История франков (Книги 1-5) - Григорий Турский

Или, казалось бы, от Григория можно было бы ожидать преувеличенного представления об историческом значении франкских королей, которых он описывал и от которых он зависел, и преуменьшенного - о событиях в далеком Константинополе, едва и отрывочно доходивших до него. Но и это не так: разрозненные сведения о смене правителей на Востоке (в Византии) он бережно собирает и пересказывает подробно (IV, 40; V, 19, 30), потому что для него как для христианина настоящие наследники вселенской империи, предшественницы вселенской церкви, - именно они, а Франкское государство при всем его могуществе - никоим образом не империя, а лишь королевство франков (regnum Francorum).

Из этого видно, как христианская идеология одновременно и расширяет и сужает поле зрения историка: в каждом своем герое он видит прежде всего человека и христианина (или язычника) и лишь затем замечает отличительные черты его народности или особенности социального положения. Этнографический очерк о нравах и обычаях франков (по типу "Германии" Тацита или "Записок о галльской войне" Цезаря) вроде бы сам собой напрашивался под перо Григория, и материала об этом у него было вполне достаточно, но такая мысль, по-видимому, даже не приходила ему в голову. Такие, унаследованные от родового строя, понятия, как родовая честь, кровная месть и заменяющий ее выкуп, встречались в окружающем Григория обществе на каждом шагу (достаточно вспомнить тот же рассказ о Сихаре и Храмнезинде, VII, 47; IX. 19, или историю казни женщины, опозоренной пресвитером, VI, 36). но логика этих чувств для Григория не всегда понятна, иногда в актах выкупа за обиды роду он видит простое общечеловеческое корыстолюбие.

Тем более не свойственно было Григорию останавливать внимание на фактах социальной истории. Система администрации, патроната, сбора налогов существует для него как явление, не требующее подробного описания и глубокого осмысливания. Только из ряда вон выходящие случаи грабежа и поборов попадают в его историю: примеры насильственного захвата имущества или земли у противников (IV, 46; VI, 28; VII, 12, 13, 19; VIII, 30, 32), конфискация сокровищ, награбленных референдарием Марком, патрицием Муммолом, герцогом Гунтрамном Бозоном (VI, 28; VII, 40; IX, 10). Не замалчивает он при этом и поведения князей церкви, накапливающих богатства путем эксплуатации населения церковных земель, а подчас и прямого насилия и грабежа. "Вот наша казна обеднела, вот наши богатства перешли к церквам, правят одни епископы", - говорит у него злонравный Хильперик (VI, 46). Немалую, однако, ценность представляют собой главы "Истории", посвященные противоподатным бунтам: о том, как непривычные к налогам франки убили укрывшегося в церкви галло-римского налогового чиновника Парфения (III, 36); о народном бунте в Лиможе, вызванном введением новых тяжелых налогов королем Хильпериком, и о подавлении им этого бунта (V, 28); о мятеже рядовых воинов (minor populus) против епископа Эгидия и герцогов, приближенных короля Хильдеберта II (VI, 31); об изгнании королевских должностных лиц населением некоторых городов или об отказе принять их (VIII, 18; IV, 45; VII, 15). Эти рассказы свидетельствуют о том, что народные массы вели борьбу против своих угнетателей и местных властей, против усиления власти короля - этого шага, по выражению Ф. Энгельса, к созданию нового государства14формировавшегося в условиях синтеза романских и германских отношений.

Еще характернее свидетельства Григория об идейном брожении среди угнетенного народа, выражавшемся в проповеди "лжепророков" и "лжехристов" (IX, 6; X, 25), направленном против возрастающей власти официальной церкви и ее служителей. Условия для такого брожения были в то время благоприятны: раздел королевства и стремление каждого короля расширить свою долю за счет других привели к непрерывным междоусобицам, которые сопровождались сильным опустошением страны, ограблением не только враждебных областей, но и своих собственных, так как выступавшие в поход должны были кормиться и вооружаться за счет населения. К тому же частые неурожаи, засухи, пожары, эпидемии, притеснения и жестокость королевских должностных лиц, самих королей и даже духовенства и прочие бедствия, которые обрушивались на простой .мод, естественно, усугубляли бедственное положение народа и являлись причиной идейного брожения. В этих условиях "лжепророки" и "лжехристы", появлявшиеся повсюду в Галлии и собиравшие вокруг себя не только народ, но и клириков, выражали протест народа против усиления власти официальной церкви. И не случайно Григорий Турский был обеспокоен появлением этих "лжепророков" или, по его определению, "совратителей" народа, они привлекали его внимание и описывались им подробно и пристрастно. Католической церкви в это время приходилось преодолевать не только подобные проявления недовольства официальным католическим культом святых, но и бытовавшие пережитки прежних языческих верований (VII, 20; VIII, 15), которые сосуществовали еще долгoe время наряду с христианством15. Эти языческие верования проявлялись, по свидетельству Григория, то в поклонении языческим статуям в отдаленных местечках с галльским населением (VIII, 15), то в наблюдении за приметами по обычаю варваров (VII, 29), то в обращении некоторых знатных франков к гадалкам, чтобы предугадать свою судьбу. Так любознательность и зоркость Григория Турского и здесь позволяют ему уловить факты социального расслоения и идеологического протеста во франкском обществе.

"ИСТОРИЯ ФРАНКОВ" КАК ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПАМЯТНИК

Труд Григория Турского - дитя своего времени, и в нем отразились характерные черты этой переходной эпохи. С одной стороны, в нем еще чувствуется влияние литературно-языковых традиций старого римского общества, а с другой - уже проявляются такие языковые элементы, которые в конечном счете легли в основу новых романских языков. "История франков" замечательный литературный памятник потому, что она написана не вычурным языком ритора, но просто, доходчиво, а порой и живописно. В ней много выпукло-зримых картин, сцен, полных драматизма.

Автор обнаруживает качество замечательного рассказчика. Все это придает повествованию большую убедительность. Благодаря образности живого изображения реальности столь, казалось бы, непритязательная летопись превращается в произведение, с беспощадной правдивостью рисующее жизнь людей того времени, особенно представителей высшего общества.

Умение Григория Турского живо изображать конкретные явления жизни, его стремление к наглядности, к умелому использованию мелочей, чем пренебрегали древние, - характерные черты его труда. Этим "История франков" отличается как от сочинений древних, так и от аналогичных хроник того времени. Язык летописи Григория "погружен в конкретную суть событий, он говорит вместе с людьми и через людей, которые переживают эти события... язык его способен самыми разнообразными способами выражать радость и боль этих людей, насмешку и гнев, страсти, которые кипят в их душе, выражать энергично и сильно"16.

Чем же были обусловлены образность, простота стиля и языка произведения Григория Турского? Ответ на этот вопрос следует искать, во-первых, в исторических условиях жизни того периода, когда старая античная культура для избранных пришла в упадок, а новая средневековая еще не начинала складываться, и, во-вторых, в той среде, которая окружала Григория Турского, в обществе романских простолюдинов и франкских воинов, к которым он обращался со своими проповедями, приспосабливаясь к их народному языку и к их непосредственно-конкретному ощущению мира. Чтобы влиять на свою паству, он вынужден был мыслить, по его собственному выражению, "в простоте". Этот выбор был у Григория сознательным. Правда, он охотно подчеркивает свою недостаточную образованность, не позволяющую ему писать искусно, но это лишь традиционный риторический прием, встречающийся не только у него. О простоте стиля Григорий написал в предисловии к книге "О чудесах св. Мартина", в котором явившаяся ему во сне мать говорит замечательные слова, как бы побуждая Григория к сочинению: "Разве ты не знаешь, что у нас, согласно разумению народа, больше всего ценится ясность, как ты умеешь говорить?"17. И в "Истории франков" он пишет об этом же, заклиная потомков, которые будут переписывать его труд, ничего в нем не исправлять и не менять ни единого слова (X, 31).

Исходя из мнения, что философствующего ритора понимают немногие, а говорящего просто - многие, Григорий часто отказывается от традиционных средств риторики и использует так оживляющую изложение прямую речь. Как уже отмечалось, простота и образность изложения существенно отличают его от авторов классического периода, особенно позднеримского. Стиль римских авторов "в эпоху поздней античности.- пишет Э. Ауэрбах, - бился в судорогах; гипертрофия риторических средств, мрачность атмосферы, окутывавшая все, что совершалось в истории, придают позднеантичным авторам от Тацита и Сенеки до Аммиана (Марцеллина) черты насильственности, вымученности, перенапряженности; у Григория эти судороги кончились"18. Однако Григорий не игнорирует элементы стиля римских авторов. Так, в местах наиболее патетических и драматических он прибегает к выразительным средствам риторики (в главе "О крещении Хлодвига", II, 31; в речи королевы Хродехильды против античных богов, II, 29; в речи королевы Фредегонды у изголовья больного сына, V, 34; и др.).