Рок-н-ролл под Кремлем - Данил Корецкий

Дядя Коля даже предложил к нему переехать, поселиться в любой из комнат, и Ален отчетливо до сих пор помнит укол страха и недоумения – зачем это нужно чужому человеку? Зачем?! Но спросить так и не решился, выбрал вот эту узенькую комнатку с вытянутым вертикально окошком, похожим на древнюю бойницу, не жил, нет, – здесь переодевался, здесь отдыхал в свободное время, иногда ночевал. Дядя Коля еще сказал, что дом старинный, что раньше тут была комната для прислуги… Сытные обеды. Пироги мясные, пироги сладкие. Ален честно предлагал платить, но дядя Коля и Нина Степановна только обиженно махали руками. Просто святые люди, в жизни таких не бывает… Это, что ли, рассказать Свете? Но ведь это не все. Все не рассказать, язык не поворачивается.

Были во всей этой благостности какие-то странности… Дядя Коля сентиментальностью не отличался – властный, жесткий, деловой. А с ним – прямо отец родной! И с Ниной Степановной у них не такая уж любовь была, как наглядно демонстрировали, не так они жили душа в душу, как хотели показать. Однажды рано утром, выйдя из ванной, молодой человек услышал, как Нина Степановна ругалась с дядей Колей и называла его почему-то не то Ильяшка, не то Ляшка, не то Яшка… А как только Ален вошел в кухню и поздоровался, тут же раздалось елейное:

– Возьми сырники, Коленька, полей сметанкой…

А дочка Марина – смуглая девушка, похожая на киноактрису, с которой однажды Ален встретил дядю Колю в парке Горького? Дядя Коля представил их друг другу, а потом отозвал парня в сторонку и тихо объяснил, что это его дочь… ну, в общем, от первого брака, так что не болтай, понимаешь?.. Понимаю, в жизни всякое бывает. Но почему она приходила, как только Нина Степановна куда-то уезжала? Почему, когда Ален попросил разрешения пригласить Марину в кино, доброжелательнеиший дядя Коля нахмурился и резко отказал – как отрезал? Грубо, недружелюбно – ни до, ни после такого не случалось… Потом, правда, извинялся, объяснял что-то про бывшую жену-мегеру…

Или как однажды вечером дядя Коля после двух рюмок разоткровенничался, вынул из шкафа старую картонную коробку, показывал фотографии, какие-то совсем потемневшие, потертые: дядя Коля – совсем молодой, в форме, знаков отличия не рассмотреть. Шепнул доверительно:

– Эмгэбэ, видишь? До капитана дослужился – и на пенсию пришлось уйти. Пришлось, дружочек, в жизни много несправедливостей… Но – связи остались. Что угодно могу. Не луну с неба, но многое…

«…А что ты сам рассказывал мне о своих родителях, Аленчик? – думала в это же время Света. – Учителя? И – все? А что за люди, как живут? Подзабиться мне на любой спор – не скучает он по своему дому! А ведь учителя не в бараке живут? Чего стыдиться, почему не рассказать? Вон Игоруня Максимов, генеральский сынок, – этот не стыдится!»

Светлана рассмеялась, чем немного озадачила его. Он повернулся к ней, сказал: «тш-ш-ш». Обнял за плечи, прижал к себе, скользнул рукой по небольшой груди.

«Потеряю я ее, – подумал вдруг. – У меня распределение вот-вот, а она ни в какую глухомань не поедет… С ума сойду. Выйдет она замуж за сынка этого генеральского…» Ален представил щекастую балованную физию Максимова, этого «генерашки», обласканного судьбой и родителями. И себя рядом представил… Нет, представился почему-то Элвис. Насмешливые глаза, черные баки, небрежный поворот головы…

Света беззвучно смеялась, спрятав лицо у него на груди.

Это она изобрела Максимову новое имя: Игоруня! Она вообще любила давать всякие прозвища. Вот придумала же своему красавчику – Ален Делон! Так и пошло, он действительно на француза похож… И к генеральскому сынку прилипло. Тот и в самом деле – Игоруня: кутить любит, а девчонок играючи щиплет! За попу, за грудь, а то и за лобок ухватит – как так и надо! В Горняцке таких называют кобелями. Далеко пойдет. Генералом будет, как папа. Обрастет полезными связями, нахватается изящных манер, будет пить за обедом коньяк в семидесятиметровых хоромах на Арбате…

Света вспомнила, как Игоруня однажды пригласил ее домой на воскресный обед. Чинно, серьезно, без намека на какие-нибудь фривольности. На месте уже Света узнала, что у них в семье традиция – раз в месяц, в воскресенье, обедать с бедными родственниками (в прямом, материальном смысле) и прочим полезным, но малозначительным людом: «простотой» – портнихами, сантехниками, домработницами… Эдакое «слияние с народом», благотворительность, реверанс судьбе за сытое безбедное житье. Как же, генеральская семья, квартира в центре Москвы, водитель, адъютант – шутка ли сказать! Чем не потомственные дворяне? Но с челядью и «простотой» держатся снисходительно: вон, даже за стол пускают, жизни учат…

Когда Игоруня ее родителям представлял, Света в полной мере ощутила себя девушкой из Горняцка.

Папа-генерал – кряжистый, пузатый, с крестьянским, незначительно облагороженным властью лицом, глянул на нее пронзительно, пропустил аттестат с пятерками и отличную зачетку, зато сразу разглядел барак с земляными полами и безотцовщину, поскучнел, тут же оценил фигуру, – это поправило впечатление, и он слегка улыбнулся сынку: мол, сойдет, Игоруня, не робей!

Мама-генеральша – на ладонь выше супруга и в два охвата толще, крашенная с ног до головы: волосы белые, маленькие блеклые глазенки синим карандашом увеличены, ресницы густо тушью наведены, ногти ярко-зеленые и на руках и на ногах, шлепанцы без носка, чтобы вся красота на виду… Она безошибочные ярлыки на простенькую кофточку и самопальную джинсовую юбку мгновенно прицепила, сказала с сочувственной улыбкой:

– Босоножки, милая, надо на размер больше брать, а то ноги испортите…

И ведь снайперски в самую больную точку попала: это у Светы слабое место – комплекс больших ног; она даже съежилась и пальцы поджала. А хозяйка тем же дружеским тоном продолжила:

– Я вас своей педикюрше порекомендую, Валечке, она тоже сегодня будет: пусть мозоли посрезает да ногти в порядок приведет…

Уничтоженная Света стиснула зубы. У нее вроде и мозолей нет, да и думала, что за ногтями следить научилась… Знала бы раньше – ни за что не пошла, пропади они пропадом со своими реверансами… И ладно бы действительно из дворян, москвичи в надцатом каком-то там поколении, так нет: папа из Липецка, мама из Борска – Света тут же у Игоруни все выпытала. А когда узнала, то ей и полегче стало: можно, оказывается, выскочить из грязи в князи, а Горняцк ничем не хуже Борска, там, по крайней мере, уголь для страны добывают! К тому же в Горняцк сам Хрущев приезжал, а вот бывал ли он в Борске – еще очень большой вопрос!

После обеда она пошла мыть руки, а Игоруня заскочил следом в ванную, защелкнул дверь да полез двумя руками под юбку, тут она ему и треснула по морде, да не один раз, а три или четыре – за всю семейку… Он потом за ней до метро бежал да извинялся.

Она коснулась моей руки —И меня прошила молния в тысячу вольт.Она поцеловала меня —И я задымился, как бушующий вулкан!Дружки смеются,когда я называю ее нежно: мой цветок…А я просто влюблен!Я потрясен!М-м… О да, да, да!

Это музыка запрещенная, за нее запросто можно из комсомола вылететь, да и из училища… А что в ней такого плохого? Или просто плохого?

Элвис умолк. Ален, не отрываясь от Светиного плеча, дотянулся правой рукой до проигрывателя, перевернул пластинку. Звук сделал погромче – чтобы заглушить тревожные, неприятные мысли.

– Какие у тебя глазищи, – прошептала Света, разворачиваясь снова к нему спиной.

Они снова уселись – спинной мозг к спинному мозгу. Их биополя смешивались. Оба улыбались. Элвис теперь орал, словно на него тоже снизошло какое-то просветление.

Сожги мой дом,Укради мою тачку,Выпей мой виски и разбей мой любимый стакан…Ты можешь делать, что хочешь, —Но, милая, только не наступайна мои голубые замшевые туфли!!

Бесшумно отворилась дверь комнаты. Дядя Коля, импозантный, в джинсах, кроссовках, синей джинсовой шведке и красном шейном платке, с горящими от любопытства глазами заглянул в комнату, увидел, вернее, «схватил» представшую перед ним картину одним взглядом:

– Ёныть-лапоть! Я думал, у вас тут легонький бордельеро… Машина фырчит, в «Архангельском» обед стынет. Поехали быстро!

– Группу номер семь «освещал» «Американец»…

Молодой человек в костюме из немнущейся ткани извлек из папки очередной рапорт, расположил его поверх стопки уже зачитанных и сделал небольшую паузу.

– «Американец», – подполковник Шахов, глядя куда-то в сторону, постучал ручкой по столу. – Да, это наша гордость! Столь естественного агента приобрести трудно, он растворяется в среде разрабатываемых, его никто не заподозрит!

Шахов сделал многозначительную паузу. «Американца» принял на связь лично он, когда еще был старшим оперуполномоченным, а не заместителем начальника отдела. Эта вербовка и поспособствовала его карьере.