Замуж за принца - Элизабет Блэквелл

— Ты должна уехать.

Я приблизила к ней лицо, чтобы ей не приходилось так сильно напрягаться. Из ее носа стекала тонкая струйка крови, и я вытерла ее рукавом.

—  Хорошо, я поеду в Сент-Элсип, — согласилась я, — но только после того, как ты поправишься. Мы сможем поехать туда вместе.

Ее руки принялись шарить в складках юбки. Я стиснула ее пальцы, как будто это могло удержать ее со мной. Но она отняла руку и начала дергать юбку своего обтрепанного платья. Проследив за ее взглядом, я посмотрела на край подола. Она кивнула, застонав от боли, вызванной этим движением. Перебирая пальцами подол, я наконец дошла до чего-то плотного. Я нащупала металлическую монету, потом еще одну и еще одну. Это были деньги, которые она припрятала тайком от отца. Деньги, которые позволят мне выбраться отсюда.

При мысли о новой жизни без нее по моим щекам заструились слезы. Тихий, едва различимый стон заклокотал у нее в горле, и я поняла, что она пытается меня утешить. Мое страдание причиняло ей больше боли, чем истязания, которым подвергала ее чума. Твердо решив не умножать ее муки, я подавила рыдания и вымученно улыбнулась.

—  Не волнуйся, — произнесла я. — Я найду себе место в замке. Ты сможешь мной гордиться.

Ее пальцы внезапно стиснули мои предплечья, и ногти больно впились в кожу, заставив меня поморщиться. У меня все еще была высокая температура, но ее кожа казалась мне горячей, как огонь. Она уже не могла говорить, а только учащенно и поверхностно дышала, как человек, взбирающийся на крутой холм. Мое сердце до сих пор сжимается при воспоминании о том, как моя любимая мамочка отчаянно пыталась защитить меня, даже находясь на пороге смерти. С ее растрескавшихся губ сорвалось одно-единственное слово. Это звучало похоже на «пелл», но с таким же успехом могло быть и «белл». Пыталась ли она предостеречь меня от чего-то? Побуждала поскорее уехать? В отчаянии я спрашивала у нее, что это означает, но ответом мне был лишь дребезжащий хрип.

—  Я принесу воды, — произнесла я, отчаянно пытаясь сделать хоть что-нибудь, что могло бы ее немного утешить.

Я с трудом поднялась с кровати. Каждое утро мои братья были обязаны первым делом наносить воды из колодца, но когда это делалось в последний раз? Ведро стояло между дверью и очагом, как будто кто-то в спешке уронил его там. Заглянув внутрь, я увидела лужицу воды на самом дне. Этого было достаточно, чтобы смочить край сорочки, и я поспешила вернуться к кровати, оставляя за собой мокрую дорожку.

Но я опоздала. Мамины глаза были закрыты, и она лежала совершенно неподвижно. Ее лицо было изуродовано зверствами болезни, зато с него исчезла гримаса страдания, сменившись умиротворением. Я сползла на пол у кровати, предавшись охватившему меня отчаянию. Горе и шок всей тяжестью навалились на мое ослабевшее тело, и я сама себе казалась новорожденным, не способным ни говорить, ни стоять. Без моей мамы, моей защитницы, у меня не было ничего. Мне показалось, я много часов сидела на коленях, опершись руками о пол. Мамина смерть так меня потрясла, что у меня не осталось сил даже на то, чтобы плакать.

Единственными звуками в комнате были судорожные вдохи и выдохи Нэрна. Они были медленными, но все более ритмичными. Я безжалостно приказала себе подняться на ноги. Лицо брата горело, но его кожа не пылала жаром, как мамина. Возможно, мне удастся спасти хоть одну жизнь, — подумала я.

Я подняла ведро и, спотыкаясь, побрела к двери, чтобы принести свежей воды из колодца. Когда я вышла наружу, первым, что меня поразило, стал дневной свет. Мне казалось, что наша хижина существует посреди вечной ночи. Я услышала какие-то звуки, доносящиеся из хлева. Возможно, хотя бы лошадь выжила, подумала я. Едва я приблизилась к хлеву, дверь распахнулась и я очутилась лицом к лицу с отцом.

— Элиза!

Он в изумлении застыл на месте. Могу себе представить, какое я представляла собой зрелище: в одной сорочке, красная и грязная. Но его внешность была еще более шокирующей. Отец, которого я считала умершим, выглядел так же, как всегда. Его обветренное лицо как всегда подозрительно хмурилось, а плечи ссутулены. Но он был здоров.

— Я думала... Я думала, ты умер, — выдавила из себя я.

— Я то же самое думал о тебе.

Мы стояли, глядя друг на друга, как два привидения.

— Мама, — прошептала я, — она сказала...

— Она жива? — удивленно спросил отец.

Я покачала головой.

— Ее больше нет.

— Да, я так и думал. Я думал, что, возможно, она умерла еще вчера, но наверняка знать не мог.

Как он мог не знать, жива его жена или умерла?

— Разве ты за ней не ухаживал? — спросила я.

Его лицо превратилось в темную маску. Такое выражение я видела всякий раз перед тем, как он меня избивал.

— Я делал все, что мог, мисси. Я смотрел, как по очереди умирают мои животные, пока у меня не осталось лишь несколько кур да лошадь. Пока ты валялась в постели, я хоронил своих мальчиков. Четверо моих сыновей умерло.

От моего внимания не ускользнуло то, что он упомянул скот раньше, чем детей.

— Ты считаешь, что я должен был оставаться в этом доме, рискуя своей жизнью? — спросил он. — Кто, по-твоему, каждое утро оставлял у двери воду и еду? Как смеешь ты говорить, что я не заботился о своей семье?

Возможно, он и помогал нам жить. Но я не собиралась ему благодарно кланяться за такие крохи внимания.

— Я спал здесь, в соломе, — продолжал он. — Но теперь, когда ты поправилась, ты можешь привести дом в порядок. А я для разнообразия смогу поспать в собственной кровати.

— Ты забыл спросить о Нэрне.

Отец смотрел на меня. В его взгляде не было ни горя, ни надежды. Он был выжидательным.

— Мне кажется, он выживет.

— Отлично, — кивнул отец. — Он сильный. Мне понадобится его помощь, чтобы привести в порядок поля.

— Он не сможет пахать, — резко возразила я. — Он даже стоять не может.

— Он скоро окрепнет. А пока ты будешь за ним ухаживать. На других фермах тоже умирали животные, но мы пострадали сильнее всех. Те, кого беда обошла стороной, присылали нам мясо и пироги. Этого хватит, чтобы спасти нас от голодной смерти. Я покажу тебе, что припас в хлеву, и сегодня вечером ты сможешь что-нибудь приготовить. Начни с того, что помойся. Надень какое-нибудь из платьев своей матери.

Она еще не легла в могилу, а он уже требовал, чтобы я рылась в ее вещах. Гнев, который я подавляла столько лет, поднялся в моей груди, как река, в половодье покинувшая берега.

— Я приведу дом в порядок ради брата, а не ради тебя.

Мое вызывающее поведение застало его врасплох, и он в изумлении замер на месте.

— Сразу после похорон я уеду в Сент-Элсип. Мама договорилась о том, чтобы меня взяли ко двору.

Ложь с такой легкостью соскользнула с моих губ, что я сама почти поверила в то, что это правда.

— Ко двору? — Его глаза широко распахнулись, а нижняя челюсть отвисла. Впервые в жизни мне показалось, что он вот-вот расхохочется. — Да тебя и на порог замка не пустят.

— Хуже, чем здесь, мне там не будет, — ответила я.

На это ему ответить было нечего. Весь остаток этого бесконечного дня я мыла и чистила, пока мои руки не покраснели и не начали саднить. Я остановилась, только когда у меня так сильно закружилась голова, что мне показалось — еще немного, и я упаду в обморок. Отец завернул мамино тело в простыню, бормоча что-то о собственной расточительности. Он сказал, что завтра договорится с местным священником относительно похорон, а пока она может полежать в хлеву. Перед тем как отец унес ее из дома, я попросила его оставить меня с ней наедине, чтобы я могла помолиться. Не успел он выйти за дверь, как я упала на колени возле мамы и шепотом излила ей все, что было у меня на сердце. Я сказала ей, что очень ее люблю, и повторила свое обещание — она сможет мной гордиться. Все это время мои пальцы ощупывали подол ее нижней юбки, а ногти вспарывали нитки шва. Наконец, гладкие металлические диски скользнули в мою ладонь. Пять серебряных монет. Итог маминой жизни, проведенной в тяжелом труде. Я сунула их в башмак и выбежала из дома прежде, чем отец успел заметить мои красные глаза и мокрые щеки.

Все последующие дни, пока я постепенно оживала, я видела отца только за столом. Мне есть не хотелось, и поэтому я просто заставляла себя принимать пищу, зато радовал Нэрн, к которому мало-помалу возвращались силы. Иногда, дождавшись, пока отец вернется в поле, я давала ему добавку. Я ни разу не видела, чтобы мой брат плакал. Едва поднявшись на ноги, он большую часть времени ухаживал за животными или помогал отцу бороться с сорняками. Я понимала, что ему не хочется находиться в доме, видевшем столько смертей.

Маму похоронили в ясный солнечный день в могиле, вырытой рядом с могилами ее сыновей во дворе местной церкви. Я впервые присутствовала на похоронах и только задним числом поняла, что священник постарался завершить погребальную службу как можно быстрее. Скорее всего, отец поскупился на оплату. Какой бы поспешной ни была церемония, я ощутила, что на какое-то мгновение мое горе стало чуть менее тяжелым, как будто сам Господь призывал меня утешиться. Маму и братьев встретили на небесах с распростертыми объятиями. Их страдания закончились.