УГОЛовник, или Собака в грустном углу - Александр Кириллов

– Была бы тебе признательна, – благодарила она, приближаясь к Кларе. – Хорошенькая ты, славненькая. Береги красоту. Я всегда тобой любуюсь, когда ты из ванной выходишь. Так и пышешь жаром… как от печки, и так душисто.

Наталья Александровна взяла коробочку с кремом и задержала ладонь Клары в своей руке.

– Ах, какая кожа.

– Я чайник вам отнесу, – осторожно высвободила Клара руку из цепких пальцев старухи.

– Поставь у кровати, я потом возьму.

Клара ушла с чайником, а Наталья Александровна двинулась в обратный путь.

«Ничего, успокаивала она себя, сейчас и я дойду, осталось немного». Она сжимала в руке баночку и часто семенила ногами. У неё закружилась голова. Нога зацепилась за порожек, её толкнуло вперед, полетела из рук баночка с кремом. Она вцепилась в дверной косяк и больно ударилась коленкой. Еще не сообразив, что произошло, она уже искала глазами баночку с кремом. В коридоре было темно, огнем горело колено, стучало сердце. Наталья Александровна опустилась на четвереньки и шарила вокруг себя руками. Силы уходили, удушье сдавливало грудь. Она села на пол и заплакала.

«Только бы осталась цела баночка», – плача, думала она, и ни за что не хотела вставать. Но, поплакав, она немного отдохнула. Придерживаясь за дверь, поднялась и осторожно стала искать на полу баночку. К счастью, та откатилась недалеко, прямо к ней под дверь. Она подняла её, чуть не оглохнув от стучащей в затылке крови, и вошла к себе в комнату. Дошаркала до кровати, протерла баночку рукавом халата и поставила её в изголовье на тумбочку. Подняла с пола грелку, вылила из неё воду в цветочный горшок. Заново наполнила грелку горячей водой и сунула под одеяло. И, не снимая халата, забралась в постель, тут же объявшую её могильным холодом

Первое время в постели только ногам было горячо. Но, перемещая грелку, Наталья Александровна постепенно согрелась вся – и задремала. Тепло приятно пощипывало тело, дурман заволакивал сознание – и снился ей дом. Родители и жаркий солнечный день. Она удивилась, что снова бродит по своей «детской», потом забыла, не удивляясь больше, и проснулась.

От солнечных пятен рябило в глазах. Грелка жгла ладони и низ живота, и чем горячей там было, тем большее наслаждение это ей доставляло. Глаза закрывались сами собой, в парной духоте одеяла навязывались сны – один приятнее другого – и всё о доме, о родителях. Но иногда ей не спалось, и тогда вспоминался муж, и та жизнь, в которой она уже не была ребенком. Их первая брачная ночь, когда после грубого секса, вдрызг пьяный жених повернулся на бок и захрапел. Она встала, испытывая боль в паху, вся в крови, не зная куда идти, где можно помыться. Их на ночь поселили в рабочем общежитие. Жильцы спали, спросить даже было не у кого. Она нашла туалет. Там оказалась раковина с холодной водой. Кое-как она влезла на раковину и пустила воду. Ледяная струя стекала по ногам на пол, обжигая внутренности её окровавленной вагины. Ни полотенца, ни туалетной бумаги. Она сняла свою комбинацию и вытерлась ею. Возвращаться назад не было сил. Хотелось выскочить поскорее за дверь и бежать без оглядки на край света. Вот такая она была – её первая брачная ночь. Она и провела её сначала на ступеньках лестницы, а как общежитие открылось, в скверике перед ним.

Наталья Александровна засыпала и просыпалась, радуясь теплу, дремоте, и беспокойным бликам на лепном плафоне. Одна – какое счастье. Господь ей показал их будущую жизнь, так они и прожили её с мужем. Муж скупердяй и жмот. Всю жизнь её мучил, требуя отчет за каждую истраченную копейку. В старости, потеряв силу, сделался её легкой добычей. И если начинал канючить, куда тратится столько денег, она валила его на кровать, зажимала ему нос и силой совала в раскрытый рот мятые деньги, приговаривая: «жри, паразит, подавись ими». А если ночью он пытался ею овладеть, она придавливала его коленями и лупила чем ни попадя по яйцам.

От горячей грелки боль в суставах слабела, и наступало облегчение. Согреваясь, Наталья Александровна выздоравливала, так бы лежала долго-долго, всю оставшуюся жизнь. Но заводился в животе червячок голода, который начинал точить желудок и делался всё прожорливей и невыносимей. И Наталья Александровна должна была выползать из нагретой постели и одеваться, стоя на холодном полу. Натягивать на себя чулки, умываться и идти в кафе. Ела она раз в день в два часа.

Одеваясь, она заметила на тумбочке баночку с кремом. И снова она оживилась, бережно взяла негнущимися пальцами баночку, с трудом отвинтила крышку и поднесла к лицу. Из баночки пахнуло приятным свежим запахом. Наталья Александровна ковырнула пальцем крем и мазнула им по лицу. Крем щекотно охладил кожу, как будто пахнуло легким летним ветерком.

Наталья Александровна тщательно втерла крем, припудрилась. Слой пудры и крема остались на лице и на шее в складках кожи. Надела на голову черную широкополую шляпу, старинное перелицованное пальто, и закрыла дверь.

Медленно, от подъезда к подъезду, не замечая окружающих, вся сосредоточенная на дороге, добралась она до кафе и прошаркала мимо очереди в зал. Здесь её хорошо знали, официантка проводила её на свободное место.

Наталья Александровна сидела за столиком в шляпе, крепко вцепившись в узкую черную сумку, из которой выглядывал уголок носового платка. Дожидаясь обеда, она загрустила, неподвижно замерев с закрытыми глазами.

Но это был не приятный сон. Ей даже ничего и не снилось. Глухое забытье сковало её на несколько минут, будто отняло у неё на это время жизнь. Разбудило её звяканье вилок, ложек и ножей, которые общей кучей бросила на стол официантка.

Наталья Александровна задвигалась, что-то невразумительное бормоча. Её разозлило, что официантка так швырнула на скатерть столовые приборы, что она не могла дотянуться до них.

За столиком, кроме Натальи Александровны, терпеливо ждала официантку молодая пара. Наталья Александровна протянула руку к ложке, но, как не изворачивалась, не могла её ухватить. Никто за столом не шевельнулся, чтобы помочь ей, будто она находилась в тяжелом летаргическом сне. Наталья Александровна толкнула в бок юношу. Тот вздрогнул от неожиданности и с немым вопросом посмотрел на неё.

– Ложку и вилку, – сказала она, указывая ему пальцем на груду столовых приборов.

Красное угреватое лицо юноши отвернулось, и в ту же секунду перед Натальей Александровной заблестели вилка, ложка и нож. Она вынула из пластиковой вазочки салфетку и тщательно их протерла, поднося вплотную к глазам.

Рядом с вилкой лежало на столе и меню. Это окончательно вывело её из себя. Она задергалась и, указывая на него, брезгливо отмахивалась от меню скрюченными руками.

– Уберите его, уберите, – зло зашипела она, – ну его, вон, вон, – с гадливым чувством отворачивалась она.

Наталью Александровну знобило, она куталась в широкий серый шарф, в котором её можно было видеть всегда, и потирала озябшие руки, как будто стирала с них крем.

Тучная официантка с глазами навыкате, заметив её за своим столиком, пошла красными пятнами. Вытащив из кармана блокнот, она недовольно подошла к столу, будто делала им невесть какое одолжение.

– Слушаю, – грубо поторапливала она.

Наталья Александровна стукнула костяшками пальцев по столу и обиженно спросила:

– А где горбушка? Соберите мне горбушки. Вы что, не знаете?

Официантка молча смотрела на неё, точно взвешивала – тут же её пристукнуть или повременить. Потом всё-таки сунула блокнот в карман и пошла за горбушками.

– Эта, что, новая у них? – спросила она у соседей.

Наталья Александровна была издергана, на взводе. То, что её не понимали, когда так ясно было всё, к чему она привыкла годами, и о чем не могли не знать в этом кафе, куда она ходит уже много лет, казалось ей возмутительным выпадом против неё, Натальи Александровны, чего она, конечно, не потерпит.

Официантка принесла полную тарелку горбушек, которые собрала со всех столов, и поставила перед Натальей Александровной.

– Хлеба не надо. Я просила белые горбушки.

– Ну, теперь замучает, – вполголоса пробормотала официантка, но принесла ей тарелку с белыми горбушками.

Пока официантка брала заказ у остальных, Наталья Александровна нежно ощупывала каждую горбушечку, подолгу наслаждаясь тем, как упруго сжимается в её руках мягкий теплый хлеб. И вспоминалось ей детство, мама, которая очень ругала её за то, что она таскает из буфета горбушки, украдкой съедая их где-нибудь в закутке.

Наталья Александровна помяла их и отложила, так и не притронувшись к ним до конца обеда.

– Мне лапшу молочную, – попросила она официантку, – только горячей она должна быть, я очень больна сегодня. Ритуальную яичницу, 80 гр. сметаны, и в конце принесете какао. Но только, когда я скажу. Без моего знака не несите. Оно должно быть очень горячее.