Запределье. Осколок империи - Андрей Ерпылев

— Э-э-й!.. — негромко позвал он, помня рассказы бывалых людей, что в таких вот местах, держащихся на честном слове, кричать нельзя, чтобы не вызвать обвал. — Мироненко-о!..

Ответом ему был только камушек, скатившийся с отвесной каменной стены.

«Вернуться назад? Нет… Куда же они все-таки подевались?»

Алексей зачем-то вынул из кобуры револьвер, проверил барабан и осторожно двинулся дальше, стараясь держаться ближе к стене и в любой момент готовый упасть ничком и открыть огонь. Он остро жалел сейчас, что оставил внизу верную шашку, лазать с которой по скалам было действительно несподручно. С клинком в руке он не чувствовал бы себя столь одиноким и беззащитным против враждебного камня, окружающего со всех сторон.

Где-то в трех-четырех аршинах от злополучной глыбы чувство одиночества и покинутости стало таким острым, что сердце сжалось и пропустило удар, а в душе начал расти панический ужас — детское ощущение, давнымдавно позабытое бывалым рубакой. Скрипнув зубами, есаул сдержался, чтобы не повернуться и не броситься стремглав обратно, к людям, прошептал про себя молитву, взвел курок нагана и снова двинулся вперед.

И страх, будто сам испугавшись, немедленно растаял без следа.

Расселина кончилась внезапно, и по глазам, привыкшим к скупому освещению ущелья, ударило такой яркой синевой, что казак отшатнулся назад и прикрыл лицо ладонью…

— Лексей Кондратьич! Вашбродь!

Сидевшие на поросшем травой склоне в двух шагах от зева расселины, едва различимой в зарослях кустарника, казак и проводник вскочили на ноги.

— Лексей Кондратьич!.. Я ж гутроил тебе, орясина, — повернулся вахмистр к втянувшему голову в плечи парню и отвесил тому звонкий подзатыльник. — Что есаул наш — кремень-человек. А ты все «струсил-струсил»… Спустить бы тебе портки, да…

— В чем дело, вахмистр? — спросил ничего не понимающий офицер.

— Да ведь заждались мы вас, Лексей Кондратьич! Чуть не полчаса вас нет! — сверкнул щербатыми зубами Мироненко. — Аль забыли чего на той стороне, вернулись?

— Какие полчаса? — опешил есаул. — Минут пять, не более того…

— Не-е, — упрямо покачал лобастой головой казак. — Полчаса — не меньше. Мы уж и к озеру успели спуститься, водицы испить… Думали уж обратно топать. Цигарку только на дорожку я хотел выкурить, а тут вы.

— Ей богу, барин! — подтвердил абориген в ответ на немой вопрос офицера. — Так оно и было.

— Да вы ривольверт-то спрячьте, вашбродь.

По честным глазам казака было видно, что это — никакой не розыгрыш, да и простоватый парень вряд ли смог бы настолько хорошо подыграть старому рубаке, реши тот попридуриваться перед командиром. Да и не было бы у них времени сговориться.

— Ну хорошо, — буркнул Алексей, только сейчас обративший внимание на то, что по-прежнему сжимает в руке наган, и спрятал его в кобуру, заодно решив отложить выяснение странного происшествия на потом. — Показывайте, что тут у вас…

Но показывать было нечего. Вернее, все было видно и так, без гидов и провожатых.

Озеро правильной округлой формы лежало, впаянное в густо заросшую растительностью котловину, словно отшлифованное зеркало, оправленное в изумрудный оклад. Только не бывает таких густо-синих зеркал, разве что сделано оно не из стекла, а из чистейшей воды огромного сапфира.

Покоренный чудесной картиной, расстилающейся у его ног, есаул не сразу вспомнил про полевой бинокль, висящий в футляре, во избежание всяких случайностей, за спиной.

Приближенное мощной цейсовской оптикой озеро показалось еще красивее. Но кроме красоты, офицер разглядел в окулярах и нечто другое…

— Ты что же, паскудник, — ласково обратился он к снова вжавшему в плечи голову Митрофану. — Шутить со мной вздумал? Специально нас на эту гору потащил, гаденыш?

Проводник попытался было порскнуть в кусты, но был схвачен бдительным вахмистром, награжден подзатыльником и снова водворен под грозные очи начальства.

— Кто там внизу говорил, что пробраться сюда лишь одним путем можно, а? — продолжал допрос есаул Коренных. — Врал, засранец?!

— Не врал я, ваше благородие! — задергался в крепких руках Мироненко парень, с перепугу выговорив в первый раз мудреное слово. — Одна сюда дорога и другой нету!

— А это что? — сунул ему под нос бинокль Алексей. — Глянь сюда, деревня! Видишь, сосны из-за склона выглядывают?

Действительно, каменистая, густо поросшая лесом и кустарником гряда плавно снижалась к северо-западу, а в трех или четырех верстах от того места, где стояли наблюдатели, из-за нее выглядывали макушки кедров и, следовательно, выше каких-то пятидесяти-семидесяти аршин она быть никак не могла. А еще дальше к северу, наверное, была еще ниже, но мешали разглядеть слепящие блики на поверхности озера и дрожащий над ним нагретый солнцем воздух.

— Может, и выглядывают, — упрямо спрятал за спину руки Митрофан, не решаясь прикоснуться к незнакомой штуковине. — Только другого пути сюда все одно нету! Кого хочешь спроси — нету и все!

На ресницах парня дрожали слезы, голос срывался, и офицер внезапно понял, что тот не врет. Заблуждается, возможно, действительно не знает другого пути, но не врет.

— Ладно, разберемся… Отпусти его, Мироненко.

Повернувшись к спутникам спиной, есаул начал спуск к озеру, гораздо более пологий, чем с другой стороны гребня, но все равно очень крутой.

За спиной раздался звонкий звук еще одной затрещины, и Коренных хмыкнул в усы: вахмистр оставался вахмистром в любой ситуации.

В костре весело потрескивали сучья, пламя рождало веера искр, светящимися мушками исчезавших вверху, озаряло потусторонним красноватым светом лица, неузнаваемые из-за игры света и тени, кажущиеся дикарскими масками или личинами демонов.

— И все равно, господа, это чудо, — ожила одна из «масок», обрамленная понизу густой растительностью, превращаясь в приват-доцента Привалова. — Я, знаете ли, ожидал всякого, только не этого.

Переправу большей части отряда завершили к ночи. и снаружи сейчас оставались лишь тяжелораненые, тащить которых через щель в скале медик запретил категорически, женщины и взвод охраны. Ну и, разумеется, лошади, поднять которых к проходу можно было только лебедкой. Горячие головы из казаков тут же предложили несколько способов «вознесения» четвероногих на кручу — многие из них воевали в Закавказье против турок и знали много всяких горных хитростей — но Владимир Леонидович остудил их, велев пока оставить скакунов на той стороне. Тем более что в густой растительности, покрывавшей дно котловины, толку от них особого не было.

Во внешнем устье расселины дежурил пулеметный расчет, сменять который полковник приказал каждые два часа, а его близнец держал под постоянным прицелом озеро и подступы к раскинувшемуся на его берегу лагерю.

Собственно говоря, лагеря пока никакого не было — только два десятка костров да лежанки из лапника, но охрана была поставлена, как в любом другом лагере. И хоть противник никак себя не проявлял, забывать об осторожности было глупо. А что до крыши над головой, то ночь выдалась неожиданно теплой по сравнению со всеми предыдущими, небо не пятнало ни единое облачко и, следовательно, с обустройством можно было подождать.

— Чувствуете, как здесь тепло? — продолжал Модест Георгиевич.

Собеседников у него было не так много: полковник, корнет Манской, штаб-ротмистр да невесть каким образом прибившийся к отряду еще в Барнауле инженер-путеец Гаврилович. Есаул, намаявшийся за день, дремал, раскинувшись по другую сторону костра в позе охотника на привале и уронив чубатую голову на сгиб локтя. Поручик Деревянко командовал охраной «госпиталя» на другой стороне гребня, его коллеги-драгуны увязались за ним и теперь, вероятно, волочились напропалую за сестрами милосердия у такого же костра «по ту сторону», пользуясь передышкой в военной жизни. Артиллерийский же капитан фон Герен, переживавший потерю последнего орудия, сухо откланялся и ушел спать к остаткам своих батарейцев. Оставшись не у дел, он заметно дистанцировался от остальных офицеров, и Еланцева это обстоятельство не могло не беспокоить.

Да! Рядом со спящим есаулом сидел «Митрофан Калистратович», который сонно моргал коровьими ресницами и время от времени тер глаза веснушчатым кулаком. Гнать проводника к «нижним чинам» сочли неуместным, да и секретов особенных у костра не обсуждалось.

— Еще бы! — юный Манской восторженно прищелкнул языком. — Если бы не сосны, то я, признаться, счел бы себя находящимся в Крыму. Да-да, господа! Только там в августе бывают такие тихие теплые ночи, такие яркие звезды над головой… Единственное, чего не хватает, так это шороха ночного прибоя. Помню…

— Ха, корнет! — возразил штаб-ротмистр, пошевеливая угольки костра веткой. — Вы в свои двадцать с небольшим хвостиком лет нигде, кроме Петербурга и дачи в Крыму, не бывали. А вот у нас под Белостоком…