Иконы - Маргарет Штоль

Я страшилась этого разговора с тех пор, как мне исполнилось десять лет. С того дня, когда падре впервые объяснил мне, как мало я знаю о самой себе и насколько отличаюсь от других. В тот день, сидя за столом с сахарным печеньем, жирным домашним маслом и золотистым чаем, он не спеша говорил о той печали, что нападает на меня, такой тяжкой печали, что моя грудь начинает трепетать, словно у загнанного зверя, и я не могу дышать. О боли, что пульсирует в моей голове или врезается в спину между лопатками. О ночных кошмарах, настолько реальных, что я боюсь, как бы однажды Ро не вошел утром и не обнаружил меня в постели холодной и неподвижной.

Как будто и в самом деле можно умереть от разбившегося сердца.

Но падре никогда не объяснял мне, откуда приходят ко мне чувства. Этого даже он не знает.

А мне хочется, чтобы кто-нибудь знал.

– Долория…

Он снова повторяет мое имя, напоминая, что ему известна моя тайна. Она известна только ему, Ро и ему. Когда мы наедине, я позволяю Ро называть меня Долорией, но даже он обычно зовет меня Дол, а то и Додо. А для всех остальных я Долли.

Но не Долория Мария де ла Круз. Не Плакальщица. И нет никакой крошечной серой метки на моем запястье.

Маленького кружка цвета моря под дождем.

Того единственного, что и есть настоящая я.

Моего предназначения.

«Долор» означает «печаль» – то ли на латыни, то ли на греческом, то ли еще на каком-то из языков, существовавших задолго, задолго до Того Дня. До Того Дня. ДТД. До того, как все изменилось.

– Открой пакет.

Я неуверенно смотрю на падре. Свечи мигают, по церкви пролетает легкий ветерок. Рамона подбирается поближе к алтарю, тыча рылом в разные стороны, вынюхивая следы меда…

Я ослабляю шнурок, шуршу бумагой. То, что лежит внутри, едва ли можно назвать книгой, это скорее нечто вроде тетради: обложка сделана из толстой кожи домашней выработки. Это Книга грассов, самодельная, незаконная. Скорее всего, она сохранилась со времен бунта, несмотря на все запреты и предписания Посольства. Такие книги относятся к вещам, которые Послы не желают видеть в оккупированном мире. Такие книги очень трудно раздобыть, и они чрезвычайно ценны.

Мои глаза наполняются слезами, когда я читаю слова на обложке: «Проект „Человечество“: Дети Икон». Похоже, это написано от руки.

– Нет, – шепчу я.

– Прочти, – кивает падре. – Предполагалось, что я должен буду сохранить ее для тебя и удостовериться, что ты ее прочла, когда достаточно повзрослела.

– Кто это сказал? Почему?

– Я точно не знаю. Я нашел эту книгу вместе с запиской на алтаре, вскоре после того, как принес тебя сюда. Ты просто прочитай. Пора. Никто не знает об этом больше, чем тот, кто написал книгу. Похоже, записи делал какой-то доктор, собственной рукой.

– Я знаю достаточно, чтобы не читать ее.

Я оглядываюсь, надеясь увидеть Ро. Я отчаянно надеюсь, что вот сейчас он появится в дверях церкви. Но падре есть падре, так что я открываю книгу на отмеченной им странице и начинаю читать про себя.

Икона Печали.

Долорус. Долория. Я.

Мое предназначение – боль, мое имя – Печаль.

Одна-единственная серая точка сказала мне это.

Нет.

– Не сейчас.

Я смотрю на падре и, качая головой, засовываю книгу за пояс. Разговор окончен. Моя история может подождать, пока я не буду к ней готова. У меня снова болит сердце, на этот раз куда сильнее.

Я слышу странные звуки, ощущаю нечто в воздухе. Я смотрю на Рамону-Хамону, надеясь на некую моральную поддержку, но она лежит у моих ног, словно заснула.

Нет, не заснула.

Под ней – лужа темной жидкости.

Холодный зверь у меня в груди просыпается и снова начинает дрожать.

Старое чувство возвращается. Что-то и в самом деле не так. Воздух наполняется легкими хлопьями.

– Падре, – зову я.

Но вот я смотрю на него – и это уже вовсе не мой падре. Вообще никто.

– Падре! – пронзительно кричу я.

Он не шевелится. Он – ничто. Он все еще сидит рядом со мной, все еще улыбается, но не дышит.

Его уже нет.

Мой ум работает медленно. Я не могу ощутить ничего. Глаза падре пусты, рот полуоткрыт. Ушел.

Все ушло. Его шутки. Его тайные рецепты – как сбивать масло, кладя в сливки круглые гладкие камешки… и ряды кувшинов с солнечным чаем… все ушло. И наши тайны тоже. Мои тайны.

Но сейчас я не могу об этом думать, потому что позади падре – позади того, что было падре, – стоят солдаты в масках. Симпы.

Сторонники оккупантов, предатели человечества. Солдаты Посольства, получающие приказы от Лордов, прячущиеся за масками из оргстекла и черной броней, стоящие прямо в свином дерьме и отбрасывающие длинные тени в мертвенно-мирную церковь. У одного на мундире золотые крылышки. Это единственная деталь, которую я замечаю, кроме их оружия. Автоматы молчат, но животные все равно в ужасе. Они кричат – и это нечто такое, чего я до сих пор не знала; я не знала, что животные умеют кричать.

Я открываю рот, но я не кричу. Меня рвет.

Я извергаю из себя зеленый сок, и серую пыль, и воспоминания о Рамоне и падре.

Я способна видеть только оружие. Я способна ощущать только ненависть и страх. Руки в черных перчатках смыкаются на моих запястьях, подавляя меня, и я знаю, что скоро мне не нужно будет тревожиться из-за моих кошмаров.

Я умру.

Мои колени подгибаются, и в моих мыслях остается лишь Ро и то, как он рассердится из-за того, что я его покинула.

Гриф: совершенно секретно

Проведено доктором О. Брэдом Хаксли-Кларком, виртуальным доктором философии

Примечание: выполнено по личной просьбе Посла Амаре

Исследовательский отдел Санта-Каталины № 9В

См. также прилагаемый отчет о судебном вскрытии

Содержимое личной сумки, порванной, армейского образца, найденной при теле.

См. прилагаемые фотографии.

1. Электронное устройство, серебристое, прямоугольное. Похоже, это один из контрабандных музыкальных плееров периода до Оккупации.

2. Фотография женщины, по облику и сложению похожей на труп. Возможно, скончавшаяся ранее родственница?

3. ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■.

4. ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■.

5. Сухая древесная кора. Дает основания предполагать вегетарианство.

6. Одна голубая стеклянная бусина. Значение неизвестно.

7. Один кусок муслиновой ткани с биологическими следами, позволяющими предполагать, что тканью оборачивали тело, возможно, в области запястья, как это принято у ■■■■■■■■■■■■.

Глава 4

Трасса

Я жива.

Когда я открываю глаза, то понимаю, что я в поезде – одна в тюремном товарном вагоне, сером, как оружейная сталь; его толкает вперед старый паровой мотор, пожирающий уголь. Вокруг только стены, вдоль которых – металлические скамейки, привинченные к полу. Дверь слева от меня, окно справа. Куча старых половиков в углу. Вот так. Я, должно быть, на Трассе, и меня со свистом увлекают в Хоул. Тускло-синие воды залива Портхоул то возникают в поле зрения, то исчезают, ритмично перемежаясь со старыми вышками связи. Они торчат из земли, как многочисленные и бесполезные пальцы какого-нибудь скелета.

Я смотрю на свое отражение в окне. Мои каштановые волосы выглядят темными, они болтаются как попало, и на них налипли грязь и рвота. Кожа бледная, она едва прикрывает ту горстку костей, которая и есть я. А потом я вижу, как мое отражение вдруг колеблется, меняется – и вот уже я выгляжу такой же грустной, как Дева на картине. Потому что падре мертв.

Я стараюсь восстановить в памяти его лицо, его глаза, родинку на его щеке… Непослушные пряди его редеющих волос. Я боюсь, что потеряю все это, потеряю его – даже в памяти. Завтра, не сегодня.

Как и все остальное, падре не задержится в моем сознании.

Как и все остальное.

Я снова смотрю на залив и чувствую, что во мне закипает желчь, как могучий прилив. Обычно вода меня успокаивает. Но не сегодня. Сегодня, когда я сжимаю в руке голубую стеклянную бусину, висящую на моей шее, океан кажется почти незнакомым. Я гадаю, куда меня приведет Трасса. К смерти? Или еще хуже?

На скоростном шоссе, что тянется вдоль рельсов, я замечаю ржавые брошенные автомобили, ставшие ненужными, как будто жизнь остановилась и планета застыла на месте… Впрочем, практически это и случилось в Тот День. Когда явился Дом Лордов с их курьерскими кораблями и тринадцать Икон упали с неба, причем каждая опустилась на один из крупнейших городов мира.