На подлодке золотой... - Сергей Каледин

Саша решила попросить помощи у Бога. Каково же было ее изумление, когда в Ныо-Баркли, где должна была находиться по справочнику “Ортодокс черч”, на фронтоне здания рядом с православным крестом протянула в небо семипалую растопыренную ладонь еврейская минора!..

Выяснилось, что денег на содержание храма не хватало ни у евреев, ни у православных (а англичанам было наплевать на тех и на других), и потому для экономии они объединились и служили через раз. Один уик-энд — очередь православных, следующий — иудеев. В таком храме искать заступничества у Бога Саша не решилась.

Всё бы ничего, но уж очень Саше хотелось наказать Билла, изменить ему, уравновесить ситуацию. Она даже стала присматриваться с этой целью к изящному директору фестиваля, но он, как выяснилось, был не по этому делу. Она зачастила на пляж, где решила загорать без лифчика, но несмотря на Сашину красоту, успехов пляж не принес. Даже когда она, полуобнаженная, просила молодых мужиков прикурить, помочь установить зонтик или открыть неподдающуюся бутылку, просьба исполнялась всегда вежливо, но формально. На Север надо было ехать, в Манчестер или Ливерпуль! Там мужики активнее, а здесь одни голубки!

И тут снова появился Суров — и проблема разрешилась сама собой...

Суров был на седьмом небе, клялся в вечной любви, обещал, обещал, обещал...

Таким образом, Саша утвердилась в своей неотразимости, в которой за время семейной жизни успела засомневаться. Утвердиться-то утвердилась, но кайфа полового не словила.

На животноводческом языке такое недопокрытие называлось пробным, а недоуестествленный бычок — пробником. Его применяли, чтобы возбудить достойную, темпераментную корову перед основным осеменением. Дома, на ферме, где Саша летом подрабатывала в старших классах скотницей, пробникам во время пробы подвязывали фартук с противозачаточной целью. На ферме этот процесс выглядел очень смешным. Здесь в Брайтоне, с Юрием Владимировичем, к сожалению, — тоже.

Тем не менее Суров помог Саше купить квартиру в Москве, устроил к себе на работу заместителем.

А магазинчик в Брайтоне вполне мог функционировать и без хозяйки: уже два года в помощницах у Саши состояла очень толковая сестра Юрия Владимировича, выехавшая из России на неприметном индусе-англичанине, инженере по лифтам.

4

Обещанный Романом Бадрецовым крутой подняться к Саше поленился — просто погудел снизу машиной. Саша спустилась, села в “мерседес”.

— Саша.

Крутой небрежно кивнул. Он оказался малосимпатичным. Огромный, морда бандитская, пухлая, на шее цепь с крестом, сзади коса. Крутой повернулся. Саша заметила на его веках недовытравленную татуировку “Не буди”. Ничего себе дружок у писателя!

— Четвертая форсунка текет, — пробурчал он, заводя машину. Голос грубый, похмельный, корявый. Зачем она с ним связалась?

Мотор заработал, двигатель застучал ровно, как маленький фактор. В салоне запахло соляркой. Значит, дизель. У нее в Брайтоне тоже была “шкода”-дизелек, так же тарахтела.

Синяк почесался спиной о спинку кресла.

— С бодуна спина кружится и глаза чешутся.

— Почесать? — эротическим голосом спросила Саша. Синяк вида не подал, но про себя отметил: отменное бабло.

Еще когда из подъезда выходила, он ее уже оценил. Вся пойдет по люксу. Ноги достойные, длинные, с едва уловимой кривизной, в которую даже не хотелось верить — так классно было всё вместе взятое. И высокая — не по возрасту: в их поколении таких длинных не было. Конечно, не школьница, а на кой ему малолетка, пузыри пускать?

— Противно, — проворчал он, симулируя невнимание. — Капает и капает с утра... Противно...

Саша отметила, что понравилась бугаю, и он порет ахинею, стараясь быть погрубее, покруче, понезависимее. А куда ты денешься, дружок, мы еще посмотрим, кто кого...

— Надо медную шайбочку отожженную подложить под форсунку, — посоветовала Саша и констатировала по взгляду Синяка, что достала. — Только закручивать с небольшим усилием, чтобы не порвать металл...

Бугай протянул к ней лапищу.

— Володя... Вова... Синяк.

— Дамам руку не суют, — улыбнулась Саша, набирая обороты. Забрало козла крапчатого. — А я думала, вы убитый. — Саша только что долистала автобиографическую повесть Романа, где фигурировал герой под фамилией Синяк, и в подтверждение привела на память последние слова из книги — “Открыть гроб полковник Синяк не разрешил”. В гробу... вы?

Синяк кивнул с удовольствием.

— Я. Жирный, паразит, меня всю дорогу то замочит, то оживит.

Он достал из-под сиденья тапки, снял туфли — носок о каблук, переобулся. Всё это не останавливаясь, не снижая скорость и не глядя под ноги.

— Специально обувь приобрел в связи визита к вам... Полуботинки. Жмут в мысах. Выкину — и весь сказ до копейки.

— Не надо выкидывать. Намочить носок спиртом, поносить — и нет проблем.

Синяк хмыкнул. Саша ему всё больше нравилась. Надо ее в горизонтальное положение побыстрей уложить. Жирный, сволочь, знал, что дарит.

— Куда едем? — спросил он погрубее, чтобы не разомлеть.

Саша назвала адрес. Синяк притормозил у ближайшего автомата, вылез из машины в мягких стариковских тапочках. Не успел он поговорить и отъехать метров сто, на животе у него записал пейджер. Он отщипнул приборчик, протянул Саше.

— Глянь, очки лень обувать.

— А почему не мобильный? — спросила Саша.

— По нему базлать надо, а пейджер — молча.

— “Базар дошел. Будем в двенадцать”, — прочитала вслух Саша.

Синяк позвонил в нужную квартиру. Глазок зашевелился.

— Кто там?

— Домофоны ставим, — сказал Синяк грубовато, по-простому.

— Не вызывали, — отозвалась дверь визгливым бабьим голосом.

— Оргкомитет района домофоны монтирует. В связи криминогенной обстановки и близости к вокзалам. Постановление магистрата мэрии столицы.

Саша, прикрыв рот, с интересом слушала ахинею.

Дверь не сразу, но отворилась. На пороге стояла эффектная крашеная блондинка. Увидела Сашу и хотела закрыть дверь, но куда там — Синяк вставил в щель здоровенное копыто в тапке.

— Я милицию вызову! — взвизгнула блондинка.

— Зови, — кивнул Синяк.

Он отодвинул ее в сторону и шагнул в квартиру. У тапочек были заломлены задники.

— Вы бы уж лучше босиком, — брезгливо вякнула блондинка, чтобы скрыть обеспокоенность.

— Босиком зябко, можно ноги простудить, — Синяк обернулся и внимательно обозрел женщину. — А слух был, что дело к родинам. А визуально — голяк на базе. Когда рожать будем, хозяйка?

— А вам какое дело! — огрызнулась дама, потуже запахивая короткий халатик. Она повернулась к Саше. — Я же вам русским языком сказала, будут деньги — заплатим. Разве не ясно?

— Да-а... Круто... — Синяк сделал вид, что опешил. — Придется брать за яйца и производить поворот в прогрессивную сторону. Иначе никак.

— Что-о? — теперь уже опешила блондинка. И Саша тоже.

Синяк зашел на кухню, уселся на изувеченный мягкий стул из гарнитура, перетянутый широким скотчем. Стул под ним закряхтел, намереваясь развалиться. Синяк спешно пересел на табурет.

— Мня, — сказал он, снял кепку и принялся расплетать косу, по-бабьи — на плече. — Приболел стульчик... Так было, Александра Михеевна?.. Молчим и плачем?.. Значит, не было.

Саша не плакала, хотя без слез смотреть на разор, учиненный в любимой квартирке, ей было тяжело.

Синяк отцепил от косы бронзовый амулет-кулачок и перетянул конец косы аптечной резинкой.

— ...Таракашек развели, — он, улыбаясь, сощелкнул с кухонного стола неторопливое насекомое. — Это правильно, без домашних животных скукота и сердцу остуда. Значит, хозяйка, съезжать с хаты категорически не хочешь и башлять не жаждешь. Тогда отдыхай. А то бы — ехала в Африку, там нынче тепло... — Тут Синяк запнулся — в кухню вошел здоровенный негр в “адидасе”.

— Кстати, про Африку, — продолжал Синяк, уставясь воспаленными с похмелья глазами на негра. — Мы когда в пустыне работали, реки поворачивали, мы ослов рабочими оформляли: Иванов, Петров, Сидоров. Потом ослов продали, деньги пропили. Сидоров, правда, сдох. У вас как фамилие?

Саша не поспевала за трепом Синяка, но нагнетаемую этим трепом угрозу ощущала буквально кожей. Наверное, что-то похожее почувствовал и негр, он побледнел.

— Уходите отсюда, — негромко сказал он.

Синяк стянул с крючка кухонное полотенце, обтер шею. Потом достал из нагрудного кармана торчавшую как карандаш сигару, обрезал ей прямо на столе конец, закурил.

— Утром еду за Михеевной, а на дороге прям мертвый труп лежит. Чего лежит бестолку, не знаешь? — Он вытянул перед собой растопыренные ладони. Указательный палец на правой руке был короче и порос на торце черными волосами вперед. — И руки у меня дрожат. Крупноразмашистый тремор верхних конечностей. Синдром Корсакова. Не пей вина, сколько раз себе говорил. Всё бестолку. И палец у меня короче нужного. А почему? А потому. Оторвался при разборке вооруженной. В больнице пришили на грудак. Месяц ходил, как Сталин. Не попысать толком, ни зашнурковаться. Потом отрезали от груди — гибче стал, но с волосами...