На подлодке золотой... - Сергей Каледин

— “Значит время прощаться, коль вышло всё так, как всё вышло. Повторите, маэстро, — пусть звуки заменят слова, только скрипку печальней, оркестр — потише, чуть слышно, только тему надежды — пунктиром, намеком, едва...”

— Ну, быть добру! — провозгласил Синяк тост. — Шолом, козлы!

Пили старательно. За двадцать лет Ванькиной свободы, за новые зубы Синяка, за книгу Жирного, вышедшую в далекой Франции, за дружбу, за любовь...

Когда наступил перекур, Иван, лениво ковыряясь в зубах, вяло поинтересовался:

— Рома, за кого ты нашего Вовика сватаешь? Она окрашена в обручальный цвет? Прошу подробности.

— Даму зовут Александра, — сдержанно сообщил Роман. — Правда, Михеевна. — И смолк.

— Что-то ты подозрительно немногословен, — заметил Иван. — Не со своего ли плеча?.. Инцест грядет?

— Дама — коллега, — уклонился от вопроса Роман. — Коммерческий зам. Сикина. Генерального директора нашего КСП. — И продолжил. — Инцест отчасти есть. Плюсквамперфект.

— Кого? — нахмурился Синяк.

— Дела давно минувших лет, преданья старины глубокой... — перевел Ваня.

— Да она еще за такого чмо и не пойдет, — набивая цену, сказал Роман.

— Ладно вам дуру гнать, — оскорбился Синяк, — я для вашей Михевны волшебный принц из детской сказки.

А Иван озадачился другим.

— Как директора фамилия, говоришь? — спросил он, извлекая из кильки нежный хребет.

— Директора? Сикин, — удивился любопытству Ивана Роман. — Юрий Владимирович Сикин. А чего ты весь набряк, как золотушный?..

Ванька медленно облизнул губы.

— Сикин, говоришь? — проглотив помеху в горле, выдавил он.

— И ты его знаешь? — удивился Роман. — Сочувствую.

— Юру Сикина я знаю хорошо, — медленно, чуть не по складам произнес Ваня. — Языки вместе учили иностранные... Юра Сикин меня посадил.

2

Юрий Владимирович вошел, как всегда, несколько смущенный. Саша не стала дознаваться, с чего это начальник заявился в нерабочий день да еще в такую рань, — обычно он приезжал к ней на буднях, и отправилась в ванную.

Встала под душ, по привычке глянула в зеркало.

Губы и веки она делала еще в Англии: пять лет без забот — ни подводить, ни красить. Открыла рот: зубы плотно пригнаны друг к другу без единой червоточины, пломбы беленькие, незаметные... Грудь? Грудь как грудь, с учетом возраста. Ноги? Ну, ноги — ее гордость.

Заранее морщась, Саша повернулась к зеркалу боком и привычно вздохнула. На границе попы и спины выделялся лоскут кожи, не соответствующий общему покрову. Это отец ее пятилетнюю в родном городе Холуе ошпарил пойлом для поросенка.

По случаю выходного дня Саша вставила бирюзовые контактные линзы вместо зеленых повседневных, благоуханная впорхнула в комнату, красиво скинула кимоно. Но... Юрий Владимирович не лежал, где ему полагалось, а сидел согбенно за обеденным столом в очках на шнурочке, насупленный, обремененный раздумьями, похожий на немолодого дурака. Однако!.. Саша подняла кимоно, встряхнула у начальника перед носом, как бы сбивая пыль, на самом же деле отрясала сексуальный налет ситуации, теперь уже абсолютно исключенной.

Юрий Владимирович очнулся, заданно потянулся к возлюбленной, но возлюбленная — коммерческий директор КСП — Клуба Свободных Писателей — Александра Михеевна Джабар решительно отвела его руку, надела кимоно и ушла на кухню готовить завтрак.

Юрий Владимирович от роду был крупный высокий мальчик, но имел некрасивую фамилию Сикин, что очень мешало ему в юности жить. Пять букв, а сколько слез! Из-за ненавистной фамилии Юра пошел в бокс. Но там было больно. По дороге с бокса его перехватил гребной тренер и увлек в гулкий бассейн, где в неподвижной лодке дырявыми веслами усталые гребцы черпали вонючую воду. В секции был недобор.

К концу года он нагреб на первый разряд, а через два “мастер спорта” помог ему при поступлении в Иняз.

В институте Юра заинтересовался религией, в смысле продажей икон. Его пригласили в деканат, после чего увлечение религией прошло. В деканате ему посоветовали активнее интересоваться студенческой жизнью.

Проклятую фамилию от свел-таки позже псевдонимом “Суров”, когда вступал в Союз писателей, для чего перевел три поэмы греческого коммуниста. Мечтал он быть дипломатом, разведчиком, а стал поэтом-переводчиком, литератором, короче говоря, никем. Но документы ему удалось переиначить на “Сурова”. Некрасивая фамилия осталась только в узких сплетнях. Еще был у Сикина маленький аккуратный женский носик, который покрывался капельками пота после принятия алкоголя. Поэтому Сикин старался вообще не пить и всегда был трезв.

...Тахта всё еще была призывно расстелена. Юрий Владимирович решительно снял пиджак и туфли, чуть менее решительно расстегнул брюки... Но жена ждет овощей с рынка, дочке обещал пойти на собачью площадку...

Саша залила сваренные яйца холодной водой, доставила на поднос забытую соль и понесла завтрак в комнату.

Муж ей не нужен. В Англии есть один, хватит. Мужик ей нужен, да основательный, не трус, не зануда, желательно с деньгами. Желательно сексуальный. А с Юрой не секс - гробовое рыдание, деловой-половой очень тщательный акт. Саша прекрасно осознавала, что того, что ей требуется, практически не бывает. А значит, меньше требований, Александра, а то так со своими капризами и запросами не заметишь, как выстаришься напрочь…

Юрий Владимирович виновато принял у нес поднос, попытался улыбнуться, но улыбка получилась недоделанная. Он за гребень снял вязаного петушка с насиженного теплого яичка, колупнул макушку, но почать яичко не пришлось — под окном истошно завыл автомобиль.

— Сигнализация, — виновато и частично обрадованно, что всё разрешается само собой, пробормотал Суров, натягивая пиджак. — Днем постараюсь...

— Новую сигнализацию поставь, на дерьме экономишь, — как можно спокойнее, задавливая раздражение, посоветовала Саша и добавила, отворачиваясь: — Днем я занята.

Юрий Владимирович так печально, так униженно поинтересовался, чем, что Саша брезгливо — ну, какой с таким секс! — пояснила сквозь зубы:

— Бадрецов обещал своего товарища сегодня прислать, крутого. Поедем негров выселять.

— Дай Бог, — виновато вздохнул Суров, делая жалостливое лицо.

— Уходи, Юра, — попросила Саша.

Год назад она сдала свою новую, только что купленную квартиру неграм, а теперь вот никак не могла их выгнать. И вынуждена теперь снимать чужую халупу. А негры тем временем и квартиру загадили, и телефон им за неуплату сняли. И управы на них нет — с детьми милиция на улицу не выгоняет. Да баба еще дополнительно рожать намылилась, сучара!..

От грустных размышлений ее оторвал звонок в дверь. Юра забыл очки.

Он их так близоруко искал, хотя они лежали на видном месте, что Саша смягчилась.

— Юра, а чего ты приходил-то?.. По делу?..

— Да, понимаешь... — забормотал Суров. — На автоответчике слова...

— Ну? Чего там?

— “Сикин, не ходи тропой Моисея, вспомни лучше Ванюшу Серова”, — потупившись, проговорил Суров.

— Что за ахинея! — поморщилась Саша. — Кто такой Сикин?

— Н-не ахинея... — И Суров, слегка заикаясь и подвирая, рассказал, что в принципе он вообще-то Сикин.

3

Абд эль Джабар, Алик, первый муж Саши, не стал тогда тянуть, не хочешь быть второй женой, уезжай. Аллах с тобой! Он произнес при свидетелях три раза традиционное бракоразводное заклинание “Талеб таляти!”, что по-нашему означает “пошла вон”, и полразвода состоялось. В шариатском суде он, испугавшись, что Саша потребует денег в компенсацию, заныл было, что только два раза сказал “Талеб таляти”, а вместо третьего просто чихнул, но свидетели подтвердили, что то был не чих, а слова. Развод состоялся окончательно. Суд потребовал, чтобы Абд эль Джабар еще три месяца посодержал бывшую жену, дабы удостовериться, что она не беременна на кувейтской территории и, стало быть, не сможет в дальнейшем иметь претензий к государству.

Дочка Фируз оставалась в Кувейте. С отцом и пятнадцатилетней чернокожей мачехой, новой женой Алика. Фатима была из бедной семьи потомственного суданского феллаха, девушка ласковая и спокойная. Она поклялась на Коране быть маленькой Фируз вместо матери и попыталась еще раз отговорить Сашу разводиться. Саша настолько ей доверяла, что рассказала про роман с англичанином — преподавателем английского из “Бритиш каунсел”; у англичанина кончается контракт в Кувейте, и он хочет на Саше жениться. Фатима всё поняла, будто и не арабка.

Напоследок Саша внимательно обозрела теперь уже бывшего мужа. И едва удержалась от хохота. В бабском галабеи до пят, похожем на ночную рубашку, да еще если учесть, что под ним желтые ниже колен трусы и футболка... И это тот самый граф Жофрей из “Анжелики”, что смутил когда-то ее девичий покой!.. Институт из-за него бросила!.. Отец тогда предупреждал: “Гляди, Шурка, морду чадрой обмотают, дальше гор ничего не увидишь!..”. Жофре-ей!..