Неизвестный Кожедуб. Служу Родине! - Иван Кожедуб

В несколько дней сад был приведен в порядок. Мы следили за ним все лето. И не только одно лето: с тех пор мы стали помогать садоводу ежегодно. Сад разросся и поправился. И когда осенью ветви гнулись под желтыми и красными наливными яблоками, когда колхоз собирал обильный урожай, на душе становилось весело. И нам немало перепадало из сада.

После дождей посевы поросли сорными травами. Наш отряд выходит на поле. Раннее утро. Еще не жарко. Тщательно выбираем сорняк, отбрасывая его подальше от посевов.

Солнце начинает припекать. Нина Васильевна говорит:

– Кончайте, ребята, становится жарко. Идемте к речке, обсудим наш поход в совхоз.

И мы гурьбой мчимся на берег, где так хорошо пахнет дикими травами. Садимся вокруг учительницы. Рядом со мной – мой закадычный друг Иван Щербань. Он смелый, веселый хлопец, хороший физкультурник. Иван рано лишился отца и ведет дома все хозяйство. Тут и Володя Латковский. Я люблю бывать у него дома: его сестра – учительница, и у них много книг. Вот и горбунок Ивась, хилый мальчуган. Он живет на окраине деревни, часто болеет, но занятий в школе не пропускает и изо всех сил старается наравне с нами работать в колхозе…

…Недели через две после работы на колхозном поле мы отправились за пятнадцать километров в совхоз на прополку сахарной свеклы. Было чудесное, теплое утро. С песнями незаметно прошли пятнадцать километров по полям и перелескам.

Стараясь не задеть ни одного свекловичного стебля, полол я свою полоску. Мне казалось, что я делаю большое, общественно важное дело. Всем отрядом мы пропололи не один гектар свекольного поля.

Ежегодно по нескольку раз мы приходили в совхоз. Нас встречали очень приветливо:

– Пионеры пришли!.. Угощенье готово – поешьте, передохните, а там и за работу!

Работали с увлечением, соревнуясь, чье звено перевыполнит норму. День проходил незаметно; идешь бывало с работы усталый, но довольный.

На бескрайных полях, засеянных сахарной свеклой, рожью четырехгранкой, коноплей, на приволье, под солнцем, накапливали мы силы, приучаясь к коллективному труду.

Каждое лето во время сенокоса наш отряд жил недели по две в заливных лугах. Мы помогали колхозникам: ворошили душистую траву, а когда она высыхала, подавали к стогам, на возы; разводили костры, чистили картошку, таскали воду.

В полдень, в самый зной, мы вместе с колхозниками ходили на речку Ивотку купаться и отдыхать.

Иногда в низине возле речки набредешь на большую лужу – местами вода долго стоит после разлива. В ней водятся щука и карась. Огородишь лужу со всех сторон, взбаламутишь воду – рыба выходит наверх, и хватаешь ее руками.

Мы брали с собой газеты, брошюры, и вечером к нашему костру подсаживались колхозники. Начнешь читать вслух. Вокруг так тихо, что думаешь: уж не уснули ли все? Посмотришь – нет, слушают внимательно. И старики и молодежь.

Сначала, когда приходила моя очередь читать, я робел, но потом привык и даже бывал горд, что меня слушают взрослые. Я уже понимал, что делаю полезное дело. Бывало, кончишь читать газету – и тебя просят: «Еще, сынок, почитай!» И вопросы задают. На вопросы, конечно, отвечал не я, а комсомольцы или учительница. Завязывалась оживленная беседа. В чтении и разговорах незаметно подходила ночь.

Идем полем в совхоз. Заколосилась рожь. Ветер развевает душистую пыльцу.

Вдруг Нина Васильевна останавливается и говорит:

– Ребята, а помните, какие клочки земли были здесь еще совсем недавно? Вон там была земля кулака, и ваши отцы и братья батрачили на него. А тут была целина. Смотрите, какая теперь на ней рожь! И все это наше коллективное добро, гордость наша!.. Вот подождите, осенью тут заработает колхозная молотилка – вы увидите, как это будет интересно.

И правда, раньше поле было словно в неровных заплатах, а теперь по обе стороны дороги сплошной высокой стеной стояла рожь. Мы долго любовались величественной картиной земли, на наших глазах обновленной коллективным трудом.

Осенью мы выходили в колхозное поле собирать колоски. У каждого – своя полоса. Ползаю по земле. Колос за колосом – набит почти целый мешок. На моей полосе выбрано все, до колоска. Принимаюсь за новую.

– Ребята! – кричит вожатый. – Кончайте, уже за колосками из колхоза телегу прислали!

Мне хотелось собрать все, до колоска. Только подумаю: «Ну, все собрал!» – смотрю, еще колос. Оглянулся – вижу, несколько ребят копошатся: видно, им тоже не хочется бросать полосу.

Свой мешок я еле дотащил до воза.

9. Буду художником

После того как я самовольно вернулся в школу, убежав из подпасков, отец стал требовательнее относиться к моему учению, ежедневно проверял отметки и домашние задания. И случалось, он сердито говорил:

– Перепишешь упражнение – небрежно сделал.

Иногда приходилось переписывать по два-три раза.

В четвертой группе я получил за полугодие «отлично» по всем предметам.

В первый день каникул, вернувшись из школы домой, я увидел на столе разноцветные открытки. Кинулся их рассматривать.

– Это откуда, тату, кому?

– Тебе за успехи. Перерисовывай. Я тебе и красок купил. Малышок обещал, когда кончит срочную работу, поучить тебя. Ну-ка, попробуй!

– Та попеть дай ему! – перебивает мать.

Я наскоро ем и сажусь за рисование.

– Мать, иди-ка посмотри, как у него лошадь получилась, – говорит отец.

Он доволен. Доволен и я.

Отец любит природу, знает повадки зверей и птиц, по своим приметам угадывает погоду. Он складывает стихи и по вечерам подолгу слушает пение дивчат, собирающихся на улице. Ему нравится, что я могу рисовать все, с чем он так свыкся: хату и поле, рощу и стадо.

Моими рисунками он простодушно гордится, хотя и не подает виду. Собираясь в гости в соседнюю деревню, отец говорит словно между прочим:

– А где, сынок, твои картинки, что вчера сделал? Дай-ка сюда.

И несет их в подарок.

– Кончишь школу, пойдешь учиться рисовать, – часто повторяет он.

И я привыкаю к мысли, что быть мне художником.

Я подолгу смотрел на картины Малышка, украшавшие клуб. Удивлялся: вблизи мазня, а отойдешь подальше – все оживает.

Художник Малышок был немолод, сутуловат и всегда замазан красками. Когда он работал в клубе, нас туда не пускали. Говорили, что он чудаковат: не любит, чтобы смотрели, как рисует.

Его картины я отлично помню. Может быть, они и не были так хороши, как мне тогда казалось, но я ими восхищался. Особенно мне нравились пейзажи – виды окрестностей нашего села. Я их подолгу рассматривал. И мне очень хотелось научиться рисовать маслом.

Я говорил отцу:

– Ты ведь обещал, тату, что Малышок меня поучит.

– Он скажет, когда можно будет. Хворает сейчас. Сходи, сам узнай…

Но я так и не отважился пойти к нему: он внушал мне какую-то робость. Эту робость я испытывал и при встречах с другим мастером, только по рыболовной части, – стариком по прозвищу Каплун. Он жил все лето в сарайчике на берегу озера Вспольного. У него были свои лодка и сети. К нему из Шостки часто приезжали охотники и рыболовы. Он не любил рыбачить, когда на него смотрели, и шугал ребят. Мы всегда обходили «Каплунов бережок» – место, где обычно сидел старый рыбак.

Малышок умер, когда я перешел в пятую группу. Так и не удалось мне поучиться у него. Долго вспоминал я художника-самоучку.

Рисование выработало у меня глазомер, зрительную память, наблюдательность. И эти качества пригодились мне, когда я стал летчиком.

10. В классе

Группа у нас была дисциплинированная и дружная. Мы вместе и работали и учили уроки. Ссорились редко. Но был у нас один озорной хлопец – Сергей. Я его невзлюбил за то, что он поддразнивал, обижал горбунка Ивася, доводил до слез. Мне это не нравилось. Частенько у нас с Сергеем дело чуть до драки не доходило. Драться, конечно, мне случалось, и нередко, но где-нибудь на улице, а не в школе. Но однажды я изменил этому правилу.

Я сидел уже за партой, а учительницы еще не было в классе. Вошел Ивась. Он, видно, был нездоров и еле перемогался. Сел на свое место. А Сергей подскочил к нему и ни с того ни с сего ударил по уху. Ивась жалобно закричал, схватился за голову и упал на парту. Тут я не стерпел, у меня даже потемнело в глазах от злости. Бросился на Сергея, мы сцепились в клубок и стали кататься по полу у самого стола учительницы. Я хотя и был поменьше ростом, но оказался сильнее. Только я собрался сесть на Сергея верхом, как вдруг дверь открылась и вошла Нина Васильевна. Мы вскочили. Стою ни жив ни мертв. Стыдно мне, что в классе подрался.

– Он не хотел, Нина Васильевна! Он за Ивася вступился! – закричали ребята.

Нина Васильевна строго велела всем сесть по местам, а после урока она поговорила по душам с нами о дружбе и долге пионера.

Этот случай надолго остался в моей памяти.

В следующую субботу Нина Васильевна собрала нас и сказала:

– Ребята, у нас в классе есть отстающие. Вот, например, Гриша Вареник не в ладах с арифметикой. Кто ему поможет?