Поворотные времена. Часть 1 - Анатолий Ахутин

Словом, если не рассыпать единый «логос» культуры по рубрикам предметных и именных каталогов, не лишать ее единой памяти, растягивая по разным периодам, этапам, временам, если попытаться собрать воедино, схватить как целое, неделимое, как одновременное то смысловое – и потому навсегда общезначимое – событие, которое именуется, например, античной культурой (событие, раскатившееся по всей средиземноморской ойкумене на тысячу лет), – тогда все эти «времена» и «сферы» будут сведены лицом к лицу, тогда мы, возможно, расслышим в средоточии культуры тот внутренний «полемос», который, собственно, впервые и складывает из материала культуры ее субстанциальную форму. Только потому, что другое всегда уже допущено допущением спорности, культура (культивирование другого) и есть та форма, в которой историческая эпоха продолжает присутствовать в историческом бытии. Говоря о «спорах европейской культуры», я готов расслышать совсем иной смысл в самом слове «споры». Это смысловые зачатки, которые, раз брошенные в почву, способны пережить любую «ночь», любой «ледниковый период», чтобы взойти на первом тепле. Именно потому, что каждая культура есть свой, собственный, особый оборот всеобщего смыслового спора, суда человека с самим собой в истории, она и способна вспоминаться, возрождаться, втягиваться во всемирно-историческую тяжбу о бытии, входить в общение с другими участниками этой тяжбы поверх эпохальных, этнических, конфессиональных и прочих барьеров.

4. Немыслимо было бы выполнить такое собирание огромной эпохи в ее культурное средоточие, если бы сама культура не собирала себя в произведениях. Есть эпохальные произведения, в которых запечатлено само событие культуры. Разные времена и сферы стянуты здесь к одному центру, сведены на очную ставку (как Эринии и Аполлон на суде Афины в «Евменидах» Эсхила), можно даже сказать – привлечены к ответу. Они – произведения эти – эпохальны, потому что, во-первых, некоторым образом содержат культуру в целом, во всем напряжении, напоре и упорстве ее внутренних споров; во-вторых, открывая другое как усвоенное спором, как участника общей тяжбы (или пира, если угодно), они внутренне заранее открывают культуру навстречу другим культурам (бывшим, сущим или возможным), еще полнее определяя и сплачивая историческую культуру в целостный образ, персонаж; в-третьих, именно в таких произведениях прошлая историческая эпоха не просто хранится в течении исторического времени (почему? зачем?), но обращена прямо к нам своим настоящим смыслом, современна нам (если, конечно, мы сами современны смысловому событию настоящего). Мы полагаем, что для античности – не бывшей, а настоящей – таким средоточным произведением является трагедия, в ее свете (вспышке молнии) все в античной культуре видится в собственном смысле, и этот свет она продолжает лить. Столь же событийно – в культуре – слово христианского благовестия. И эпоха так называемого Нового времени открывается не менее значимым смысловым событием, которое мы именуем коперниканской революцией. Дальнейшие уточнения – в соответствующих текстах.

ВВЕДЕНИЕ.

ДЕЛО ФИЛОСОФИИ

1. ВВЕДЕНИЕ В КОНТЕКСТ

Прежде чем переходить к делу, автор хотел бы пояснить, кому и в чем именно он обязан тем, что нижеследующий текст появился на свет.

1.1. Работа сложилась прежде всего в результате того, что автор дважды читал небольшой курс на философском факультете РГГУ по теме «Введение в специальность». Для себя автор формулировал тему просто – «Что такое философия?» Однако вопрос о философии именно как о специальности, профессии, своего рода искусстве показался ему по ходу дела заслуживающим особого внимания.

1.2. Философское направление, в духе которого автор издавна работает, представлено группой «Диалог культур», которой руководил В. С. Библер (1918 – 2000). В свое время группа провела ряд семинаров на тему «Философское образование», где автор выступил с докладом, который также лежит в истоках предлагаемой читателям работы5.

1.3. Особый импульс к занятию именно «делом» философии автор получил при изучении работы М. Хайдеггера «Конец философии и задача мышления»6. Путеводными стали приведенные здесь ссылки на важные в этом отношении тексты Гуссерля, Гегеля и Платона. Прежде же всего – семантическая двойственность немецкого слова die Sache и греческого τό πράγμα: их можно перевести и как «дело», которым занимаются, и как «вещь», «предмет», которые занимают человека в его занятиях, и как «спорный вопрос». Автор считает значимой ту работу с языком, которая свойственна философской мысли вообще и столь характерна для философствования М. Хайдеггера. Пытаясь мыслить с начала, философия вынуждена и говорить на языке, как бы снова и впервые возникающем.

1.4. Местами в статье ведется неявный разговор с философом В. В. Бибихиным. Автора глубоко затрагивают не только ведущие темы этого философа, но и сама стилистика философствующей речи, которой он виртуозно владеет: стилистика свободного и чуткого обитания в стихии русской речи, внимательного вслушивания в ее смысловые обороты. He раз пользуясь щедростью В. В. Бибихина, позволявшего мне, в частности, изучать записи его лекций, с благодарностью признаюсь в том, что многим в уяснении собственных понятий обязан схождениями и расхождениями с путем его мысли. Признаюсь также и в том, что усвоил (если не присвоил) полюбившиеся мне находки его речевого внимания. Так, само название работы и скрытая в нем многозначность были – может быть, даже не совсем осознанно для автора – во многом предопределены докладом В. В. Бибихина «Дело Хайдеггера»7.

1.5. Автор не может не выразить признательность студентам, которые, часто не ведая того, помогли ему заметить непростительные темноты и существенные провалы в его рассуждениях. Автор заранее приносит свои извинения за те, что остались им незамеченными.

И одно необходимое уточнение.

Речь пойдет о деле философии вообще. Речь пойдет о том, чем занимаются философы, когда они занимаются философией, независимо от их различий, расхождений, упразднений друг друга и прочих скандалов. Ho есть ли такое общее дело, в котором все философы, знают они о том или нет, участвуют? Гегель видел в истории европейской философии дело одного, осознающего себя, познающего себя, приходящего к себе и в себя духа. Британский философ, логик и математик А. Уайтхед видел в истории европейской философии лишь примечания к Платону8. Для Хайдеггера история европейской философии от Парменида до Ницше – история одного события: метафизического самозабвения мысли, забывшей бытие. Он – на свой лад – также видит в ней лишь превращения платонизма. Каждое из этих толкований – особое понимание общего дела философии. Можно ли их как-то усреднить, привести к общему знаменателю? Останется ли что в числителе? Может быть, вернее было бы всерьез вдуматься в одно из этих осмыслений дела философии? Вот автор и решил поразмышлять о деле философии, обратив для начала особое внимание на тех мыслителей, которые впервые в Европе начали обдумывать это новое для них дело: на Сократа и Платона, конечно на платоновского Сократа и сократического Платона. Вообще говоря, дело философии – всегда новое, и у Аристотеля, не говоря уж, например, о неоплатониках, мы найдем существенное переосмысление этого дела. Ho начало всегда особо показательно. Таково существенное ограничение, но и уточнение нашего дела.

2. ВОПРОСЫ В ПРЕДДВЕРИИ ФИЛОСОФИИ

2.1. Чему мы собираемся научиться?

Мы собираемся заняться философией. Мы несем свои документы на философский факультет. Что, если на пути нам встретится некий Сократ и, по своему обычаю, задаст вопрос: «Куда это ты идешь, любезнейший?» «Учиться философии», – ответим мы. «Похвально, друг мой! Ho чему, собственно, ты хочешь выучиться, обращаясь к философии? Какому такому делу? – Вот если бы ты шел в консерваторию, было бы понятно, что ты хочешь научиться играть на каком-нибудь инструменте или сочинять музыку. Гармония звуков зовет и влечет тебя. К чему же влечет тебя призвание философа, которое ты, видимо, почувствовал в себе? – Ну а если бы ты шел на физический или химический факультет, ясное дело, ты хотел бы овладеть искусством экспериментатора и необходимой математической техникой, чтобы по мере способности включиться в дело исследования природы. Ведь учиться – не значит ли прежде всего овладевать каким-то тонким искусством, техникой своего будущего дела? He только ведь у плотников, инженеров, архитекторов, но и у филологов, историков, экономистов есть техника своего дела, все это своего рода искусства, которым при удаче и можно обучиться на деле.