Сезон бабочек - Мицуко Такахаси

Асай, услышав голос жены, тоже заглянул к нам.

– Мари, куда ты пропала? Я жду, жду, даже волноваться начал.

– Сюн, в каком ты виде! Кошмар!

Мари расхохоталась, Асай, кажется, смутился. Он был в фартуке, видно занимался готовкой, и не знал, куда девать сковородку, которую держал в руках.

Остановившись посреди комнаты, он пробормотал в полной растерянности:

– Пойдем, Мари! У людей гости, а мы мешаем…

Но Мари сказала, что ей надо кое о чем посоветоваться, и я познакомила супругов Асай с Тадзимой.

– Вот и прекрасно! Чем больше советчиков, тем лучше. И ты, Сюн, тоже все хорошенько обдумай… – Мари осторожно положила на стол сверток, упакованный в фирменную бумагу универсального магазина.

– Ты опять что-то купила? Я же говорил тебе, что от наградных ни гроша не осталось!

Пропустив это замечание мимо ушей, Мари начала распаковывать свою покупку.

– Друзья, я прошу совета у всех, но решающее слово будет принадлежать тебе, Сюн. Так что соберись с мыслями и отнесись к этому со всей серьезностью.

Асай напряженно смотрел на тонкую оберточную бумагу, приятно шелестевшую под пальцами Мари. Наконец последний лист упал и мы увидели… коллекцию бабочек. Под стеклом было десятка полтора засушенных, насаженных на булавки бабочек.

– Как вам они нравятся? Особенно хороша вот эта. Правда, прелесть?

Мари указала на небольшую бабочку, под которой стояла надпись: «Асагимадара». У асагимадары были изящные крылышки, украшенные черными пятнами неправильной формы. Выглядела она очень модно.

– Сюн, послушай… Если я превращусь в такую прелестную бабочку, ты будешь счастлив, верно?

– Что?! Ты хочешь превратиться в бабочку? Ты?!

– А почему бы и нет? Ведь большинство жен в нашем доме уже стали бабочками, а я что – хуже других?

– Боже мой, но я же стараюсь изо всех сил! Я готовлю, убираю квартиру, даже стиркой занимаюсь! Как ты думаешь – почему? Только ради того, чтобы ты не превратилась в бабочку!

– Сюн, миленький, ничего не поделаешь! Такое уж сейчас время.

– Мари, дорогая, хочешь купим какую-нибудь новую вещь? Ну скажи, чего ты хочешь? Трать деньги, не стесняйся! О-о, я придумал! Мы купим машину и отправимся путешествовать!

Мари капризно надула губы, предложение мужа ее явно не устраивало. Она была всецело поглощена своей идеей. Впрочем, руководствовалась она в данном случае не логикой, а инстинктом.

– Сюн, не говори глупостей! Разве можно купить машину на твое мизерное жалованье?

– Да наплевать па жалованье! Ради тебя я готов на все! Хочешь, я угоню машину? Или ограблю банк?

– Какие кошмарные вещи ты говоришь! Вот уж не думала, что в тебе заложены преступные наклонности!

– Но что же мне остается делать, если ты грозишь превратиться в бабочку?!

Слово за слово, и разразился настоящий скандал. Асай стал кричать, что все женщины эгоистки, только о себе и думают, а Мари расплакалась и сказала, что он ее совершенно не понимает. В конце концов взбешенный муж швырнул на пол стеклянную коробку и, простонав: «Делай что хочешь!», выскочил за дверь. Мари в слезах побежала за ним.

Мы за все это время не произнесли ни слова и только растерянно смотрели на них, как зрители на актеров, но, когда супруги Асай покинули сцену, Тадзима тут же заговорил:

– Оказывается, супружеская жизнь не так уж скучна, как мне казалось!

– Вот именно! Отсюда вывод – не пора ли тебе жениться? – сказал Саймура.

Тадзима весело рассмеялся:

– Вы правы, дядя! Махну-ка я, пожалуй, в Окутама и поищу там какую-нибудь красотку. Если жена все равно превратится в бабочку, так лучше уж сразу жениться на бабочке. По крайней мере хлопот меньше. Ведь еще неизвестно, в какую бабочку превратится жена. Страшновато все же…

Я молча подбирала с пола засушенных бабочек. А Тадзима болтал без умолку.

– Нет, серьезно, бабочка как раз то, что мне нужно. Я ведь не хочу, чтобы жена меня обслуживала – готовила, убирала квартиру. Да и детой иметь отнюдь не жажду. Самое лучшее для меня – прелестная и милая, как бабочка, жена.

Он всегда так – вдруг начинает болтать всякие глупости и не может остановиться. А ведь вообще Тадзима совсем не болтун. Порой он напоминает мне неумелого охотника, который из боязни, что его сочтут плохим стрелком, безостановочно палит куда попало. Может быть, Тадзима не выносит тяжести безмолвия? Но когда он начинает захлебываться словами, ничего путного от него не услышишь.

Муж забеспокоился, что опоздает, и начал собираться в свое ателье.

– Да вы не волнуйтесь, дядя, – уверенно сказал Тадзима. – Юми никогда не приходит вовремя.

Муж усмехнулся:

– Что правда, то правда! Прошлый раз она опоздала на целых два часа. Я уж и волновался, и злился – ведь освещение важно, вот что главное. Но Юми явилась такая сияющая, такая безмятежная, что у меня язык не повернулся сделать ей выговор. А ей, видно, и в голову не приходит, как нехорошо заставлять себя ждать.

– Да, она такая…

Тадзима, вероятно, считал, что так и должно быть. В тоне Саймуры тоже не чувствовалось ни малейшего раздражения. А я не понимала, как можно спокойно реагировать на подобные выходки. Просто бессовестно заставлять ждать человека немолодого, и к тому же крупного художника. И потом это ведь ее работа. Таких натурщиц гнать надо. Но я не могла сказать этого вслух. Муж и Тадзима, наверно, страшно бы удивились, сделай я подобное замечание. Они разговаривали между собой так, словно я была пустое место. Да и я не чувствовала себя участницей беседы, а только слушала, как зритель слушает актеров. Впрочем, со мной всегда так. Люди ведь общаются не со мной, а с гладкой, светлой поверхностью моего кокона. Кому придет в голову, что у кокона могут быть собственные мысли и желание их высказать? Представьте себе спектакль, в разгар которого на сцене вдруг появляется некто из бессловесной публики. Спектакль будет сорван, актеры разгневаются на непрошеного участника. Нет, у меня никогда не возникало намерения вскочить на сцену. И я в противоположность Юми никогда никого не заставляла себя ждать. Как правило, я приходила даже раньше назначенного времени. Но не помню, чтобы кто-нибудь поблагодарил меня за это. И зачем я так де– у лаю? То ли от врожденной аккуратности, то ли от неуверенности в себе. И вечно-то я стараюсь для других, считаюсь с чужими мыслями и способствую чужому успеху… Была ли в моей жизни такая радость, которая позволила бы мне забыть, что я договорилась с кем-то о встрече? Были ли минуты, настолько напряженные, чтобы я нарушила обещание? Испытала ли я хоть раз такой взлет, такое горение, когда человек готов растоптать мнение окружающих?…

Мой муж ушел, а Тадзима остался. Он, кажется, и не собирался уходить. Да душе у меня было неспокойно. Убрав посуду, я не находила себе места и бесцельно бродила из комнаты в кухню, из кухни в комнату.

– Ну что ты все бегаешь? Присядь хоть на минутку, ты же у себя дома!

Тадзима говорил грубо, но сейчас, когда мы остались вдвоем, в его тоне появилась некоторая теплота, которая благотворно на меня действовала.

– Замечаешь, какая я стала хозяйственная?

– Ты стала суетливой, а суетливость, как говорят, свидетельствует о духовной опустошенности.

– Вот и неправильно! Я вполне довольна жизнью. Мне очень хорошо с Саймурой, он прекрасный муж. Так что можешь обо мне не беспокоиться.

– Не знаю, не знаю… Почему ты вдруг стала писать эту пьесу – «Сезон бабочек»? Может быть потому, что тебе самой ужасно хочется превратиться в бабочку? Так давай, превращайся! Тебя ведь никто не удерживает.

– Да нет, не стоит мне превращаться… Ничего путного из этого не выйдет. Саймура терпеть не может бабочек. Если он прогонит меня, куда я тогда денусь…

Мы начали болтать, как в былые времена. Кажется, только с Тадзимой я могла говорить в таком тоне – легко и беззаботно. Но это не значило, что мы открывали друг перед другом душу. Скорее наоборот. Каждый прятал свои истинные мысли, уходил в глубины собственного мира, и, может быть, именно поэтому беседа текла так вольно. Мы оба устраивали ослепительный фейерверк, а когда эфемерные огни гасли, темнота вокруг сгущалась еще больше.

– …Послушай!.. Наша действительность – это ведь не «Один город». И если тебе захочется пить, воды здесь хоть отбавляй. Зачем же ты стараешься убедить себя, что воды нет?

«Один город», на который намекал Тадзима, – это моя пьеса. Ее недавно передавали по телевидению. В этом городе люди, освобожденные от психологических запретов подсознания, были абсолютно свободны в своих поступках. Туда приезжает человек из другого мира и встречается с женщиной, которую он когда-то любил. Все препятствия, стоявшие раньше между ним и его любимой, здесь не имеют значения, казалось бы, он должен наконец обрести счастье. И он счастлив с этой женщиной, но в один прекрасный день вдруг начинает испытывать жажду. У него сохнет горло, он хочет выпить воды, но не может ее найти. То ли вода в этом городе называется иначе, то ли местные жители вообще не имеют привычки пить… Люди только ухмыляются, когда он говорит «вода». И чем больше он старается объяснить им, что ему нужно, тем больше у него сохнет горло. А люди смеются. Неужели так смешно, когда человек хочет пить? В конце концов этот человек, бросив и счастливую жизнь и возлюбленную, возвращается в свой прежний мир. Возвращается с одной только целью – сделать глоток воды… Вот и все.