Особое задание - Юрий Колесников

Один из радиокомментаторов, главный редактор газеты «Курентул», Панфил Шейкару, выступивший после передачи официального сообщения, сулил комсомольцу-разведчику смертную казнь через повешение.

Погибло еще два замечательных парня, а положение за Дунаем и Прутом по-прежнему оставалось неясным.

На следующий день Евгений пришел к Студенцову:

— Михаил Игнатьевич! — сказал он. — Разрешите мне отправиться на задание. Я в Бухаресте не сойду, поеду до самой болгарской границы, потом обратно. В Галаце возьму билет до Джурджу. Там меня никто не знает. Разрешите!

Студенцов пристально посмотрел на Алексеева.

— Завтра решим, что делать.

Весь день Евгений ходил расстроенный: «Неужели после случая с Цолевым и Будашицким мне не доверяют?» Поздно ночью его разбудили. Пришел Смилянный, дежуривший по отделу.

— Начальство вас вызывает, молодой человек, — сказал он и тут же ушел, как бы говоря: «Можешь идти, а можешь и не идти. Я сказал, а там твое дело…»

Студенцов как всегда был чисто выбрит, из-под воротника гимнастерки виднелась узкая белоснежная полоска.

К Студенцову Евгений относился с большим уважением. Скромность, простота, внимательность к людям были отличительными качествами этого человека. Его работоспособность удивляла всех. Он никогда не повышал голоса, никто не видел его хмурым. Говорил он короткими, ясными фразами. И особенно нравились Евгению его прямота и справедливость.

Увидев входящего Алексеева, Студенцов вышел из-за стола и пошел ему навстречу.

— Вот что, Женя, — заговорил он. — Я сейчас уезжаю. Вызывают в Штаб Армии. За меня остается Гундоров. Имей в виду, задание командования мы с тобой не выполнили. И это лежит на нашей совести… Понимаешь? На нашей совести…

Алексеев был готов провалиться сквозь землю.

— Так вот, — продолжал Студенцов, — завтра ночью будь готов. Я постараюсь к этому времени вернуться, до границы поеду с тобой… А ты за это время продумай все до мелочей. Гундоров в курсе дела. У него есть на примете один парень, который пойдет с тобой.

Евгений вздохнул полной грудью: «Все-таки доверили. Но кого же ему хотят дать в напарники? Э, да не все ли равно! Не струсит — пойдем вместе, а будет крутить — пойду один».

На прощание Студенцов пожал Алексееву руку и, задержав ее в своей, сказал:

— Смотри, Женя, не подведи! Дело серьезное!..

Еще до войны, когда Евгений был вольнонаемным сотрудником горотдела, он бывал у Студенцова дома, не раз и обедал у него. Студенцов увлекательно рассказывал ему историю ВЧК, много интересного он знал и о Феликсе Эдмундовиче Дзержинском, читал наизусть стихи Пушкина, Лермонтова. Алексеев всегда уходил от своего начальника, приобщившись к чему-то новому, светлому.

Студенцов приехал из Москвы. В Болграде он жил со старушкой-матерью и воспитывал племянника, сына сестры. Многие жители городка приходили к нему за советом: куда лучше послать учиться сына, как выписать из Москвы редкое лекарство… И Студенцов находил время беседовать с каждым.

На следующий день утром Евгения вызвал Гундоров. В дверях он столкнулся со Смилянным. «А этому что здесь надо?» — подумал Евгений и вошел в кабинет.

Гундоров встретил Алексеева доброжелательно.

— Значит, сегодня будем переправляться? — сказал он, здороваясь.

— Так точно!

— Так вот, тот парень, о котором я говорил Михаилу Игнатьевичу, дал согласие…

— А кто он? — спросил Евгений.

Гундоров многозначительно подмигнул.

— Скоро узнаешь. Нужно еще кое-что проверить, а ты готовься…

Через четверть часа Евгений был уже дома. Попросил мать привести в порядок его старую летную форму. Со Студенцовым он условился, что пойдет на задание в форме летчика-курсанта, она у него сохранилась с той поры, когда учился в авиационной школе под Бухарестом. К френчу надо было пришить крылатую эмблему, начистить пуговицы, найти и аксельбант: он все еще валялся где-то в комоде.

Вскоре его снова вызвал Гундоров. Велико было изумление Евгения, когда в кабинете Гундорова он увидел военторговского парикмахера Мировского и завхоза Смилянного. Какое они имеют отношение к возложенному на него заданию?

Мировского Евгений знал давно. Когда-то они были даже соседями, правда близко никогда не сходились. Парикмахер был старше, но внешне выглядел даже моложе. Хиловатый, невзрачный, он пользовался большим успехом у девушек. Неизвестно, что их пленяло: то ли золотые ручные часы и два перстня, с которыми он не расставался, то ли модные костюмы, в которых он щеголял, то ли незаурядные способности танцора? Его напомаженная черная шевелюра выделялась в толпе танцующих, а его галантному обхождению с девицами мог позавидовать любой кавалер.

Насколько Евгений помнил, Мировский всегда был парикмахером. Сперва он работал в Болграде, потом уехал в Бухарест. Мастер он был первоклассный, ремесло свое знал отлично, к нему постоянно стояла очередь. С клиентами был обходителен, умел и слушать и развлекать их разговором. По любому поводу высказывал свое мнение, желая показать, что не лыком шит. И надо сказать, что при первом знакомстве Мировский производил впечатление образованного человека. Но стоило приглядеться к нему пристальней, как бросались в глаза его ограниченность и узкий внутренний мирок обывателя. Может быть, поэтому Евгений не питал к Мировскому симпатии.

Когда в Бессарабии была установлена Советская власть, Мировский, работавший в то время в Бухаресте, как и многие другие, вернулся в свой родной Болград и опять стал парикмахером. В это время Евгений несколько изменил к нему отношение. Ведь не случайно фотография Мировского не сходила с Доски почета для вольнонаемных работников местного Дома Красной Армии! Он и в самом деле работал безупречно, и если случалось, что в парикмахерскую в неурочное время заходили военные, никогда им не отказывал, задерживался после окончания рабочего дня. Знали его в ДКА[5] почти все, комендант города здоровался с ним за руку. А уж с начальниками милиции и пожарной охраны Мировский был буквально запанибрата. Любое общественное поручение выполнял быстро и точно.

Часто Мировский выступал на собраниях. Он умел произносить зажигательные речи, сдобренные лозунгами, заимствованными из газетных передовиц. В небольшом городке человек, обладающий такими качествами, кое-что значил!..

Но вот грянула война, и Мировский решил сменить профессию парикмахера на трудное ремесло разведчика: он добровольно изъявил желание отправиться в тыл врага. Евгений никогда не ожидал от Коти Мировского такой отваги. Прежде он считал, что слова Мировского не всегда в ладу с его делами. Только сейчас Евгений узнал, что все это время Котя Мировский помогал милиции, был активистом. И, оказывается, одно нашумевшее дело о хищении было раскрыто именно благодаря Мировскому. Кто бы мог подумать, что он обладает такими достоинствами! Ведь Будашицкий и Цолев струсили! Евгений был удивлен и в то же время доволен — война выявляет настоящих людей! Правда, нет-нет да и мелькала мысль: «Он еще не знает, что такое — разведка. Одна переправа чего стоит!»

Смилянный был доволен, вид у него был напыщенный: ведь это он рекомендовал Мировского и его рекомендация принята.

— Что там эти гимназистики Алексеева! Мировский знает тот берег как свои пять пальцев! Он Румынию изъездил вдоль и поперек, — говорил Смилянный Гундорову, — будьте уверены… Это находка!

Мысль, что Мировский в последнюю минуту может подвести, не покидала Евгения. Он хотел поделиться этим с Гундоровым, но опасался, что тот заподозрит его самого в трусости. И все же он сказал, что пойдет сам, если Мировский почему-либо откажется. Гундоров не возражал, но выразил уверенность, что напарник не подведет.

— А зря ты не веришь в него… Уж если мы рекомендуем, так значит знаем. Всё знаем! И кто у него была бабушка, и чем занимался дедушка, и когда умер отец, и за кого вторично вышла замуж мать, и чем занимается сестра… Всё знаем! От нас, брат, ничего не скроешь… Ты ведь тоже в королевской авиации служил. Однако доверяем? Доверяем!.. Не беспокойся, все досконально проверено.

Евгений сдвинул брови. Напоминание об авиашколе ему не понравилось. Ведь из школы он был исключен как неблагонадежный, а после этого сидел в румынской тюрьме… Он ничего не ответил, но про себя подумал: «Знать, кто были бабушка и дедушка, конечно, надо, но вот самого Котю Мировского хорошо ли ты знаешь?» В заключение Евгений намекнул, что хотел бы взять с собой оружие.

Гундоров вздернул голову, расширил глаза:

— Ни в коем разе! И «пушку» свою, — указал он на висевший сбоку у Евгения наган, — сдай на склад Смилянному. В такую разведку оружие брать не положено… Поймают без оружия, могут ничего не заподозрить, а с оружием — конец!