Слишком большой соблазн - Людмила Феррис

– Про пресс-конференцию рассказывать нельзя!

– Вы серьезно так думаете?

Мэру казалось, что журналист смеется над ним. Вороткин уже жалел, что затеял переговоры, с такими нельзя договориться, их надо уничтожать.

– Егор Петрович, сейчас не то время, чтобы раскачивать лодку.

– Времена всегда не те. Знаете, Вадим Сергеевич, вы разбирайтесь с прокурором сами. Какие у вас отношения, меня это не касается. У меня есть официальное заявление официального лица, оснований не давать его у меня нет.

– Вы уверены в своем решении?

– Я человек законопослушный, а по закону, если информацию распространяет официальное лицо, заметьте, я каждый раз акцентирую, что прокурор официальное лицо, он и несет всю ответственность. Так что, Вадим Сергеевич, если вы будете судиться, то не с газетой, а с прокурором. Я могу быть свободен?

– Вы очень пожалеете, если публикация выйдет.

– Конечно, конечно.

Егор Петрович вышел из кабинета Вороткина в прекраснейшем настроении. Конфликт с мэром – это то, что газете сегодня нужно. Подумать только, утром он не предполагал, что день сложится так удачно.

Глава 4

Егор Заурский решил, что для этого выпуска тираж нужно поднять до максимума: слухи о пресс-конференции прокурора уже гуляли по городу, и число потенциальных читателей, несомненно, увеличится. На первой полосе газеты, – а не секрет, что газета начинается и продается именно с первой полосы, – верстак придумал суперколлаж: человек, похожий на Вороткина, под столом устанавливает микрофон, а на столе крупными буквами написано: «Прокуратура». Главреду первая полоса понравилась, она «цепляла», привлекала внимание, возникало желание узнать, что дальше. В Юльке он тоже не ошибся, статья получилась яркая, убедительная, эмоциональная и немного смахивающая на газетную «утку». В этом и состоял особый драйв, все написанное было правдой. Выходу макета газеты предшествовала бессонная ночь главреда, который то и дело задавал вопрос: «А тебе это надо?» И получал свой же ответ: «Да! Иначе гнать тебя, Егорка, из журналистики поганой метлой. Вороткины приходят и уходят, а ты работаешь в газете и работаешь, вон сколько мэров пережил. А что до угроз, так это не первый и не последний раз и к ним не привыкнешь. Это как дождь, вот он моросит, значит, и реакция должна быть соответствующая – раскрой над собой зонтик – и тебя не замочит».

Он выпил коньячка, и тяжесть на душе уменьшилась до копеечной монетки. Жена что-то бормотала во сне, и Егор заботливо укрыл ее одеялом.

– Не спишь. Опять про свою работу переживаешь? Ложился бы уже. Не вздумай коньяк пить!

За много лет совместной жизни они научились понимать друг друга без слов, и когда вдруг ночью ему хотелось сесть за компьютер, потому что текст складывался в голове и требовался немедленный выход, она тоже просыпалась, чувствовала, что его в постели нет.

Собственно, сегодня у него никаких других вариантов решения не было, материал он даст, несмотря на возможные противодействия власти. Ну, скупят чиновнички весь тираж, но тема-то долгоиграющая, ее тянуть можно долго. Мэр сначала расскажет, что прокурор врет, потом прокурор выступит и будет обличать мэра. А газета – она трибуна для этих выступлений. Общественность повозмущается, одни депутаты будут мэра защищать, другие – прокурора. Кстати, по своим каналам Заурскому удалось выяснить, что «жучки» очень дорогие, сделаны по последним технологиям, являются дефицитом на черном рынке и были установлены профессионально. Вороткина, скорее всего, интересовали диалоги в служебном кабинете, но вряд ли Иван Николаевич многословил по телефону, а на своем рабочем месте обсуждал что-то сверхважное. Заурский вдруг вспомнил классику жанра, так сказать хрестоматийный пример, о котором рассказывали на лекции: в 1945 году послу США в СССР Авереллу Гарриману пионеры подарили американский герб. Растроганный посол повесил подарок советских детишек у себя в кабинете. Почти через десять лет американцы узнали, что в гербе было установлено подслушивающее устройство.

Интересно, кто-то чинил прокурорский телефон? Когда рассказывают о прослушке телефонных линий в Совете Европы, то вроде и удивления нет. Капиталисты понимают, каким товаром является информация, а у нас в стране только что и командуют – «пущать или не пущать». Заурский вспомнил перекошенное недовольное лицо мэра и решил, что хлеб он свой ест не зря.

Егор Петрович стал журналистом случайно. Еще в школе с приятелем шутки ради он выпускал классную газету. Газета выходила каждый день, благо на задней парте, где они сидели с другом Венькой, ребята могли спокойно заниматься своими делами. Они старательно записывали новости с уроков, подсчитывали средний балл оценок за день, и у них выходило, что если взять три пятерки отличницы Леночки и двойки отпетого хулигана Генки, то средняя оценка по классу всегда хорошая. Венька хотел стать журналистом, более того, его сестра Рая вышла замуж за известного сибирского журналиста Юрия Новикова, и пример был у него перед глазами. Новиков вел радиоальманах «Молодость Сибири», его голос знал весь край, его узнавали в магазинах и на улице. Люди предлагали темы для передач, брали автограф, фотографировались и приглашали в гости.

– Я тоже буду известным, – заявлял Веня.

– Ты, может, чего не догоняешь? Это ведь надо людям помогать. К тому же ты в трех словах шесть ошибок делаешь, меня рядом не будет, кто ошибки исправлять станет? – возражал Егор.

Журналист Юра Новиков Егору тоже нравился, он совсем не задавался перед мальчишками, пел песни под гитару, рассказывал о походах в тайгу, о том, как готовит программу про ветеранов Великой Отечественной, и выходило у него все так складно и интересно, что было понятно, занимается человек любимым делом.

– Такая идея с ветеранами возникла, чтобы каждый из них рассказал, где встречал победу, и программа получила название «Моя Победа». Старики плакали и вспоминали этот день. – Юра помолчал. – Я тоже плакал вместе с ними.

В десятом классе Веня стал печататься в местной газете, но заметки были маленькие и какие-то неинтересные.

– Мне надо при поступлении на журфак приложить публикации, это засчитывается как творческий конкурс. – Он потупил глаза. – Новиков договорился, что напечатают.

– А ты интересно писать не пробовал? Смотри, ты пишешь про школьную спартакиаду сплошные штампы.

– Попробуй сам без штампов!

– Да без проблем. Скажи, о чем надо написать.

Веня оживился:

– Про чемпионат школы по шахматам, ты же в этом разбираешься.

– Напишу, ладно. Проба пера! Гонорар – пополам.

– Да мне не платят.

– Ну, будущий гонорар пополам.

– Заметано!

Редакция местной газеты отметила хорошие тексты юнкора, и Веня благополучно получил справку о публикациях для поступления в вуз. Заурский грезил физматом, но на экзаменах недобрал баллов и отправился в армию. Веня поступил в Сибирский университет на факультет журналистики. Письма от друга сначала регулярно приходили в дальневосточную воинскую часть, но потом приходить перестали. Когда Егор Заурский вернулся из армии, он узнал, что Венька погиб, утонул, спасая ребенка.

Осенью Егор подал документы в Сибирский университет на факультет журналистики, и поэтому с пути-дороги ему не свернуть, он живет и работает за двоих, за себя и за друга Веньку.

Глава 5

Новое задание казалось Юле скучным. Накануне Дня космонавтики записать интервью с генеральным директором «Орбитальной группировки» Владимиром Николаевичем Яценко.

– Егор Петрович, тоскливо это, пресно, тухло. Скучно, наконец!

– Юля, ты забыла, в каком городе мы живем! – Он ткнул пальцем вверх. – Половина спутников, что болтаются «там», выходят из наших сборочных цехов. Да, это не скандал с прокурором! Но в чем состоит мастерство журналиста? Сделать из любой информации фурор, фейерверк. А ты… Тоскливо! Тоже мне, молодежь перспективная называется. В бой, девочка моя, в бой!

Юлька скривилась. Производство спутников, даже если оно крутое, удел специалистов, и она пока совершенно не понимала, что же такое интересное у Яценко можно спросить. Журналисты – профессиональные дилетанты, и должны разбираться во многих вопросах. Она, конечно, «пошерстит» Интернет и поговорит с папой.

Юлин отец, Евгений Валерьевич Сорнев, космонавтику считал своей судьбой. Когда-то, окончив Баумановское училище, он серьезно увлекся летными машинами и даже написал заявление в отряд космонавтов. В космический отряд его не приняли по состоянию здоровья, поставили диагноз «гипертония», но его нестандартные технические мысли заметили и предложили работу в научном центре космодрома Байконур. В разное время космодром назывался по-разному: «Научно-исследовательский испытательный полигон № 35 Министерства обороны, полигон Тюра-Там», в переводе с казахского означающее «священное место», еще назывался «Южным», но Байконур, самое удачное и «очеловеченное» название космической площадки. Евгению Сорневу Байконур заменил многое. Его картина жизни состояла из одной работы, только работы и еще работы. Любимая и единственная дочь Юля в основном росла без него – с бабушкой, а потом враз стала взрослой, самостоятельной и красивой девушкой, которую он зачастую стеснялся и с которой не знал как себя вести. Когда еще была жива его мама, она подробно рассказывала, как они жили без него эти «командировочные полгода», и обязательно говорила, что нужно делать: куда с дочерью пойти и о чем поговорить. Потом мамы не стало, Евгений Валерьевич растерялся, он не знал, как поддерживать отношения с дочкой, Юля уже заканчивала институт, работала и, как казалось ему, в отце особо не нуждалась. Отец и дочь виделись редко, между длинными полугодиями работы было несколько выходных, он приезжал в город на побывку, они шли гулять в парк, и он просто слушал дорогую ему девушку, которая становилась все больше и больше похожа на мать. А Юлину мать он очень любил до сих пор. Но об этом думать было нельзя, потому что сердце начинало колотиться так сильно и неистово, что вскипала кровь, и потом несколько дней Евгений Валерьевич не мог ни спать, ни работать, что было для ученого такой специальности непозволительной роскошью. По книгам профессора Сорнева теперь учили в его Баумановском, а он и дальше погружался в глубокие научные космические изыскания, и на прочие проявления жизни он обращал мало внимания.