Песня реки - Синтия Томасон

Мик посадил свою парадную островерхую шляпу на аккуратно причесанные волосы и, слегка подвигав, закрепил на месте. Затем через сцену жестом дал знак только что прибывшему аккомпаниатору. Мужчина поднялся на небольшую платформу, подошел к скамеечке и сел за фортепиано.

– Ну вот, дорогая, – сказал Мик, – теперь наш выход. Как я выгляжу?

– Лучше не бывает! Таким я вас еще никогда не видела. – Анна насмешливо улыбнулась. – И говорю это с полной ответственностью за свои слова, потому что я не слепая.

– Ужасно смешно! – Мик пробежал пальцами вокруг полей своей шляпы. – Но ты права, дорогая. Сегодня я так вырядился, что, пожалуй, перещеголяю всех ирландских крыс с пристани, вместе взятых.

В чем в чем, но в этом Анна была с ним солидарна. Обычно ее дядя не проявлял ни малейшего интереса к своей внешности, однако в этот вечер в своем черном сюртуке и новых панталонах он выглядел безупречно. Мик ступил на помост и громким голосом, как заправский конферансье, торжественно произнес первые слова:

– Леди и джентльмены, я рад приветствовать вас на нашем концерте! Сегодня вы имеете счастливую возможность присутствовать на выступлении мисс Анны Роуз, певчей птички Миссисипи! Мисс Роуз впервые поет на сцене этого театра. Я уверен, вы получите большое удовольствие от ее чарующего голоса.

Энтузиазм Мика явно не произвел ожидаемого эффекта. Аплодисментов не последовало. Напротив, публика умолкла, и в зале воцарилась почти гробовая тишина. Анна занервничала и еще суетливее затеребила кружева на платье, слушая, как ее дядя продолжает тем же бодрым голосом:

– Леди и джентльменам, которые никогда не слышали мисс Роуз, я обещаю незабываемое наслаждение от ее редкого дара. Итак, посланница известнейших консерваторий Нью-Йорка и восточного побережья мисс Роуз, и я, ее отец, самый близкий и обожаемый ею человек, открываем свои гастроли в Ривер-Флэтс! Сцена этого оперного театра выбрана нами не случайно. Певчая птица, совершающая турне по долине Миссисипи, своим первым концертом в одном из крупнейших штатов Америки, великолепном Иллинойсе, отмечает свое возвращение на родину предков! – Мик сделал паузу и для большего впечатления воздел руки к куполу, в худшем виде имитируя П.Т. Барнема,[1] видимо, рассчитывая этим жестом вызвать восторг публики. Вместо этого зал только зашевелился. Из рядов донеслось какое-то невнятное бормотание.

Мик прочистил горло и взволнованно продолжил:

– Как вы знаете, сегодняшний вечер устраивается для вас совершенно бесплатно, но по завершении выступления, если вы признаете талант мисс Роуз и пожелаете вознаградить его, мы с благодарностью примем ваши подношения.

До Анны за кулисы донесся недовольный ропот, к которому присоединился пронзительный свист отдельных зрителей. Тогда Мик запинающимся голосом добавил:

– Но это, конечно, всецело на ваше усмотрение…

Он метнул взгляд в сторону певицы – слишком быстрый, чтобы она успела скрыть тревогу. Анна знала, что все эмоции написаны у нее на лице. «О, дядя Мик, перестаньте! – говорили ее глаза. – Мы никогда не сможем завоевать их симпатий». Когда Мик снова посмотрел на нее, она уже была готова к выходу и слегка кивнула головой. Этот бодрый кивок побудил Мика продолжить речь.

Преодолевая спазм в горле и отирая взмокшие ладони о панталоны, Мик с умоляющим видом, вызвавшим у Анны тревожный стук в сердце, просипел:

– Прости меня, девочка, за то, что я собираюсь сделать. После этого он снова повернулся лицом к публике.

– Люди добрые, прежде чем я выведу на сцену мисс Анну Роуз, я должен вам сказать еще что-то. Я считаю, вы должны знать, хотя моя очаровательная дочь не любит, когда я говорю об этом. Я также отдаю себе отчет в том, что рискую заслужить ваш гнев, потому что слишком долго говорю. Но я чувствую в этой аудитории теплоту и заботу, какой не встречал никогда и нигде.

Мик снова сделал паузу. Публика следила за ним с напряженным вниманием. Люди зашикали на болтунов, мешавших им слушать. Шум начал стихать. Анна замерла, оставив в покое оборки на юбке, с паническим страхом ожидая следующих слов своего дяди. Страх ее нарастал с той же быстротой, что и ком в горле.

Мик направился к кромке сцены. Море печали разлилось по его лицу. Он встал как можно ближе к публике и со скорбью во взгляде, голосом, проникнутым глубокой меланхолией, сказал:

– Несколько лет назад мисс Анна Роуз попала в страшную катастрофу и после этого полностью потеряла зрение.

До Анны донеслись изумленные и сочувственные возгласы из зала. Она оцепенела.

– Да, леди и джентльмены, – продолжал Мик, не глядя в ее сторону, – произошла подлинная трагедия с такими вот тяжелыми последствиями и так несвоевременно для чудесной юной певицы, которую вам сейчас предстоит встречать. Поэтому, прошу вас, отдайте ей тепло своих душ в первый вечер, открывающий серию ее концертов на этой сцене. Поприветствуйте мою несчастную, но мужественную дочь щедрыми аплодисментами, потому что она не сможет видеть заботу на ваших добрых лицах.

Наконец Мик взглянул на Анну. На губах у него играла легкая глуповатая улыбка.

– Что вы делаете? – в ужасе прошептала Анна. В ответ ее дядя с детски невинным видом пожал плечами и, не обращая внимания на ее гнев, широким жестом простер руку к кулисам.

– Теперь без дальнейших церемоний я представляю вам певчую птицу Миссисипи. Встречайте мисс Анну Роуз!

Мик прошел туда, где стояла Анна, потерявшая способность двинуться с места, а публика уже хлопками вызывала ее на сцену.

– Зачем вы сделали это? – прошипела Анна.

– Я начал упускать их, черт побери! Ты видела, Анна, с первого раза у меня ничего не вышло. Иди же! Ты можешь сделать это, должна сделать. Притворись, будто в глазах у тебя мрак, как во время песчаной бури в Техасе. Если ты не разыграешь по всем правилам этот балаган, перья и деготь нам обеспечены. Нас обмажут и вываляют в них в два счета – во всем нашем фантастическом тряпье!

Мик взял ее за руку и потянул на сцену. Публика снова захлопала в знак симпатии и восхищения.

– Они готовы полюбить тебя, Анна! – шептал Мик, делая вид, что выводит слепую точно на середину сцены. – На фоне этих декораций ты выглядишь как богиня весны. Считай, что эти люди – твои рабы, что нам и требуется.

Он остановился сбоку от кулис, оставив Анну стоять впереди могучих вязов и розовых купидонов, запечатленных на холсте по прихоти местного художника.

– Богиня весны! – сердито буркнула она, представив у себя за спиной этих глупых, нелепо порхающих вокруг верхних веток херувимов, навечно пригвожденных к холсту кистью мазилы, подобно ей самой, попавшейся в сети своего дядюшки.