доктор Мерсед с кривой улыбкой.

Я так и сделал.

— Что, было очень заметно?

Она ответила со смешком:

— Энергетический щит не в состоянии разрушиться. В нём идёт самоподдерживающаяся реакция, питаемая энергией солнечной плазмы вокруг него.

— Да, но обычно на станции я умудряюсь не думать, что может случиться в случае отказа щита по каким-либо причинам.

— Хорошая новость: если он откажет, Вы этого не заметите.

— Имеется дублирующая система? — спросил я.

— Нет. — Она усмехалась. — Вы умрёте раньше, чем успеете заметить.

— Спасибо за такое чрезвычайно утешительное замечание, доктор Мерсед, — отозвался я.

— Послушайте, мы будем в одной команде в течение нескольких дней, почему бы вам не отбросить титул доктора и не называть меня просто Джуанитой?

Я кивнул.

— Спасибо, Джуанита. И ты можешь назвать меня… Ваше Превосходительство.

Джуанита фыркнула.

— Уже можно предположить, что путешествие будет долгим. О, похоже, наш эскорт прибыл.

На мониторе плазмоид вдвое больше нашего пузыря колыхался рядом. Текстовая надпечатка гласила: «Кимбол (Класс 1, нейтро)».

— Давай выведем полное изображение, — сказала она и нажала несколько кнопок.

Я задохнулся, когда сплошное голографическое изображение окружило нас, как будто мы находились в стеклянной сфере. На желтом фоне солнца, гигантский оранжево-красный вихрь мчался рядом с нами. Надпись «Кимбол» выделялась темно-зелеными буквами.

— Можно ли поговорить с ним? — спросил я.

— Компьютер, установи открытый канал с Кимболом, — приказала Джуанита.

— Открываю канал, — доложил компьютер.

— Привет, нейтро Кимбол, — сказал я. — Рад нашей встрече.

— Я также рад встретиться с вами, председатель Мэйлан, надеюсь, вы простите меня, что я не пожму вашу руку.

Я улыбнулся.

— Прощаю. — Я постоянно удивлялся, насколько много плазмоиды, оказывается, знают о наших обычаях и культуре, по сравнению с тем, как мало мы знаем об их. — Я здесь с доктором Мерсед, она ученый…

Джуанита рассмеялась.

— Оно знает меня намного дольше, чем тебя.

— Привет, Джуанита, — ответило нейтро Кимбол. — Я рад, что Вы с нами.

— Вскоре после того, как я стала работать здесь, — сказала Джуанита, — оно было первым сол-цетацеанином, за которым я наблюдала лично. Потом оно вернулось к человеку по имени Пемберли.